«Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь! - Владимир Першанин

Одиноко стоявшую «полковушку» с коротким стволом (все, что осталось от батареи) перекосило взрывом, подбросило мертвое тело. Чадившая неподалеку «тридцатьчетверка» вдруг оглушительно рванула. Башню сбросило на землю, изнутри выбилось наконец-то набравшее полную силу пламя.

Обгоревший танкист, долгое время лежавший без сознания, пришел от полыхнувшего жара в себя. Попытался отползти, но сил хватило сдвинуть тело всего на метр. Через минуту на нем задымили остатки комбинезона, тело разогнулось, скрючилось вновь и загорелось вместе с машиной.

Глава 7. «Зверобои» против «Тигров»

Огромной ценой удалось захватить участок немецких укреплений на гребне высот шириной по флангу с полкилометра. Командование закрепившимися там подразделениями взял на себя Пантелеев. Другие кандидатуры, несмотря на более высокие должности, отпадали.

Двадцатипятилетний командир пехотного батальона Никита Коньков еще недавно был ротным, а новую должность и капитанские звездочки получил дня три назад.

Майор Швыдко, старший по званию, лежал с перевязанными ногами возле трех своих танков в капонире, где ранее прятались немецкие артиллерийские тягачи. Когда за ним послали нарочного, он вяло отмахнулся:

– Давайте пока без меня. Ноги обожгло, сил нет. Отлежаться надо.

Но Пантелеев нуждался сейчас в танковом командире и пришел к Швыдко сам. Санинструктор в ответ на вопрос Пантелеева пробубнил что-то невнятное. Товарищ майор получил ожоги, кое-где лопнула кожа, и вообще…

– Что «вообще»? – глядя в багровое от выпитой водки лицо командира танкового батальона, спросил Пантелеев. – Ты двигаться в состоянии?

– Возьми Сенченко. Он разберется, – пробормотал Швыдко и прикрыл веки.

Следовало немедленно создать укрепленную зону, подсчитать имевшиеся силы, количество людей, техники, боеприпасов. Группа была отрезана от основных сил, а от начальства приходили по рации противоречивые указания.

Непосредственный начальник Пантелеева, командир самоходно-артиллерийского полка Реутов, выслушав по рации короткий доклад, приказал занять оборону и держаться до темноты, пока не подойдут дополнительные силы. Возможно, на данный момент это было самое разумное решение.

У командира танковой бригады было свое мнение. Он тщетно искал майора Швыдко, требовал создать ударный кулак и расширять во что бы то ни стало захваченные позиции. Сенченко, не зная, как реагировать, позвал Пантелеева. Не дослушав невнятные выкрики, в которых звучали знакомые команды вроде: «любой ценой… стремительно… не щадя жизней», вернул трубку радисту и выразительно глянул на него.

– Рация, кажется, из строя вышла.

Парень понятливо кивнул головой. Ранее капитан Пантелеев тщетно просил помочь ему авиацией, пытался выяснить, какие действия планируются в ближайшие часы, но внятного ответа не получил, а пустые выкрики лишь мешали.

В течение часа подсчитали имевшиеся в наличии силы. Сборный пехотный батальон, вернее, остатки стрелкового полка, насчитывал три с половиной сотни бойцов и командиров.

В батальоне Швыдко осталось шесть «тридцатьчетверок» и один легкий Т-70, метко гвоздивший по немецким пулеметным точкам. Почти все танки получили повреждения, а экипажи – контузии. «Тридцатьчетверка», где погиб от подкалиберного снаряда молодой лейтенант, спешно приводилась в порядок. Снарядов осталось штук по тридцать-сорок на орудие, в основном бронебойные болванки. Осколочно-фугасные активно расходовали во время атаки.

Самоходка Чистякова застряла в минометном окопе. Взорвавшиеся мины надорвали гусеницу. Там тоже шел срочный ремонт. Расширили лопатами стенки окопа, убрали трупы немецких минометчиков и, заменив поврежденное звено, натягивали гусеничную ленту.

Объявилась самоходка Паши Рогожкина. Она никуда не пропадала. Младший лейтенант худо-бедно дошел до цели. Но когда на вершине холма танки начали один за другим взрываться и гореть от попаданий снарядов «Тигра» и пушечного дота, он фактически уклонился от боя. Загнал самоходку в орудийный капонир и уже не показывался оттуда.

Его пытался привести в себя наводчик Роман Дудник. Младший лейтенант Рогожкин, как пришибленный, смотрел на пылавшую факелом «тридцатьчетверку», тела танкистов, горевших, как сухие поленья, в луже солярки, и повторял:

– Стоять на месте… ждать команды.

Команды он не дождался, так как рация вышла из строя. Механик и заряжающий молчали, лезть снова в пекло им тоже не хотелось. Тем более лейтенант приказал ждать чьих-то команд.

Пантелеев пришел в ярость. Его обычная сдержанность, к которой он привык, работая в военном училище, слетела, как шелуха. Затрещина свалила командира машины на землю. Рука комбата потянулась к кобуре, он вытащил потертый от времени ТТ, служивший ему с начала войны.

– Не надо, командир.

– Трус поганый! Тебе Родина лучшую машину доверила! Ее не зря «зверобоем» назвали. Всяких «Тигров» и прочих хищников уничтожать. А ты как себя повел? «Тридцатьчетверки» до последнего бой вели, хотя их пушками ни «Тигр», ни дот не возьмешь. Гибли, заживо горели, но сражались. Сдать оружие!

Паша достал из кармана комбинезона наган. Пантелеев вырвал его из рук, палец лег на спусковой крючок. Курок взводить не надо, только нажать на спуск. Это был самый напряженный момент. Жизнь струсившего командира машины Паши Рогожкина висела на волоске. Подскочивший Саня Чистяков вместе с Дудником перехватили руки капитана – в обеих было оружие: пистолет и наган.

– Под трибунал, немедленно! Трусы в полку Резерва Верховного Главнокомандования. Такому не бывать.

Рогожкина, бледного, как мел, куда-то увели. Пантелеев немного пришел в себя, успокоился. Командиром самоходки назначил Романа Дудника.

– Справишься?

– Так точно.

– Наводчика я тебе дам. Резерв из экипажей подбитых машин имеется.

– Стрелять я сам буду, но наводчик пригодится.

– Цепляй старшинские лычки. «Зверобоями» по штату офицеры командуют. Но это не в моей власти. Старшина будет командиром.

Все это происходило под начавшимся минометным обстрелом. Немецкая оборона пришла в себя, и на отвоеванный русскими участок, считай, плацдарм, сыпались мины, снаряды легких пушек (тяжелые скоро тоже подвезут), пулеметные очереди.

Траншеи с отсечными ходами, блиндажи, щели для укрытий – все это облегчало оборону. Осмотрели пулеметный дот и бронеколпак, доставшиеся почти неповрежденными.

– Пойдут как огневые точки, – одобрил молодой комбат Никита Коньков. – Стрелять из дверей будем.

В качестве трофеев достались два миномета с большим запасом мин, автоматы, винтовки, ящики с ручными и противотанковыми гранатами. Принесли и установили в доте пулемет МГ-34. Еще один был без затвора (успели вытащить фрицы!), но к нему отыскали запасной.

В блиндажах сохранился запас консервов. Шнапс, ром расхватали. Многие пехотинцы уже ходили, покачиваясь, но Коньков оказался мужиком с характером. Часть бутылок побил, одного бойца, напившегося сверх меры, посадил в яму-укрытие, где уже маялся Паша Рогожкин и арестованный самострел.

– Отведите меня к капитану, – просил Рогожкин. На щеках его виднелись следы от слез.

– Зачем? – плюнул на него сверху часовой. – Нам ссыкуны не нужны. Сиди и не тявкай.

Самой большой и тягостной проблемой стали раненые. Легкие остались на своих местах, но в двух обширных блиндажах и под навесами возле них лежали сто двадцать тяжелораненых, обгоревших, контуженых бойцов. Медицинскую помощь оказывали единственный уцелевший санинструктор и несколько санитаров.

Бинтов, йода, спирта для промывания ран хватало, все это оказалось в достатке в немецких блиндажах. Но этого было мало. Обгоревшие танкисты страдали больше всего. Сожженные легкие и гортани прерывали дыхание, и прежде чем умереть, человек долго и мучительно задыхался, пытаясь втянуть хоть глоток воздуха.

Вплавившиеся в тело комбинезоны и белье боялись трогать, они отрывались вместе с клочьями мяса и кожи. Единственным облегчением для них оставался разбавленный спирт или трофейный ром, который вливали в спекшиеся рты. Люди хотя бы ненадолго засыпали.

Красноармейцы с осколочными ранениями (их было большинство) умирали один за другим. Куски металла застревали в грудных клетках и брюшной полости, у некоторых были оторваны руки, ноги. Попавшие под огонь скорострельных пулеметов тоже нуждались в срочной хирургической помощи. Многие получили по несколько пулевых ранений и медленно умирали.

Командование в ответ на запрос Пантелеева обещало эвакуировать раненых с наступлением темноты.

– Все понял? – спросил он санинструктора.

– Куда уж понятнее. До ночи половина не доживут.

Кроме постоянного обстрела с немецких позиций, оставался, как прыщ, тяжелый бетонный дот на левом фланге. Из орудия он мог вести огонь лишь в сторону наступавших войск, но две узкие щели-амбразуры хлестали пулеметными очередями вдоль траншей, не давая высунуться.