Донские казаки в борьбе с большевиками - И Поляков

Я поспешил к себе домой, чтобы забрать хотя бы самые необходимые вещи и пешком идти в станицу Старочеркасскую или Ольгинскую, где и присоединиться к Добровольческой армии или к Донскому отряду. Дома я испытал ужасно неловкое чувство перед моими милыми хозяевами, вспоминая наш вчерашний разговор и мои категорические утверждения об абсурдности слухов и невозможности внезапного оставления нами города. Но потрясенные событиями не менее меня и замечая мою сконфуженность, они деликатно воздержались от излишних расспросов и, напутствуя меня сердечно и искренно, желали мне остаться невредимым и благополучно добраться до ст. Старочеркасской. На прощанье, я заглянул и к моим дальним родственникам, примотавшим во мне самое горячее участие. Здесь мне пришлось выдержать град упреков за мою беспечность и убедительные доводы о недопустимости пытаться выскользнуть из города в полувоенном обмундировании в то время, когда красные войска Голубова уже входят в город. Общими силами стали видоизменять мое одеяние. Примерно через час я выглядел уже настоящим рабочим. С общим видом не гармонировало только пальто, к тому же довольно на меня малое, рукава чуть не по-локти, но меня уверили, что это даже к лучшему, ибо сразу видно, что пальто с чужого плеча и значит "благоприобретенное". Во всем было много и комического и трагического. Смеялись сквозь слезы, каковые перешли в рыдания, когда я стал торопливо прощаться, спеша выбраться из Новочеркасска. В томительном ожидании чего-то нового, охваченный чувством страха, смешанного с любопытством, город будто замер. Улицы опустели. Кое-где на перекрестках группировались подозрительного вида типы, нагло осматривавшие редких одиночных прохожих и пускавшие вслед им замечания уличного лексикона. Наступал момент торжества черни. Временами раздавались редкие одиночные выстрелы, а где-то вдали грохотали пушки. То забытые герои-партизаны, не предупрежденные об оставлении Новочеркасска, боем пробивали себе дорогу на юг. О них не вспомнили. В суматохе забыли снять и большинство городских караулов, каковые ничего не подозревая, оставались на своих постах, вплоть до прихода большевиков. Такая нераспорядительность Донского командования подорвала к нему доверие и многие партизанские о-ряды не пожелали влиться в Донской отряд, предводительствуемый Походным Атаманом ген. Поповым, а присоединились к Добровольческой армии. В числе ушедших с добровольцами находился и сподвижник Чернецова, поруч. Курочкин, а также Краснянский, Власов, Р. Лазарев, ушел с добровольцами и ген. Богаевский. В пять часов вечера, пройдя часть города, я свернул с Почтовой на Хомутовскую улицу, намереваясь выйти к кладбищу, откуда взять направление на хутор Мишкин, затем на станицу Аксайскую и далее на Ольгинскую. Не доходя до окраины города я встретил прохожего, по виду рабочего, который поровнявшись, бросил мне на ходу фразу: "не спеши, товарищ, наши идут с этой стороны". Не совсем поняв его, однако, не вступая с ним в разговор, я ускорил шаг, но не прошел и двухсот шагов, как между кладбищем и ботаническим садом, стал ясно различать маячащих отдельных всадников, державших направление на город. Было совершенно невероятно, чтобы здесь оказались наши партизаны, идущие к тому же в город, скорее это могли быть только красные.

Итак, следовательно, единственное, бывшее, по моему, свободным юго-западное направление, было уже отрезанным. Со всех остальных сторон, я знал, Новочеркасск был окружен противником. Впоследствии оказалось, что мне следовало взять южнее, т. е. идти по Платовскому проспекту до окраины города, а затем круто повернуть на юг, мимо новой тюрьмы, тогда я, вероятно, мог бы благополучно улизнуть из города. Одно время у меня явилась мысль, обмануть бдительность всадников и проскользнуть незаметно, но путала наступавшая темнота. Легко было сбиться с дороги и случайно натолкнуться на большевистские отряды со всех сторон подходившие к Новочеркасску. Встреча с ними в степи, конечно, грозила расстрелом. Не желая насиловать судьбу, я решил, что если так случилось, значит, мне не суждено было уйти из города. Пришлось из двух зол выбрать одно. Позднее оно оказалось весьма тяжелым испытанием и не раз заставило меня пожалеть о том, что задержавшись в Новочеркасске, я пропустил благоприятный момент и не успел во-время выскочить из города. Но с другой стороны, впоследствии, когда большевистские деяния стали известны, выяснилось, что все лица, захваченные красноармейцами этой ночью на дорогах, были ими на месте убиты, а часть доведена до города и расстреляна у вокзала. Не зная куда приткнуться, где преклонить голову, я, терзаемый мрачными мыслями и томимый чувством жуткого одиночества, повернул обратно и машинально побрел в противоположную сторону, где когда-то жил мой дальний родственник, старый холостяк. К моей большой радости, он был дома, принял меня сердечно и ласково, ободрил и предложил переночевать у него. А в это время город уже перешел во власть "Северного революционного казачьего отряда", под начальством Голубова. Войсковой Круг во главе с председателем и Атаманом в 4 часа дня молился в соборе о спасении города и казачества от надвигающейся опасности, а после молитвы вернулся а здание для продолжения своего заседания. С ватагой казаков Голубов ворвался в помещение, где заседал Круг, приказал всем встать и спросил: "Что за собрание?" Затем подбежав к Атаману, продолжавшему сидеть, он грубо закричал: - Кто ты такой?? - Я выборный Атаман. -спокойно ответил ген. Назаров. - А вы кто такой - спросил он у Голубова. - Я революционный Атаман - товарищ Голубов. Затем сорвав с Атамана погоны, Голубов приказал казакам отвести ген. Назарова и председателя Круга на гауптвахту. Многие представители парламента, пользуясь суматохой, быстро скрылись, переоделись и растворились в толпе. Небывалую силу духа, мужество и красивое благородство проявил в этот момент, рассказывали мне, ген. Назаров, оставшись сидеть один, когда все члены Круга послушно встали по команде Голубова39). Испуганно и беспомощно озирались казаки-старики. Когда же кто-то из них спросил: - А как же нам быть ? - Нам не до вас, убирайтесь к черту - закричал Голубов. Так закончил свою жизнь Донской парламент. Какие мотивы побудили Донского Атамана остаться в Новочеркасске и обречь себя на гибель и почему имея полную возможность покинуть город, он этого не сделал, остается и до ныне неразгаданным. Некоторый свет на это проливает ген. Лукомский, указывая в своих "Воспоминаниях", что в ночь на 12 февраля он последний раз говорил по телефону с ген. Назаровым. "Он (Назаров) мне сказал, что он решил, вместе с Войсковым Кругом не уезжать из Новочеркасска; что оставаясь, он этим спасет город от разграбления. Я ему советовал ехать в армию ген. Корнилова; сказал, что оставаясь в Новочеркасске, он обрекает себя на напрасную гибель. Ген. Назаров мне ответил, что большевики не посмеют тронуть выборного Атамана и Войсковой Круг; что, по его сведениям, первыми войдут в Новочеркасск, присоединившиеся к большевикам донские казаки под начальством Голубова; что этот Голубов, хотя и мерзавец, убивший Чернецова, но его Назарова, не тронет, так как он за него как-то заступился и освободил из тюрьмы... Мои уговоры были напрасны; ген. Назаров еще раз сказал, что он убежден, что его не посмеют тронуть, а затем добавил, что если он ошибается и погибнет, то погибнет так - как завещал покойный Атаман Каледин, сказавший, что выборный Атаман не смеет покидать своего поста" 40). Возможно, что было так, как утверждает ген. Лукомский, но поражает уверенность ген. Назарова, что большевики не посмеют его тронуть и что оставшись, он этим спасет город от разграбления. Факты и действительность того времени говорили совершенно обратное и, кроме того, по крайней мере, раньше у ген. Назарова такой уверенности не было. Ведь настаивая на военном совещании в ночь на 12 февраля на необходимости дать большевикам последний решительный бой, Атаман Назаров тем самым, показывал, что с большевиками другим языком, кроме языка пушек и пулеметов, говорить нельзя и никакая сентиментальность с ними не допустима. Правильнее предположить, что на ген. Назарова в последний момент повлияло постановление Круга оставаться в городе, питавшего еще, я думаю, смутную надежду на благоприятный исход своей делегации, посланной к большевикам для переговоров. Но как и нужно было ожидать, пока делегация -вела переговоры, большевики заняли город и начали жестокую расправу с мирным: населением. Надо думать, что именно это решение Круга, морально связав Донского Атамана, обрекло его на бесцельную жертву. В значительной степени повинно и Донское командование, не сумевшее отступление из города провести планомерно и систематически и допустившее беспорядочное бегство. Бежать из столицы Дона Атаману и Кругу - позорно, но во временном отступлении ничего постыдного нет. Произойди отход не так внезапно и сколько-нибудь организовано, а не так как на самом деле было, и прояви Походный Атаман ген. Полов немного решительности и настойчивости, нет сомнения, что и Донской Атаман и Круг легко бы отказались от своего необоснованного решения и ушли бы в Задонье. Еще более туманен вопрос с вывозом из Новочеркасска довольно значительного золотого запаса Государственного Казначейства. В течение утра 12 февраля вопрос этот поднимался несколько раз, происходили длительные переговоры по телефону штаба с Донским Атаманом, готовились уже подводы для погрузки золота, назначался уже конвой, затем вдруг все отменялось, чтобы через некоторый срок начаться снова. В общем, колебались и в конечном итоге часть золота досталась большевикам. В "Донской Летописи" 41) Ис. Быкадоров старается оправдать такое решение, указывая, что золотой запас был Государственным достоянием, а не Донским, что с вывозом его в Донской отряд отступавший в степи, терялась бы моральная ценность самого похода, а сверх того, наличие в отряде золота составляло бы приманку и вызывало бы у большевиков настойчивость и энергию в преследовании. С этим можно было согласиться, если бы, во-первых, входившие в Новочеркасск большевики являлись законными представителями Российской общепризнанной власти, а не простой бандой деморализованной черни, во-вторых, - моральная ценность похода не только не пострадала бы, но возросла, если бы Государственное достояние было спасено от расхищения его разбойниками и грабителями, наконец, можно было бы, по частям передать его на хранение в наиболее стойкие станицы, чем устранилась бы опасность разжигать аппетиты у большевиков в преследовании отряда в расчете на золотую наживу. Говоря о моральной ценности степного похода, на чем я остановлюсь подробнее в IV части моих "Воспоминаний", нельзя упускать, что его возглавители в то время меньше всего об этом думали и ничего не сделали, чтобы придать походу больший удельный вес. Если бы вопрос стоял иначе, то нет сомнения, что оставление Новочеркасска выполнили бы планомерно и продуманно, предоставив всем желающим возможность участия в походе, а население было бы открыто оповещено, что отряд уходит в степи, где будет ожидать выздоровления казачества от большевистского угара (существование отряда для красных главарей все равно не было тайной) и будет служить светлым маяком для всех горячо любящих Дон и тем ядром, к которому должны примыкать все обиженные и угнетаемые большевистским произволом и насилием. Подобное обращение к населению, молниеносно разнеслось бы по Донской земле, поддержало бы дух казачества, а наличие отряда служило живым доказательством намеренного непризнания Советской власти верхами казачества. На самом деле, выход из города, превратившийся в бегство, стремились обставить ненужной таинственностью, создав в населении впечатление личного спасения небольшой группы офицеров и учащейся молодежи. В этом отношении, надо признать, Добровольческая армия высоко держала знамя, определенно говоря, что уходит в неизвестную даль, глубоко веря в близкое оздоровление казачества от большевистского угара. В конечном результате, главная причина невывоза золота заключалась в тон бестолоче, какая существовала в городе 12 февраля. Сначала получилось разрешение на вывоз золота, затем "кто-то" звонит по телефону, передавая от имени ген. Назарова отмену первоначального распоряжения. Ищут Атамана и долго его не находят; начинаются снова разговоры, новые решения и новые отмены, а время шло и в конце концов много золота осталось в городе и досталось красным. Кстати сказать, "благородный жест" Донской власти большевики расценили по своему "Белогвардейская сволочь" - говорили они - "так улепетывала, что не успела захватить "свои" деньги". Не спасла эта щедрая благотворительность и город от разграбления и красные, начав вводить свои порядки и заливать Донскую землю кровью лучших сынов казачества, бесцеремонно расхищали золотой запас, не входя в рассмотрение - Государственный он или Донской. Когда же нависла угроза захвата нами Новочеркасска, большевики предусмотрительно вывезли остаток золота и так умело его скрыли, что все тщательные розыски, остались безуспешными.