А. С. Секретная миссия - Александр Бушков

Именно эти последние, потрясавшие мудреными чертежами и цитировавшие по памяти оказавшиеся в их распоряжении достовернейшие труды алхимиков древности, и привели барона в конце концов в нешуточную ярость. Он кликнул хозяина, продемонстрировал свой арсенал и пригрозил, что начнет отрубать уши и стрелять без промаха – сначала по просителям, а там и самому хозяину покажет, на что способны выведенные из равновесия прусские королевские гусары. Только после этого хозяин, не на шутку встревоженный перспективой потерять клиентов, предпринял какие-то меры, после чего надоедливые просители все до одного куда-то пропали.

– В итальянской жизни, готов признать великодушно, есть и неплохие стороны, – сказал барон, печально разглядывая опустевшую бутылку. – И вот что мне пришло в голову, дорогой Александр… Вам не кажется, что упоминания хозяина про юных дам исполнены некоторого резона?

– Согласен, барон, – сказал Пушкин, в свою очередь приканчивая бутылку. – Однако…

Он задумчиво посмотрел на дверь в соседнюю комнату, за которой все еще спал сном праведника синьор Руджиери, не меньше их изнуренный путешествием и объявивший, что он прежде всего намерен как следует отдохнуть, а потом уж заниматься банкирскими конторами.

– Да, я понимаю, – сказал барон. – Вот только… обратили внимание? Этот сукин кот давненько не был на родине, а потому не кажется человеком, способным смаху отыскать надежное убежище и сбежать от нас в первый же день… Он сам держится чуть неуверенно.

– Береженого Бог бережет… – задумчиво сказал Пушкин.

Он встал и, осторожно приоткрыв дверь в соседнюю комнату, заглянул туда. Руджиери безмятежно похрапывал, лежа лицом к потолку, и, наблюдая за ним, Пушкин в конце концов уверился, что это не было притворством. Поплотнее прикрыв дверь, он присел на диван рядом с бароном и негромко спросил:

– Алоизиус, как по-вашему, кто стоит ближе всех к изнанке жизни и тем ее секретам, о которых не принято упоминать в приличном обществе, а также являть их напоказ?

– Полиция, конечно.

– А еще?

– Что за вопрос! Шлюхи и разбойники.

– У меня появились некоторые мысли… Вернее, соображения. Нам, очень может быть, придется здесь задержаться. На первый взгляд дело простое – явиться к банкиру, предъявить ему ключ и и забрать рукопись. Однако что-то мне подсказывает, что все не так просто.

– Ага! – сказал барон. – Думаете, нам попытаются помешать? Ну да, если уж они навели на нашего кукольника страху и подчинили себе полностью, он мог и им проболтаться про банк…

– Вполне вероятно. Но этим дело не исчерпывается… Помните последние слова графа?

– «Тоскана»…

– Именно. Он отправился узнать что-то не об отдельных людях, а о тех самых тайных обществах, которые нас так интересуют. Падре был совершенно прав: мы заняты сбором вершков. Гоняемся чуть ли не за деревенскими дурачками… А нам нужны общества. Граф что-то узнал – иначе зачем с ним поторопились расправиться?

– Понятно, – сказал барон. – Думаете, ниточка ведет во Флоренцию?

– Очень может быть.

– Ну, ясно, – сказал барон. – Я все понял и не имею ничего против – с превеликим удовольствием постараюсь отомстить за графа. Он был славный боевой товарищ. Какие-нибудь планы у вас появились?

– Я не зря спрашивал, кто, по вашему мнению, стоит ближе всех к изнанке, – усмехнулся Пушкин. – Подождите меня, я постараюсь обернуться быстро…

Он накинул сюртук, спустился вниз и вышел из гостиницы. Как он и предвидел, на набережной, помимо обычных приезжих, пришедших полюбоваться видом на заречную часть Флоренции, во множестве сидели, стояли, прохаживались те самые искатели места и вспомоществования, стремившиеся обрести хозяев лакеи, посредники между жаждавшими развлечений и жрицами небескорыстной любви, и прочая, большей частью сомнительная, публика. Высмотрев подходящего молодца, чья физиономия представляла нужную смесь простодушия и лукавства, Пушкин без церемоний обратился к нему по-французски:

– Не вечный ли двигатель изволите изобретать, синьор?

– Да что вы! – непринужденно ответил тот. – Я на столь высокие материи не замахиваюсь. Каждому свое, как сказал аббат, направляясь вместо мессы в таверну. Я, сударь, всего-навсего ищу место слуги при подходящем хозяине – чтобы платил вовремя и не медными грошами, не впутывал ни в какие темные дела и руки не распускал. А я, со своей стороны, могу пообещать преданность и добросовестность. По крайней мере, на все время, пока регулярно получаю жалованье. Позвольте осведомиться, ваша милость, не ищете ли вы подобного человека?

– Пожалуй.

– Тогда вы удачно обратились! – молодец почтительно раскланялся. – Зовут меня Луиджи Брамболини, коренной флорентиец, рекомендации имеются, в полиции на хорошем счету… Женой и детьми не обременен, родственников не больше, чем их обычно бывает у разорившегося в пух и прах богача, то есть ни единого.

– Прекрасно, – сказал Пушкин. – Пойдемте со мной, обсудим все подробности… Хотя нет, подождите. Поскольку вы, думается, уже у меня на службе, можете смело считать, что она началась. Любезный Луиджи, я путешествую не один, а с приятелем. Люди мы молодые, семейством не обремененные, как и вы, привычки имеем самые естественные, а потому решили познакомиться с какими-нибудь симпатичными и благонравными девицами…

– Дело житейское, синьор, как сказал палач, подступая к приговоренному с «испанским сапогом»…

– Мне говорили, здесь хватает людей, готовых это устроить…

– Вам, в общем-то, нисколечко не соврали, синьор, – деловито сказал Луиджи. – Их тут полно… только, коли уж я у вас на службе, позвольте дать полезный совет. Приличных людей, способных свести с порядочными девицами, вам тут, на набережной, искать не следует. С вашего позволения, я вам изложу потом, где их лучше всего найти. А эти… – Он презрительным взглядом окинул кучку земляков. – Любители ловить рыбку в мутной воде. Хорошо еще, если все ограничится тем, что якобы шестнадцатилетней девице, которую они вам подсунут, окажется сорок. Случается и хуже. У девиц, которых предлагает опрометчивым людям вон тот толстяк с кольцами из фальшивого золота и доставшимся ему по ошибке видом честного человека, есть дурная привычка подливать гостям в вино или шоколад некое питье, после которого они выпадают из ума и просыпаются где-нибудь на городской свалке уже без часов и кошелька… А может случиться и похуже – так что вашим родным и друзьям придется раскошелиться на выкуп. – Он понизил голос, корча многозначительные гримасы. – У этого толстяка среди друзей попадаются такие субъекты, что синьор аудитор,[2] знай он все, мог бы и рассердиться не на шутку… впрочем, я не доносчик, синьор, и не полицейский агент, я просто хочу предупредить вашу милость о некоторых опасностях, подстерегающих приезжего в нашем великолепном городе…

– Вы имеете в виду разбойников? – спросил Пушкин напрямую.

– Некоторые их и так называют, синьор…

Беседуя таким образом, они поднялись наверх, где барон коротал время в обществе второй бутылки.

– Могу вас обрадовать, барон, – сказал Пушкин. – Мы наконец-то отыскали надежного слугу. Каков молодец? Рад вам представить синьора Луиджи, большого знатока Флоренции… Луиджи, подойдите-ка сюда. – Он подвел парня к двери в соседнюю комнату и чуть ее приоткрыл. – Этот человек – наш с Алоизиусом дядюшка. Собственно, из-за него мы и предприняли путешествие во Флоренцию – именно здесь живет отличный врач, который только и может помочь бедняге. Бедняга, надобно вам знать, повредился в рассудке, когда тетушка сбежала с гусаром и изрядной толикой фамильных бриллиантов. Не смог пережить такого удара. Временами он пребывает в здравом уме, а временами на него находит… Рвется бежать куда-то, от кого-то спасаться, именует себя то британским герцогом, то персидским принцем, то, чаще всего, почему-то итальянским кукольником.

– Буйный? – деловито осведомился Луиджи, присматриваясь к мнимому сумасшедшему.

– Ну что вы, – сказал Пушкин. – Добрейшей души человек, вот только, как я только что объяснял, на него находит непреодолимое желание бежать или выдавать себя за совершенно другого человека. Поймите меня правильно, Луиджи. Мы с Алоизиусом искренне любим своего дядюшку и жаждем его вылечить… но, с другой стороны, нам порой хочется и повеселиться. С собой мы его взять решительно не можем – после бегства тетушки он пылает ненавистью ко всем на свете женщинам. Не сидеть же возле него, как пришитым, если есть возможность переложить часть забот на подходящего слугу? Мы с кузеном сейчас пойдем прогуляться… – он ухарски подмигнул, – а вам я поручаю приглядывать за дядюшкой. Миссия эта не особенно сложная: не выпускайте его из гостиницы и не особенно прислушивайтесь к его болтовне, когда он станет доказывать, что он – персидский принц или итальянский кукольник… Вот, кстати, в счет вашего жалованья… – Он протянул слуге монету.