Тень Уробороса. Аутодафе - Василий Шахов

— Если не война, то не знаю.

— Что ты хочешь мне показать?

— Ты сам увидишь. Не буду ничего говорить: хочу, чтобы ты понял.

— Тогда хотя бы объясни, почему Владыко Эндомион собирался умертвить меня? Как я стал ему известен?

Вирт шикнул, и мы переместились в молельню, став там на колени и прикинувшись погруженными в медитацию послушниками. Мимо нас, не замечая и тоже о чем-то беседуя вполголоса, прошли настоятель и хозяйственник монастыря.

Когда все стихло, мой друг торопливо вскочил на ноги и помчался в сторону алтаря. Я — за ним. Мы проникли за колонны, пробежали через низкий и узкий коридор и вскоре очутились на монастырском погосте.

— Ты стал известен Иерарху по одной причине. Тебе с самого рождения прочили сан следующего главы нашей Епархии. Потому у тебя такое второе имя.

— Но ведь, даже если это так, вступление в сан происходит лишь после смерти правящего Иерарха, не раньше! — воскликнул я, решительно не понимая, чем я мог досадить Эндомиону, пусть по каким-то неведомым мне причинам и должен был когда-то в далеком будущем продолжить его работу.

— Да. После. Но посмотри на себя в зеркало, а потом попробуй отыскать в библиотеке старинные гравюры с портретом Основателя Фауста. Он изменил наш мир. Он приветствовал появление новых людей, смешение всех известных религий, рас и национальностей. А в тебе течет его кровь, у тебя его характер, образ мышления и…

…Тут что-то взблеснуло у меня в памяти. Я лежу в пыли где-то под землей, у рукотворной каменной стены. Дышать нечем. От жары песок готов стать стеклом. Мои внутренности выворачивает от боли, кровь утекает в пересохшую землю. Всего несколько шагов я не дошел до погребальной камеры, как это было отмечено на секретной карте… Сознание уплывает…

…и я смотрю на Вирта, а он, внимательно, на меня:

— Ты здесь, Зил? Смотри.

Мы находились посреди кладбища. Под ногами там и тут чернели мокрым камнем надгробные плиты с именами почивших в вечности монахов. На глаза попалось имя рыжего Сита. Но Вирт, поклонившись могиле, коснувшись плиты и что-то прошептав, повлек меня дальше. На самом краю погоста одиноко пристроилось свежее захоронение.

— Прочти, — посоветовал мой спутник.

С внутренним трепетом подошел я поближе и, пораженный, прочел: «Зил Элинор, послушник монастыря».

— Я был на этих похоронах, — прошептал Вирт. — И Эндомион, и Мор, и я проверяли: это был ты, и ты был мертв, мертв окончательно и бесповоротно. Но я подождал ночи, в отличие от них…

Для меня его слова были набором непонятных звуков. Лишь позже я начал осознавать, что он говорит.

— Могилу разрыли два монаха-лекаря, возле них стоял и ждал Агриппа. Твой труп погрузили на носилки и унесли прочь. Это захоронение пусто, они закопали пустой гроб.

Словно лезвие меча Желтого Всадника пронзило меня наяву. И я вспомнил каждую секунду своей жизни во Внешнем Круге вплоть до последних слов на пустыре близ Бруклинских развалин в Нью-Йорке на Земле…

Фауст, взгорье Каворат, «Ничья» земля, конец июля 1002 года

Серая птица, высидевшая птенцов в гнезде над монастырской дверью, кружила в небе. Она радовалась перерыву между дождями. Безрадостная земля далеко внизу была ей привычна. Птица никогда не раздумывала, любит ли она места, в которых родилась и живет. Она просто незатейливо жила, ничего не пытаясь изменить, найти, открыть. И однажды ей довелось узнать человека — он подкармливал ее. Не то чтобы дело дошло до дружбы, но птаха подпускала ближе к себе и к гнезду только его.

И сейчас она видела этого человека бегущим по дороге. Птица была любопытной, поэтому тут же снизила полет и последовала за ним. Ей было видно, где кончается эта дорога: серо-желтая лента вела к большому поселению, огражденному стеной. С виду город казался безлюдным, но птица не раз видела там жителей, прячущихся в домах, а иногда и человеческих детей, маленьких и громкоголосых.

Старый знакомый преодолел мост над глинистой речушкой и чуть сбавил бег. Пернатой наблюдательнице показалось, что он устал, и она полетела дальше, к Городу на взгорье.

С той стороны к высокому каменному забору бежал другой человек. Он отличался от приятеля птицы тем, что был женщиной. Снизившись, пичуга уселась на городскую стену, свистнула и качнула хвостом. Только она могла видеть, как приближаются друг к другу эти двое. Почти одновременно они достигли забора, почти одновременно их ладони хлопнули по камню. Оба стояли, ссутулившись и опустив голову. Не будь меж ними стены, их руки сошлись бы, а так они и не подозревали о существовании друг друга. Прыгая по ветхой гранитной кладке, птица склоняла головку то к одному краю, то к другому, черными глазками с интересом изучая людей внизу. Они, эти люди, были такие разные, а переживали одно и то же: им казалось, что весь мир отвернулся от них, что они потеряли все и что выхода нет…

Сердце застучало под перьями серой грудки. Птице захотелось крикнуть, что все очень просто. Она раскинула крылья, оттолкнулась от стены и взмыла в воздух. Вот так. Всего-навсего!

И люди заметили ее. Оба проводили ее взглядом.

Снова заморосило…

4. Явление Фараона

Земля, Мексика, Чолула, подземелье близ бывшего зиккурата Кетцалькоатля, конец июля 1002 года

Несколько невнятных картинок неизвестного мира — и Алан Палладас обнаружил себя скатывающимся с дискообразного подиума внутри пахнущего глиной помещения. Не он один был сбит с ног: вся группа, только что бежавшая с Клеомеда при помощи ТДМ, который действительно оказался внутри каверны, потеряла равновесие. Раненые Полина и Дик барахтались на полу, тихо ругаясь от боли. Фанни-Эдмон и в самом деле обрела свой истинный облик после переброски, и они с «папой Феликсом» первыми вскочили, чтобы оказаться во всеоружии. Вонючий дикарь, подвывая от страха, отползал в темный угол и явно рассчитывал, что во время суматохи о нем забудут. Чета Иллеоклео тоже была здесь и с готовностью выхватила плазменники, а теперь поводила ими из стороны в сторону, ища цель. Лучи фонарей беспорядочно метались по залу.

Целью, повинной в том, что все были сбиты с ног, оказался странный совершенно голый мужик возраста Алана. Этот валялся ничком посреди трансдематериализатора и не подавал признаков жизни.

— Черт возьми, это кто? — Фанни грубовато ткнула ногой в бок обнаженного. — Рехнуться можно: то один, то другой! Сколько их там еще?

— Кого «их», Фи? — уточнил Палладас, с опаской наклоняясь над лежащим и пытаясь посветить ему в лицо.