Полдень XXI век 2003 №4 - Полдень XXI век

— Железное яйцо?

— Железное яйцо. А детей родить — это я его почти насильно заставила. Нет, ты только представь — насильно положить на себя мужика, да не просто мужика, а родного мужа! Он же меня сперва обвинял, что это я, мол, бесплодная, рожать не могу и детей у нас никогда не будет. А я ему на это — херак, и двоих заделала! С промежутком в полтора года. Сначала Юльку, а потом Юрку.

— Юля, Юра — хорошие имена. А первые два мужа? С ними ты была счастлива?

— Счастлива? Интересный вопрос. Я несчастной себя никогда не считала. Раз на этом свете живешь — уже счастье, разве не так? А про мужей… Первого я любила. Он умер — спился и умер. Не знаю даже, где он и похоронен. Мы с ним развелись после года совместной жизни. Он меня ревновал, по трубе водосточной лазил, когда я дома без него оставалась, — думал, я ему изменяю. Бил меня, а я его все равно любила… — Машенька улыбнулась. На обоях над ее головой бился тонкий колосок света — отражение чайной ложки, положенной на краешек блюдца. «Абба» сладкими голосами пела песенку про чью-то любовь. Машенька продолжала с улыбкой: — Второй муж у меня был жадина. Ни разу мне букет цветов не купил и деньги от меня прятал. Я вообще-то знала, где он их прячет, — у него над плинтусом под столом одна обоина была чуть отклеена, вот он под эту обоину их и прятал, выемка там была в стене, под этой обоиной.

Машенька замолчала, прислушиваясь к чему-то давнему, оставленному за тремя морями и прилетающему иногда оттуда по тоненьким проводам памяти.

— Джинсы новые собралась купить, а то в платье я какая-то некрасивая. — Она расправила на коленях платье и смахнула с него хлебные крошки. — Платье в дрипушку, мне вообще-то нравится.

— Это ты некрасивая? — всплеснула руками Лёля. — Еще какая красивая. — Она потянулась к торбе и достала из нее сумочку. — Это тебе, возьми. Лак для ногтей, французский. — Лёля вынула граненый флакончик и протянула Машеньке.

Та взяла у нее флакон.

— Не знаю, какие у меня ногти, так, растет что-то, я и не думала о них никогда.

— Возьми-возьми, это хороший лак. Он мне ни копейки не стоил — подарок.

— Подарок… — Машенька посмотрела на свои пальцы и удивилась — ногти были ровные и ухоженные, откуда вдруг у нее такие? Или не замечала? — Спасибо. — Она вертела флакончик то так, то этак, не зная как подарком распорядиться. Поставила на угол стола, подумала, а если смахнёт, зажала между коленями, опять взяла на ладонь.

Лёля вдруг потупила взгляд и спросила нетвердым голосом:

— У тебя с Иваном Васильевичем что-нибудь было?

— Нет, — ответила Маша просто.

— Влюбилась? — Лёля подняла голову. — Как в романах: любовь с первого взгляда?

— Да, наверное. Я сама не понимаю, как это вышло. Я его ведь и не знаю почти совсем. Да и человек он не моего склада. Я же ведь и в театры мало ходила, и на выставки, и вообще. Но, я думаю, разве это важно? Понимаешь, Лёля, есть в нем что-то такое… такое… ну, такое, чего у других нет. Ну, не знаю, может, мне только кажется. Может, это я сама его сочинила, чтобы не было очень уж одиноко. Только я решила, что должна с ним обязательно встретиться.

— И что тогда? Ну, когда ты с ним встретишься?

— Что тогда? Приведу его к себе и все ему расскажу.

— Про любовь?

— И про любовь тоже.

— Вот так сразу приведешь и расскажешь? Без ухаживаний?

— Почему без ухаживаний? Положу с собой в постель, в постели и расскажу.

Лёля смотрела на Машеньку распахнутыми настежь глазами, и той вдруг стало неловко за все эти застольные откровения. Машенька улыбнулась Лёле и сказала, будто оправдываясь:

— Красивым просто, красивые мужика красотой берут. А у нас, у некрасивых, один инструмент — пизда. Пока мужика в постель с собой не положишь, он от тебя нос воротит и всех баб, которых видит, глазами трахает.

— Значит, тебе нужен мужик? А как же любовь? Ты только что про любовь рассказывала.

— А разве любовь без этого самого бывает? Без постели? Без этого вкуса нет. А без вкуса и запаха только ангелы, наверное, живут. Знаешь, как я первый раз мужчину узнала? Я в начале девяностых ходила пешком в Китай, работала челноком. Из Красноярска через Читу доезжала до Приаргунска, а там — ноги в руки и как получится. Ни виз не было, ни знакомых: как лазутчик, переходила границу — сперва туда, потом, уже с товаром, назад. Ходила часто, и всегда всё удачно, но вот однажды… Короче, туда-то я перешла нормально — закупилась, упаковалась, иду обратно. Я ж не знала, что в это самое время с пограничной заставы сбежал солдат. С автоматом, застрелил сержанта и двух товарищей, с которыми выходил в наряд. И все думали, что он подастся в Китай, поэтому граница в тот раз охранялась особенно строго. Я иду, ни о чем не знаю — перешла речку, затем другую, прошла знакомый рыжеватый лесок, перешагнула через колючую проволоку — вот тут-то меня погранцы и взяли. Два молоденьких пограничника и собака Алый…

— Пограничные собаки, они же злые. Я б, наверно, со страху сдохла.

— Короче, потом ребята проводили меня до шоссе, остановили машину, товар мой помогли погрузить… Так я в первый раз имела мужчину, даже сразу двух, по очереди. Ничего, мне понравилось. Сначала было больно, а потом хорошо, привыкла. Собака только очень мешала, ревновала, наверное. — Лёля бросила взгляд на ходики, тикавшие тихо на подоконнике, затем лукаво посмотрела на Машеньку. — А хочешь я тебе расскажу, как я делала минет?

Я в Сибири на одном месте никогда не сижу. У нас, тувинцев, по всей Сибири сплошные родственники. И по Оби, и по Енисею, и на Байкале. Одним летом я ездила навещать родню в низовья реки Оби, неподалеку от Салехарда, на речку Мокрую. Там у них хорошо, спокойно — главное, такое свойство местной природы, что ни клопов, ни тараканов не водится, специально даже, говорят, завозили, а они соберутся в стаю и оттуда обратно, берегом, за Самаровский ям, это от Березова километров еще двести пятьдесят. Правда, там у них и лягушек нет, одни ящерицы, так что вечером тихо-тихо, только рыба на плесу плещется. Они рыбой, в основном, и живут и на рыбу, в основном, промышляют.

А уж птиц там по озерам да по болотам — в глазах черно. Гуси, лебеди, казарки, чагвои, турпаны, сынги, чернеди, соксуны, полухи, гоголи, свищи, савки, чирки двух родов, селезни, крохали, лутки — это те, которых в пищу употребляют. А еще сукулены, гагары, турухтаны, стерки, журавли — всех названий-то не упомнишь, так их там много. Даже в Торгалыге, у нас в Туве, такого разнообразия я не видела.

Но это еще не самое удивительное. Самое удивительное, это когда мы на моторке на Обскую губу плавали. Вот где рай так уж рай, другого слова не подберешь. Представляешь, стоят на берегу друг от друга неподалеку островерхие ненецкие дома-чумики, а рядом такие же, но челдонские, юракские, хантыйские, нганасанские, и детки вокруг бегают вперемешку, играют в свои детские игры. И никто-то там на них не орет, никто никого не гонит, слов ругательных там вообще не знают, а подарки какие друг другу дарят — залюбуешься, такие красивые. Мне штаны ровдужные подарили, хорошие, без всякого затыкания, и платье из цветных лоскутков и со вставочками из неплюевой кожи. Там мужья приезжают с промысла, а жены их разденут, накормят, положат мужью голову себе на колени и ищут в голове насекомую — да не глазами, не как везде, а ощупью, так ласково, мягонько так. И насекомую когда в голове найдут, сразу в рот ее без всякой брезгливости, потому как те нательные паразиты человека едят без милости, вот и их за это жестокосердие тож без милости кушать надо.