Полдень XXI век 2003 №4 - Полдень XXI век

— Что, не поняли? — Феликс Компотов-старший выставил вперед пальцы и пошевелил ими, как осьминожьими щупальцами. — Руки в ноги и на счет раз в подворотню.

Переведем стрелку наших часов на некоторое время назад.

Покинув приёмный пункт стеклотары, Калерия с Глюкозой и Феликсом Компотовым-старшим разделились на два отряда. Один возглавил Компотов, другой — Калерия. В состав отряда, возглавленного Калерией, вошла единолично она. Отряд Компотова составился из двух человек — самого Компотова и Глюкозы, находящегося у Компотова в подчинении. Им Калерия поручила срочно вытащить из домашних нор, во-первых, Кольку из 30-й квартиры, а во-вторых, Доцента. «Если будут сопротивляться, — сказала она для строгости, — вставьте в жопу обоим по бенгальской свече и запалите к едрене-фене». Сама Калерия собралась зайти домой, проверить своего ненаглядного арахнида Карла — как он там, не блядует ли, не водит ли в ее святая святых каких-нибудь подозрительных алкоголиков? А то он в последнее время что-то стал вести себя уж больно самостоятельно. Загордился, завел знакомых из якобы литературной богемы, выдули тут как-то с одним хмырем, якобы сценаристом с Ленфильма, полграфина ее любой настойки. Того гляди девок начнет водить или с пидорасами спутается.

Расставшись с Компотовым и Глюкозой и договорившись об общем сборе в садике на углу Малого и 14-й ровно через двадцать минут, Калерия поспешила домой.

В квартире ее ожидал сюрприз. Как она и догадывалась, Карл принимал гостей. Под торшером, за низким столиком сидел некто в черно-белой футболке с извивающимся драконом у сердца. Этот некто с сигареты в руке тряс пепел на персидский ковер, доставшийся Калерии по великому блату еще в былинные советские времена, и нес при этом какую-то околесицу. Ее Карл сидел перед ним, фигурально развеся уши. И, конечно же, между ними стоял Калериин заветный графин, уже почти что ополовиненный.

— …Все это евфуизмы, — говорила незнакомая личность. — Литература чужда дидактики. Как только поэт начинает говорить: «Не спи, не спи художник» и все такое, поэзия из стихотворной вещи уходит. Приходит Саванарола, в лучшем случае — Макаренко…

— Здрасьте посравши, а это еще что за чудовище? — вмешалась Калерия Карловна в их мирный литературный спор.

— Стопорков Дмитрий Леонидович, — представился человек в футболке, элегантно приподнимаясь в кресле.

— А-а, Стопарьков. Ну и кто же ты, Стопарьков, такой будешь?

— Мамочка, не груби, — вступился за своего гостя арахнид Карл. — Это переводчик и главный редактор издательства «Фанта Мортале».

— Ну, пока не главный, а ответственный всего-навсего, — ответил, улыбнувшись, сидевший. — Я для Карла тимотизан принес — дефицитное лекарство от дерматофитоза. Нога, знаете ли, корень здоровья, а он и лечит и плесень с ноги снимает, так на упаковке написано.

— А куришь зачем? Пепел зачем на ковер роняешь?

— Мамочка, — снова вмешался Карл, — чем ругаться, лучше бы вон закусочку сгоношила. Я голодный, как сто китайцев, и Дмитрий тоже.

— «Сгоношила»… Сгоношу сейчас мешок чугунных орехов, враз подавитесь. Значит, говоришь, переводчик? И с каких-таких языков ты есть переводчик?

— С французского, английского, немного с японского — если с подстрочником.

— Да уж, с японского — это тебе не в пешки на мраморной пешельнице играть. Было в мое время такое представление — «Египетские ночи». Вход стоил недорого — десять копеек. Перед тем как войти в зал, хозяин требовал, чтобы зрители мыли руки из рукомойника. Затем в зале гасили свет и объявляли: «Самая темная тьма, какая была в Египте при фараоне». Через минуту свет включали опять и говорили: «Представление окончено. Выход напротив». И народ шел, люди очередь выстаивали огромную…

— Мамочка, ты это к чему? — не понял поворота мысли своей хозяйки арахнид Карл.

— К тому, что вся ваша литература эти самые «Египетские ночи» и есть. Снаружи густо, а внутри пусто.

— Мысль хорошая, — сказал Стопорков. — Но я ведь про это и говорю: литература чужда дидактики. Она ничему не учит. Литература должна развлекать и доставлять удовольствие…

— Я однажды зимой иду, — остановила его Калерия, — а на снегу лежит рукавичка. Хорошая рукавичка, новая. Чего, думаю, не поднять — подняла. Тут девочка откуда-то выбегает. «Ой, тётенька, — говорит, — отдайте, это моя рукавичка». Я девочке ее отдаю. А она мне: «Тётенька, а в ней денежка была зелененькая, сто баксов. Я ее бабушке несла, на лекарство». Я: «Какая-такая денежка, не было никакой денежки. Ты, наверное, девочка, охренела?» Девочка как заплачет: «Была, была! Сама ты, тётенька, наверное, охренела». Тут два ухаря каких-то ко мне подходят и говорят: «Нехорошо, гражданочка, обижать маленького ребенка. Поэтому срочно гоните баксы, а за тот моральный урон, который вы ребенку доставили, гоните уже не стольник, а минимум полторы тонны. А если бабок, гражданка, нету, расплатитесь имеющейся недвижимостью. Иначе вам, гражданка, кранты».

— Мамуленька, ты это о чем? — опять не понял непонятливый арахнид.

— Это я про любовь к ближнему. Люди все изначально сволочи, такая их человеческая природа. И все эти их сказки про честность, про красоту, которая спасет мир, про тощую слезинку младенца — говняными чернилами писаны.

— Так отдали? — ерзая по обивке кресла, заинтересованно спросил Стопорков. — Баксами или квадратными метрами?

— Коньими говнами! — хмыкнула в ответ Калерия Карловна. — Сами потом бабки платили и на коленях передо мной ползали. У меня с этим делом не забалуешь! И хватит тут на холяву чужую настойку жрать! — Она зыркнула хищным глазом и сграбастала со стола графин. — Ишь, губастые, присосались! — Калерия просеменила к буфету, спрятала туда заветный напиток и тщательно заперла на ключ. После этого вернулась к столу. — Карл, выйдем-ка на минутку. — И не дожидаясь, пока арахнид ответит, Калерия схватила его за шкирку и выволокла в прихожую. — А теперь, Карлуша, ответь своей мамочке, только честно, — спросила Калерия громким шепотом, чтобы слышно было во всей квартире, — на какой помойке ты этого загнётыша откопал?

— Мамуля, ты не понимаешь, — занервничал арахнид. — Наш это человек, наш. Ты его переводы почитай, сразу поймешь, что наш. От таких переводов, как у этого Стопоркова, люди превратятся в окончательных идиотов уже послезавтра. И никаких надписей, скрытых под паутиной, разгадывать не надо. Ты посмотри, какие у его книг тиражи — атомные. Лично я в победе над человечеством сделал ставку на литературу и на кино.

— Смотри, как бы эта ставка не обернулась для тебя сраной подошвой, еще одной. Ладно, ладно, — увидев его гримасу, Калерия заговорила чуть мягче. — Я сейчас ухожу, у меня дела. Ты в квартире остаешься за главного. Со Стопарькова своего глаз не спускай, и вообще, гони его отсюда в три шеи. Знаем мы этих редакторов из этих издательств. Выйдешь на секунду в сортир, а после ложек в доме половины не досчитаешься.