Полдень XXI век 2003 №4 - Полдень XXI век

— Мамуля, ты не понимаешь, — занервничал арахнид. — Наш это человек, наш. Ты его переводы почитай, сразу поймешь, что наш. От таких переводов, как у этого Стопоркова, люди превратятся в окончательных идиотов уже послезавтра. И никаких надписей, скрытых под паутиной, разгадывать не надо. Ты посмотри, какие у его книг тиражи — атомные. Лично я в победе над человечеством сделал ставку на литературу и на кино.

— Смотри, как бы эта ставка не обернулась для тебя сраной подошвой, еще одной. Ладно, ладно, — увидев его гримасу, Калерия заговорила чуть мягче. — Я сейчас ухожу, у меня дела. Ты в квартире остаешься за главного. Со Стопарькова своего глаз не спускай, и вообще, гони его отсюда в три шеи. Знаем мы этих редакторов из этих издательств. Выйдешь на секунду в сортир, а после ложек в доме половины не досчитаешься.

— Пора выпить, — сказал Глюкоза, когда Калерия, подозрительно озираясь, исчезла за ближайшим углом. — Пока не выпьешь, никакое дело не склеится. Мы в Чернобыле, когда на АЭС бабахнуло, на КАМАЗах на лобовом стекле надпись вешали: «Осторожно, водитель пьяный». Потому что каберне выдавалось до хера сколько.

— Значит, так. — Феликс Компотов-старший задумчиво повел головой. — Кольку и Доцента забрать это пять минут. В запасе остается пятнадцать. Нажраться, конечно, не нажрешься, но выпить можно. Засекай время. — И Феликс Компотов-старший вынул из широких штанин две новеньких бутылки «Охотничьей», которые прихватил с праздника. Одну протянул Глюкозе, с другой сковырнул пробку и выпил самостоятельно. — Пивка бы, — сказал он, выпив.

— Так вот же оно, пивко. — Глюкоза подошел к мужичку, дремавшему у стенки на солнышке с бутылкой «Бочкарева» в руке. Ловким движением фокусника он выхватил у него бутылку и сунул ему в руки пустую, из-под «Охотничьей». Дремавший ничего не заметил.

Выпили пиво. Долго целились бутылкой по воробью, выхватывая ее один у другого. Не попали. Компотов пальцем ткнул себя в грудь и сказал с застарелой обидой в голосе:

— Даже раб в Древней Греции получал каждый день по шестьсот граммов вина.

— Суки, — согласился Глюкоза. — Того типа это самое — говноеды.

— Если сейчас Доцент сходу мне стакан не нальет, я его прямо через штаны отпендюрю, — сказал Компотов. — Сколько там на твоем балдометре? Успеем еще по двести?

Успели. Зашли к Доценту. Чувырлов им стакан не налил, он был уже прозрачней стакана, зато когда они позвонились к Кольке, тот вышел в одних трусах на лестничную площадку, зевнул и сказал:

— Пожрать я вас накормлю, а вот выпить — нечего.

Все трое, включая вытащенного из дома Доцента, посмотрели на Кольку из 30-й квартиры, как на врага народа, и Глюкоза сказал за всех:

— Я с такой сволочью, как ты, в одну могилу не лягу. — Посверлил Кольку долгим взглядом, затем голосом прокурора Вышинского пошутил строго: — Одевайся и с вещами на выход. Воронок стоит внизу, у подъезда.

— Братцы, баба у меня, не могу я, — завертелся Колька на одном месте, попытался уйти за дверь, но Доцент схватил его за трусы.

— Баба у него, — сказал он. — Нет, вы слышали? У него баба! На Калерию тут пашешь, как экскаватор, а он с бабой, как Кобзон, развлекается.

— Потерпит твоя баба, не околеет. В другой раз со своей бабой перепихнешься, — сказал Глюкоза.

— А вдруг не встанет у меня в другой раз? У меня ведь с этим делом проблемы. То стоит неделю не опускаясь, а то висит не поднимаясь полтора месяца. Может, вспышки там какие на солнце, или, типа, радиация действует.

— Пить надо меньше, вот и будет стоять, — послышался из-за двери голос. Дверь приотворилась нешироко, и сначала оттуда вылезла титька, за ней женская голова в кудрях. Титька была синяя и большая, как баклажан на симферопольском рынке. Голова была, наоборот, маленькая, с мелким носом и оттопыренными губами.

— Здорово, мужики, закурить есть? А то у моего хахеля в его сральнике хабарика — повесишься — не найдешь.

— Нет, вы слыхали гниду? — возмущенно возразил Колька. — Две данхилины на нее извел! А она еще кочевряжилась два часа, давать не хотела.

— Может, от тебя перегаром сильно воняло, любовник хренов.

Компотов-старший вытащил сигарету и любезно протянул даме.

— Мерси, — поблагодарила его прекрасная незнакомка и лукаво повела плечиком. — Мальчики, а может, групповичок?

Мальчики неловко переглянулись. Видно было, что в их нестройных рядах наблюдается некоторое шатание. И если бы не топот по лестнице, перешедший в свирепый рык и свирепую обсценную лексику, неизвестно бы чем закончилась эта сцена на площадке у двери.

— Пизда солёная! — бросила, подбежав, Калерия Колькиной Венере Милосской. — Кочергу сейчас между ног вставлю, враз тогда узнаешь, как чужих мужиков сгуливать.

— Люблю свою Наташу, как Демон свою Отеллу, — пропела в ответ Калерии Колькина дама сердца. Затем щелкнула синей титькой и удалилась во тьму прихожей.

— Я их жду, как договаривались, на положенном месте, а они тут, значит, блядки решили себе устроить? А ну, быстро вытряхивайтесь на улицу! — Она ткнула Кольку в волосатую грудь. — На сборы тебе дается ровно одна минута. Если через минуту тебя не будет на остановке у двадцать девятой школы, хрен тогда получишь свои сраные денежки.

Скоро Колька, уже одетый, вместе с прочими участниками похода с боем брал битком набитый автобус, чтобы ехать на Петроградскую сторону.

— Руки в ноги и — ать-два — в подворотню! — повторил свой приказ Компотов. Но ни Ванечка, ни Лёля, ни Машенька слушаться приказа не стали. Кто он был такой, этот дядечка, чтобы слушать его наглые речи и нюхать его термоядерный перегар.

Способов расправы с разбойниками у Лёли имелось много. Напустить, например, мороку и замороченных водить хороводом вокруг этого, например, столба. Эти гады будут убеждены, что гоняются за ними по городу, и продолжаться это будет так долго, сколько хватит у бандюганов сил. Или накрыть их маленьким кучевым облаком, вон тем хотя бы, что зацепилось за крышу дома с тощими кариатидами под балконом.

Но чтобы не переводить понапрасну энергию челээш ээрень на каких-то уличных хулиганов, Лёля выбрала способ простой, но действенный и всегда эффектный. Способ этот в балетной практике официально называется фуэте, попросту же люди балета называют этот прием фуетой — так привычней и языку, и слуху. В кругах, не связанных с искусством балета, — среди бойцов, спортсменов, рэкетиров и вообще криминальной публики, — называют этот прием иначе — «козел на вертеле». Медсестра Лёля, по натуре будучи самоучкой, разработала этот прием сама, впервые увидев нечто подобное в балете «Лебединое озеро» в Красноярске, когда туда приезжал с гастролями Мариинский театр: носком пачки упираясь в дощатое покрытие сцены, балерина сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее кружится и продолжает кружиться, пока не превращается на глазах у зрителей в стремительно вращающееся веретено.