Тайна ультиматума. Повести и рассказы - Роман Ким

Но в первую очередь чинов посольства интересовали письма от друзей-сослуживцев. В этих письмах содержались всякого рода ведомственные новости и те сведения, которые не попадали в токийские газеты. Самые интересные новости в Японии теперь передавались шепотом на ухо, а если в письменном виде, то только в письмах, которые миновали военную цензуру. Вот такие письма и доставлялись дипкурьерами.

Посол Номура был очень рад приезду своего старого знакомого из Шанхая, партнера по маджонгу, полковника Маруя. В последнее время в качестве дипкурьеров стали все чаще и чаще ездить военные — под видом чиновников министерства иностранных дел. Только кадровым офицерам можно было доверить почту с секретами государственной важности.

Посол решил побеседовать с гостем наедине. Маруя — человек осведомленный, у него можно выведать многое. Они поехали на Арлингтонское военное кладбище. Оставив машину у ворот, пошли пешком по дорожке мимо изумрудно-зеленого холма с аккуратными рядами белых каменных плит.

— Очень похожи на костяшки маджонга, — заметил с улыбкой Маруя.

Номура окинул взглядом простиравшуюся впереди поляну с газоном — она была пуста.

— Боюсь, что скоро прибавится много новых костяшек, — пробормотал он. — Все идет к началу большой игры. На большой доске, именуемой Тихим океаном.

— Посол Курусу прилетит к нам через несколько дней. Решили послать его на самолете.

Номура усмехнулся.

— Он, наверное, никогда не летал. Еще окочурится со страху. — Посол остановился, снял темные очки, тщательно протер их и снова надел. — Я не понимаю, о чем у нас в Токио думают. Твердят: никаких уступок, ни на вершок, и тут же: постарайтесь все-таки договориться с Хэллом, убедить его. А убедить его так же легко, как каменного будду. Нам уже не о чем говорить. Мы просто сидим, и молчим, и начинаем подремывать, особенно он.

— А он не курит?

— Нет. Мы оба некурящие. Он завел четки, сидит и перебирает их. А я смотрю на гобелен за его спиной — там изображены в хронологическом порядке все американские президенты. Я запомнил их, проклятых, наизусть.

— Жалко, что вам нельзя играть в маджонг.

Номура вздохнул.

— Я не знаю, хотят ли наши действительно договариваться… Или, может быть, это все для маскировки?

— Мы, конечно, хотели бы договориться. — Маруя тоже вздохнул. — Наши условия предельно ясны и просты. Америка должна прекратить помощь Чунцину, признать пребывание наших войск в Китае и Индокитае и отменить запрет экспорта в Японию.

Номура сердито дернул головой.

— Неужели в Токио всерьез думают, что Америка проглотит такие условия? Мы требуем, чтобы Америка подчинилась нам во всем, ничего не получив взамен. Мы требуем от Америки капитуляции без единого выстрела. Это все равно, что потребовать от партнера по маджонгу, чтобы он, не приступая к игре, признал себя проигравшим и уплатил деньги. Какой дурак может рассчитывать на это?

Маруя хмыкнул, но ничего не сказал. Номура спросил:

— Это правда, что среди флотских идет грызня? До нас дошли такие вести.

— Часть флотских — они группируются вокруг морского министра — считает, что нам будет трудно вести длительную войну… все упирается в запасы нефти. А офицеры морского генштаба целиком поддерживают своего начальника: устроим, дескать, американцам Цусиму посреди океана, вторую, завершающую, около Панамы — и Америка поднимет руки. Адмирал Нагано и его сторонники считают, что мы сможем избежать затяжной войны.

— А как у армейцев?

— У них полное единодушие — рвутся в бой. К концу ноября все будет готово — планы операций против Малайи, Бирмы, Филиппин, Индонезии и Индии будут отработаны до конца. Сейчас отшлифовываются последние детали. Поэтому надо пока…

Номура усмехнулся.

— Пока надо ходить к Хэллу и смотреть, как он крутит четки. И считать президентов на стене. И тянуть все это до нужного момента.

После недолгого молчания Маруя задал вопрос:

— А как настроен Рузвельт?

— Он, к сожалению, настроен непримиримо. И вряд ли пойдет на какие-либо уступки, пока мы не согласимся убрать войска из Китая.

Маруя покачал головой.

— Выходит, что у нас нет никаких надежд.

— Нет, почему же… Кое-какая надежда есть. Иначе я уже давно бы настоял, чтобы меня отозвали. Надежда заключается в том, что довольно солидная часть американских политиков, таких, как Трумэн, Гувер, как сенаторы Най, Тафт и другие, и слышать не хотят о вступлении Америки в войну ни в Европе, ни в Азии. Они явно симпатизируют немцам и настроены в отношении нас довольно сочувственно. Они убеждают Рузвельта взять на себя роль посредника между Токио и Чунцином.

— И вас они, наверное, тоже обрабатывают? — улыбнулся Маруя.

— Меня всячески обхаживают министр почт Уокер, банкир Барух и священник Драут. Все трое — убежденные японофилы. Они уверены в том, что как только мы договоримся с Америкой и заключим мир с Чунцином, то сразу же наши дивизии двинутся на Урал.

Оба рассмеялись. Дойдя до лестницы, ведущей к памятнику неизвестному солдату, они повернули обратно к воротам и вышли к берегу реки. Заходящее солнце освещало колоннаду памятника Линкольну. За ним поблескивал обелиск Вашингтона, похожий на тесак.

— А где цветут наши вишни? — спросил Маруя.

— Вокруг обелиска. — Помолчав немного, Номура задумчиво проговорил: — В общем моя задача — водить за нос американцев, тянуть с переговорами, пока армейцы не подготовятся окончательно и не выяснится судьба России. Тяжелая роль, более подходящая для театрального актера, чем для адмирала. Но ничего не поделаешь. Надо служить государю.

Маруя молча кивнул головой. Они сели в машину и медленно поехали в город. Маруя попросил проехать мимо резиденции Рузвельта. Машина направилась на Пенсильвания-авеню и объехала Белый дом с юга. Флагшток был пуст — президент отсутствовал, очевидно, находился в загородной вилле. На большой поляне перед резиденцией школьники играли в бейсбол.

Посол доставил гостя в отель «Уордман-парк».

— Обычно мы занимаем номера для наших дипкурьеров в отеле «Фэйрфакс», но на этот раз я снял для вас номер в этом отеле. На третьем этаже живет сам Хэлл. Некоторых послов он принимает здесь — в приватном порядке.

— Здесь, наверное, полным-полно шпиков. — Маруя улыбнулся. — Придется быть осторожным с бумажным мусором.

Маруя вылез из машины и поблагодарил посла за прогулку. Не успел Маруя отойти на несколько шагов от машины, как к ней подошел высокий седой американец во всем черном. Он только что подъехал на такси. Увидев посла, он помахал ему перчаткой. Номура приказал шоферу открыть дверцу.

— Как поживаете, адмирал? — приветствовал он американца.

— Как поживаете, адмирал? — ответил тот.

Адмирал Пратт, старинный друг посла, сделал приглашающий жест:

— Буду очень рад, если заглянете ко мне. Я тоже остановился в этом паршивом отеле. Мои домашние уехали в Филадельфию, и я перебрался сюда. Мне надо сказать вам несколько очень важных слов, адмирал. В совершенно приватном порядке.

Пратт и Номура прошли к лифту через пустой холл. Пратт занимал маленький номep на пятом этаже в конце коридора. Окна выходили в грязный двор, забитый автофургонами.

Посол отказался и от виски и от кофе. Друзья заговорили о прошлом — вспомнили то время, когда Номура был морским атташе в Вашингтоне и играл по воскресеньям в гольф с Праттом, работавшим в штабе. Пратт подробно рассказал о своей семье, о подагре и о том, как играет в кегли с морским министром Ноксом. Закончив неделовую, интимно-дружескую часть беседы, Пратт закрыл дверь на ключ, накрыл телефон подушкой и, сев в кресло рядом с послом, похлопал его по колену.

— Плохи дела, дружище, очень плохи…

— Очень плохи, — согласился Номура. — Большая часть наших армейцев занимает непримиримую позицию. Но его величество искренне хочет найти почву для соглашения. Любой компромисс лучше войны. Война между нами будет катастрофой для обеих сторон. Страшно даже подумать…

— Мы, военные, лучше всех знаем, что такое война. При современном уровне техники война — это драка, в которой погибнут обе стороны на радость другим. В войне между нами победителем окажется третий.

— Я делаю все, чтобы наметить путь к какому-нибудь компромиссу, но ничего не получается. — Номура пристально посмотрел на Пратта. — Помогите мне… Война между нами не укладывается в моем сознании. Это слишком чудовищно.

— Я говорил с Хэллом несколько раз… — задумчиво протянул Пратт. — Старик утверждает, что конгресс ни в коем случае не даст санкции на принятие условий, выдвинутых вашими армейцами. Америка потеряет лицо, если признает за Японией право держать войска в Китае. Я с вами говорю, как друг… по своей инициативе. Надо найти какую-нибудь почву…