Тайна ультиматума. Повести и рассказы - Роман Ким

— А вам? — обратилась Дайана к Пейджу. — Хотите олд фэшн?

— Я плохо разбираюсь в коктейлях, — смущенно пробормотал Пейдж. — Мне что-нибудь покрепче и поострее.

— Тогда идите в столовую. Там орудует Томми. Он подберет вам что-нибудь взрывчатое.

— Адмирал Пейдж, рекомендую замечательный коктейль, — сказал Гейша. — «Соленая собака». Делается из джина, грейпфрута и соли.

— Вместо джина лучше взять московскую водку, — предложил Шривер,

К ним подошел Донахью с пустым бокалом в руке. Он сморщил нос;

— Не будем омрачать сегодняшнее торжество ничем московским. Из всех водок признаю только датскую — аальборг аквавит. Великолепное питье. Незаметно сбивает с ног.

Он взял бокал у Дайаны. Она высоко подняла поднос и прошла на веранду. Донахью сделал глоток и почмокал губами;

— Германское управление информации уже объявило, что исход войны на Востоке фактически решен. Вчера я был на коктейль-парти у германского военного атташе. Там говорили, что русские армии окружены и в районе Брянска и за Смоленском. Дорога на Москву открыта.

— Ерунда, — сердито произнес Шривер. — Мне утром сказал адъютант Уилкинсона, что русские стали снимать свои войска с Дальнего Востока — перебрасывают на фронт под Москвой.

— Русские, вероятно, узнали, что японцы не нападут на них, — сказал Уайт. — У русских ведь первоклассная разведка.

Донахью громко фыркнул:

— Будь у них хорошая разведка, они знали бы заранее о нападении Гитлера. Не дали бы застигнуть себя врасплох в то воскресное утро…

— Русские на этот раз, наверное, пронюхали, что японцы нападут на них, — заявил с авторитетным видом Гейша. — И поэтому заблаговременно убирают войска из Приморья. Вот-вот потеряют Москву, тут уж не до защиты Владивостока.

Уайт махнул рукой и пошел на веранду. Там Крамер спорил с дамами. Речь шла о том, как в прошлом году Америка предложила французам эскадренный миноносец самого новейшего типа в обмен на Венеру Милосскую. Сделка не состоялась — фанцузы, несмотря на свое отчаянное положение, заартачились. Крамер заявил, что к миноносцу все-таки следовало бы добавить две подлодки. Мнения дам разделились. Одни считали такой обмен недопустимым; по мнению других, французам надо было предложить не миноносец, а съестные припасы.

В разгар спора Уилкинсон и Дайана пригласили гостей к столу. Уайт и Пейдж сели в конце стола недалеко от жениха и невесты — здесь расположилась молодежь, не старше капитан-лейтенанта. Гейша чувствовал себя в родной стихии: острил, рассказывал анекдоты, имитировал известных джазовых певцов и показывал застольные фокусы. Он сорвал аплодисменты, когда вытащил из-за воротника Пейджа кружевной бюстгальтер.

С той части стола, где сидело начальство, доносились обрывки разговора — обсуждали последнюю весть из Токио о падении правительства принца Коноэ и о приходе к власти генерала Тодзио.

Тернер высказал предположение: смена кабинетов в Токио означает только одно — обострение грызни между придворными, армейцами и флотскими. Большинство сановников, окружающих императора, хотят добиться соглашения с Америкой. Весь вопрос сводится к тому, как остановить войну в Китае, сохранив престиж Японии.

— Посол Номура тоже стоит за соглашение, — сказал Уилкинсон. — Ни один трезвый японец не желает войны с нами.

Пейдж толкну л локтем Уайта и шепнул:

— Обрати внимание на Макколла. Судя по его физиономии, он не разделяет идиотского оптимизма начальства.

Донахью заговорил о том, что Квантунская армия уже увеличена вдвое и что первый отдел генерального штаба Японии приступил к разработке нового плана нападения на Сибирь — предусматривается одновременный удар в нескольких направлениях.

Уайт и Пейдж не остались на танцы и отказались играть в бридж. Донахью уговаривал Уайта поиграть с Уилкинсоном и Тернером — такой удобный случай познакомиться поближе с начальством. Донахью отрекомендовал им Уайта как мастера бриджа.

— Надо завтра рано утром быть в бюро, — сказал Уайт. — Я звонил дежурному, он сообщил, что пришла целая пачка «магии».

Донахью положил руку Уайту на плечо.

— Очень жаль, что ты уезжаешь. Я говорил о тебе и супруге Тернера, она любит иногда вести умные беседы о поэзии. Как твой эпистолярный роман с гавайской нимфой?

— Только что получил от нее письмо. Пишет, что познакомилась с одним японцем, который ехал с нами на пароходе из Иокогамы. Он устроился на плантации и решил поселиться в Гонолулу. Судя по всему, у него произошла какая-то личная трагедия, и он навсегда покинул родину.

— Кто этот японец? — спросил Донахью.

— Какой-то Акино, мексиканский подданный.

— Для чего она сообщает тебе об этом знакомстве? Чтобы ты начал ревновать?

Она просто делится со мной всем, как с другом.

— Передай ей мой искренний, — Донахью приложил руку к сердцу, — от всей души привет. Но я все-таки думаю, она японская шпионка. Будь осторожен.

Маленькая гостиница, где жили Уайт и Пейдж, находилась недалеко, но они решили немножко проветриться. За руль сел Уайт, потому что Пейдж выпил немного больше, чем следовало.

Они поехали по Массачусетс-авеню. Когда поравнялись с японским посольством, Уайт замедлил ход. Только в одном широком окне был виден свет за спущенной шторой. Может быть, там трудился шифровальщик над очередной депешей, которая завтра появится на столе Уайта.

Домчавшись до морской обсерватории, поехали обратно в город, но другой дорогой — южнее парка Монтроз и кладбища Окхилл. Около моста Пейдж попросил остановить машину, чтобы раскурить трубку. Когда поехали дальше, он откинулся на спинку сиденья и прошамкал, держа трубку в зубах:

— И Хозяин, и Тернер, и наш Уилкинсон страстно хотят, чтобы японцы набросились на русских. И уже поверили в это — приняли желаемое за действительное. Самый опасный вид заблуждения.

Уайт кивнул головой.

— То же самое и у армейцев. Там вся головка начиная с генерала Маршалла помешалась на этом. Ждет атаки японцев на Приморье. Убедили себя в этом. Интересно, что думает президент?

Пейдж вынул трубку изо рта.

— Наверное, Маршалл и Хозяин подсовывают ему «магию» в соответствующем соусе и стараются сбить его с толку. Хорошо, что у Рузвельта ясная голова, но курс наших начальников меня очень тревожит. Все может кончиться плохо.

— Может кончиться плохо, — машинально повторил Уайт.

5 ноября

Посольство напоминало маленькую усадьбу, затерянную в горах и оторванную от всего мира. Жизнь в усадьбе была предельно однообразная, удручающе скучная. Ее обитатели — несколько десятков семей — до смерти надоели друг другу. Темы для разговоров были исчерпаны, нечего было обсуждать, не о чем было спорить и сплетничать. Все знали друг о друге все — вплоть до последних мелочей.

И до смерти надоели визиты в соседние усадьбы — посольства и миссии других стран. Каждый раз одно и то же — файфоклоки с чашками липтоновского чая и сырными крекерами, коктейль-парти с бокалами, наполненными смесью крепких и мягких напитков, и рауты с одними и теми же холодными закусками, которые надо есть стоя.

Каждый раз одно и то же. Все расписано раз и навсегда. В каких Случаях надевать визитку с брюками в полоску или фрак с цилиндром, до которого часа можно ходить в смокинге, когда надлежит надевать желтые перчатки, а когда — белые, когда полагается белый галстук-бабочка, когда черный и какой угол визитной карточки надо загибать и какие обозначения надо проставлять на карточке.

Рисивинг-лайн — у входа в зал, выстраивается цепочка, возглавляемая послом и его супругой, и замыкается третьим секретарем и его супругой. Этикетные поклоны и улыбки, рукопожатия и приветственные фразы, а спустя час-полтора снова рисивинг-лайн — на этот раз для прощания, — и снова этикетные поклоны и рукопожатия.

Ездить в гости в другие усадьбы и принимать гостей вменено в служебные обязанности. И это несколько раз в неделю, и каждый раз одно и то же, и так установлено раз и навсегда, во веки веков, пока на земле будут существовать дипломаты с их незыблемыми правилами дипломатического протокола.

Однообразную, убийственно скучную жизнь усадебки нарушали приезды почтальонов. Они доставляли вести с родины и всего мира, где шла жизнь, совсем не похожая на закостеневшие церемонии коктейль-парти и раутов.

Каждый раз, когда прибывали дипкурьеры из Токио, посольство оживало, словно всех спрыскивали волшебной водой, начиная с посла и кончая мальчишкой — мойщиком машин. Дипкурьеры привозили, кроме официальной почты и писем от родных, еще и то, без чего не может существовать ни один японец на чужбине: сою, зеленый чай, бобовую пасту мисо для утреннего супа и прессованные водоросли.