Феллах - Абд ар-Рахман аш-Шаркави

Что касается конкретно Абдель-Максуда и Абдель-Азима, то, насколько мне известно, им предъявлены обвинения по делу, связанному с нарушением нравственности и хищением казенного имущества. Они, к сожалению, оказались замешанными в таких делах, от которых в любом случае следует держаться подальше. Перед законом все равны. А кем являются с точки зрения закона люди, которые мешают нормальной производственной деятельности других членов общества, сеют среди них смуту, подстрекают их к беспорядкам, создают анархию, подрывают авторитет руководителей АСС на местах и в кооперативе? Таких людей с полным основанием можно назвать реакционерами, агентами феодалов, бунтовщиками, подрывными элементами — короче говоря, злостными врагами социализма. Я бы вам советовал от подобных людей держаться подальше и вообще не вмешиваться в это деликатное, я бы сказал даже весьма щекотливое, дело. Тем более что дело это передано в компетентные органы. К нему там отнесутся должным образом. Следствие может продлиться и месяц, и два, а то и все три. Во всяком случае, убежден, что виновные понесут достойное наказание.

С этими словами устаз Бараи хорошо отработанным жестом воздел перст к небу, как бы напоминая, что на головы правонарушителей падет не только вся тяжесть закона, но и кара самого всевышнего.

Сидевший напротив него пожилой феллах невольно съежился. Он испуганно повел глазами по сторонам, потом вдруг вскочил и чуть не бегом бросился к двери. Столкнувшись в дверях с посыльным, несшим на подносе чай и кофе, феллах отскочил как ошпаренный в сторону. Но посыльный, не поняв его маневра, протянул ему заказанный чай.

— Нет, не хочу! Ничего от вас не хочу! — отчаянно замахал руками феллах. — А то еще скажете, что я реакционер, агент феллахов, бунтовщик! Уж лучше я пойду подобру-поздорову!

Уже в самых дверях феллах резко нагнулся, снял с ноги башмак и, нанося им удары себе по голове, громко запричитал:

— Вот так тебе — башмаком, башмаком! По башке, по башке! Молчи, молчи! Не ходи жаловаться! Будешь жаловаться — добавят еще. Раньше молчал — молчи и теперь.

Феллах продолжал исступленно бить себя по голове, приговаривая:

— Раньше молчал — молчи и теперь! Молчи, старый дурак! Молчи!

На его крики сбежались сотрудники комитета, феллахи и посетители, ожидавшие приема. Старик, как затравленный зверь, попятился назад, затем, уронив башмак на пол, простер руки вверх и дрожащим голосом воскликнул:

— Аллах наш всемогущий и милосердный, сжалься хоть ты над нами! Спаси нас от злых тиранов и жадных кровопийц! Сжалься над нами!

И, разрыдавшись, он упал на пол. В кабинете воцарилась тягостная тишина. Мы сидели будто прикованные к своим местам: я — в углу, адвокат — за столом, посасывая толстую сигару. Столпившиеся в кабинете люди стояли опустив головы. Все боялись посмотреть друг другу в глаза. Лишь кто-то, не выдержав, пробормотал с глубоким вздохом:

— О аллах милосердный…

Глава 11

Старика феллаха куда-то увели, и мы снова остались с устазом Бараи в его кабинете. Он раскуривал гаванскую сигару с таким видом, будто ничего и не произошло. Мне не хотелось нарушать молчание. Я сидел и внимательно разглядывал Бараи. Лицо его по-прежнему было спокойно-непроницаемым.

«Да, — подумал я, — такого ничем не прошибешь. Неужели такими должны быть нынешние руководители?»

В кабинет бесшумно вошел щеголеватый юноша с тонкими чертами лица. На нем был элегантный, хорошо отутюженный костюм модного покроя. Из верхнего кармашка кокетливо выглядывал уголок цветного платка точно такой же расцветки, как и галстук. Приблизившись к Бараи, он что-то шепнул ему на ухо.

— Ладно, пусть войдет, — ответил Бараи, откинувшись в кресле.

Юнец, очевидно один из сотрудников уездного комитета, вышел из кабинета вихляющей походкой так же бесшумно, как и вошел. Вскоре он вернулся, пропуская впереди себя высокую девушку. Она испуганно озиралась и, как мне показалось, плакала. Скорее всего, она пришла сюда не по своей воле. Черное длинное платье крестьянского покроя плотно облегало молодое, упругое тело. Движения ее были резкими, угловатыми. Она взволнованно дышала, как будто убегала от погони.

Бараи, окинув девушку оценивающим взглядом, задержал взгляд на ее высоком бюсте. Девушка, сделав несколько шагов к столу, посмотрела на Бараи настороженно и зло.

— Что вам надо от нас? Зачем они привели меня сюда? — закричала она. — Я хочу видеть отца. Куда вы его дели? Что он вам плохого сделал, эфенди? Он же не вас бил башмаком, а себя! Разве это преступление? Ради аллаха, милостивый бей, скажите, где мой отец?..

— Ничего с твоим отцом не случится! — раздраженно прикрикнул на нее юноша. — Просто мы дали ему возможность отдохнуть немного в тюрьме. Хочешь, чтобы отец быстрее вышел, будь поласковей с беем, он тебе поможет…

— О, аллах! О, аллах! — еще громче запричитала девушка. — Прости меня, что я оставила отца одного! Мы пришли сюда искать защиты и справедливости, да не там, наверное, искали! О, аллах праведный, покарай наших мучителей! Вы думаете, вам все с рук сойдет? — набросилась она вдруг на женоподобного юнца, схватив его за горло. — Вам не избежать кары божьей! Посадили отца, а теперь хотите меня поймать в свои сети? Говорите, куда дели отца? Что вам от меня надо?

Бледнолицый юноша еще более побледнел. Ему с трудом удалось вырваться из цепких рук девушки, которая, казалось, готова была его задушить. Бараи, молча наблюдавший за этой сценой, нажал на кнопку звонка. В дверях моментально появился огромный верзила, выполнявший, очевидно, роль вышибалы. Бараи показал ему глазами на девушку. Верзила схватил ее за руки и потянул к двери. Юнец помогал ему, подталкивая девушку в спину и понося при этом ее на все лады. Девушка всячески сопротивлялась, посылая им в ответ громкие проклятия.

Бараи, поймав мой недоуменный взгляд, засуетился, протянул мне пачку дорогих импортных сигарет. Я отказался.

— Вы уж извините, что вам доставили беспокойство всем этим шумом и гамом, — с виноватой улыбкой произнес он. — Так на чем мы с вами остановились? Ах, да, да…

Но тут опять в дверях появился юнец, наверное, он был личным секретарем Бараи по особым поручениям.

— Пришлось выгнать ее на улицу, — доложил он, поправляя сбившийся галстук. — Все равно от этой дуры проку мало…

Видимо вспомнив обо мне, секретарь запнулся. Затем, доверительно улыбнувшись мне, как старому знакомому, начал объяснять, явно оправдываясь:

— Мы ведь ей, дуре, хотели сделать лучше. Специально привели к бею, чтобы он ее успокоил. Мол, с отцом твоим ничего не случится, посидит немного — и выпустят. В конце концов, этот старый болван сам себя бил башмаком по голове… Как это дико, некультурно… Но что с них взять — феллахи! Как были скотами, так скотами и остались. Дикие, грубые и к тому же еще неблагодарные. Видели эту упрямую ослицу? Ей хотели сделать лучше, а она на людей бросается. Скоты, честное слово, скоты!..

— Что ты несешь, мой мальчик? — поспешил остановить его Бараи. — Как тебе не стыдно? Разве можно так говорить о феллахах? Ты, как революционер, должен контролировать себя и ни в коем случае не повторять слова реакционеров. Иди, успокойся и осознай свою ошибку!

Мы снова остались одни. Как ни трудно мне было после происшедшего возобновить разговор с Бараи, но я все же попытался еще раз обрисовать картину ненормального положения, сложившегося в деревне, и указать на неблаговидную роль Ризка, поведение которого никак не вяжется с принципами социализма.

— Да, да, я в курсе дел, — перебил меня Бараи. — Однако я не могу согласиться с той характеристикой, которую вы даете Ризку. Нет, не подумайте, что он мой друг. Мы просто старые знакомые. Однако я готов поручиться, что он настоящий социалист. И не только по убеждению, но и по делам. Он отдает социализму все свои знания и опыт. Его трудолюбие и умение вести хозяйство можно поставить в пример любому феллаху. Он трудится не покладая рук. Разве это не лучшая поддержка нашего строя? Какой же он после этого реакционер? Мы не можем позволить подрывать авторитет и пятнать имя такого труженика, как Ризк-сеид, только за то, что у него несколько больше земли, чем у другого крестьянина. Действия ваших земляков, за которых вы ходатайствуете, нельзя расценивать иначе, как подстрекательство к мятежу против законных властей, к действиям, направленным против социалистического строя…

Я недоуменно смотрел на Бараи, не зная, как реагировать на его слова. Да, он защищал Ризка не из дружеских побуждений. Вполне возможно, что они не больше чем простые знакомые. У Ризка, конечно, здесь, в уезде, есть немало друзей. Но среди них Бараи может и не числиться. Очевидно, их связывают с Ризком не дружеские чувства, а общность взглядов и интересов. И вот такой человек, как Бараи, является одним из руководителей уездного комитета АСС. Попробуй найди с ним взаимопонимание. Еще более наивно было бы ожидать, чтобы он поддержал в чем-то феллахов. Его взгляды и поступки всецело отражают интересы таких людей, как Ризк. Как же он попал в руководство уездного комитета АСС? Разве ему здесь место? Подобных ему и на пушечный выстрел нельзя подпускать к АСС. Гнать его надо отсюда в три шеи, а на его место посадить человека, которому действительно были бы близки интересы феллахов и который мог бы за них постоять.