Дневники Зевса - Морис Дрюон

Гера была смущена не меньше меня. Могла ли она забыть, что и сама когда-то была подобрана Тефидой и избежала богоубийственной ярости нашего отца Крона благодаря этой богине?

Но не в характере Геры признавать свои ошибки и показывать угрызения совести.

— Я знала, — сказала она Тефиде непринужденно, — что ты воспитаешь его лучше меня.

Именно на Сицилии, где вечно пересекаются дороги людей и богов, Гефест занял свое место среди нас. Я созвал на высоты, что позже получат название Агригент, множество бессмертных, желая придать торжеству больше блеска. Даже мой почти слепой брат Аид поднялся из своего загробного царства, опираясь на руку Персефоны.

Увидев, как рыжий косматый Гефест с превеликим трудом поднимается к нашему собранию, втянув голову в плечи, спотыкаясь и хромая, я понял, что истинный виновник его уродства я сам. Если он родился безобразным, то лишь потому, что я таким его и задумал: сильным, чтобы служить мне, но достаточно уродливым, чтобы он никогда не смог сравняться со мной или меня оттеснить.

Для того, кто впервые ступал по твердой земле, равнина была бы удобнее, да и гостей могло бы быть поменьше. Гефест тогда еще не смастерил себе пару золотых костылей в виде нимф, которые появились у него позже и в конце концов придали его поступи странное и тяжеловесное достоинство. Пока же он, как мог, взбирался по склонам, ковыляя на своих вывернутых ногах. И на его сплющенное лицо смотреть было ничуть не приятнее, чем на ноги. Среди собравшихся раздались смешки, но я пресек их гневным взглядом, показывая, что сочту личным оскорблением любую обиду, нанесенную моему сыну. Маленькое искупление вины, которое мне ничего не стоило. Но уже стало понятно, что Гефест всегда будет вызывать насмешки богов, ведь боги не менее жестоки, чем люди.

Я был уверен, что мне нечего опасаться Гефеста, и постарался добиться у него прощения за столь незавидную долю. Сжал в объятиях, усадил рядом с собой и объявил во всеуслышание, что назначаю его хранителем божественного огня. Как лучше доказать свою любовь и доверие? Я отдал в руки своему первенцу божественный огонь, без которого ничто не может быть создано, но который также способен все уничтожить. Я отдал изначальную силу, которая на самом деле исходит от меня и за которой ко мне надо обращаться и ради жизни, и ради разрушения. Это все равно что разделить с сыном верховную власть. Также я подчинил Гефесту циклопов и сторуких, сторожащих титанов в бездне Тартара. Ему надлежало быть огнем деятельным, огнем рабочим.

Слишком любимые дети, вырастая, ведут себя так, словно любовь им полагается. И наоборот, не слишком любимые восторгаются полученными подарками и считают, что обязаны их оправдать. Мой дорогой Гефест беспрестанно работал, чтобы удостоиться моих похвал и заслужить мою ласку. Он осыпал и меня, и мои народы гораздо большим количеством даров, чем я сам ему преподнес. Он — второй владыка огненной стихии; я распоряжаюсь небесным огнем, а он земным. Его обитель — подземное царство, где Аид Богатый снабжает его минералами. Его кузницы — вулканы, как свидетельствует об этом другое имя, которым вы его называете: Вулкан. И самая большая мастерская Гефеста расположена под Этной, где сторукие в его горнах раздувают огонь. На самом деле только это место ему по нраву; обнаженный по пояс, волосатый и потный, он ковыляет среди своих тиглей и приглядывает за плавкой, проверяет готовое литье, выдумывает новые сплавы, плющит золото, разливает бронзу, закаляет железо. Из его искусных и неутомимых рук выходят инструменты, оружие, статуи, драгоценные украшения. Среди созданных им шедевров называют обычно мои престол и скипетр, стрелы Аполлона, доспехи Геракла, шит Ахилла. А разве пустяки колесный обод, ножницы, пила, гвоздь, иголка? Сколько часов, веков, эр пришлось провести моему сыну Гефесту в темных подземных галереях и у раскаленных докрасна печей, прежде чем он выковал вам этот великолепный дар — иглу! Почитайте его, дети мои, Гефест — бог-труженик.

Так исполнилось второе пророчество Реи: об огне, брошенном в волны.

Когда вы, дети мои, прекрасным летним утром подниметесь к залитым светом агригентским храмам, к храму Геры или к моему собственному, когда прогуляетесь среди этих поверженных, но возвышенных камней, где наше вечное присутствие заслоняет руины вашего века, не премините зайти на поклон в храм Гефеста. Ни одно божество не заслужило вашей признательности больше, чем он. Этот кривоногий умелец с бугристыми плечами, этот трудолюбивый хромец — ваша заря. И не спрашивайте никого, откуда исходит это великое, невиданное спокойствие, что наполнит вас на вершине священного холма — оно исходит из храма Согласия, который однажды был построен рядом с храмом Усилия, когда боги были счастливы.

С Сицилии мы перебрались в соседнюю Африку.

Мы добрались до самых садов Гесперид — края вечной весны, где под охраной змей зреют золотые яблоки.

Как-то вечером мы остановились на протяженных пляжах, которые окаймляют владения Океана. Пурпурная солнечная колесница погружалась в винноцветную, с перламутровыми отблесками воду. Мои дочери Геспериды, рожденные Фемидой-Законом, подали мне знак не переходить границу затонувшего континента. Я обернулся и увидел Атласа — сына титана Иапета, — неподвижно державшего небо на плечах, согласно моему приговору. Есть равновесия, которые не стоит нарушать.

Мы вернулись северным побережьем Африки, неоднократно сворачивая в пески, более отдаленные от воды; оазисы — островки плодородия в бесплодном море пустыни — отмечают места наших привалов.

Так мы пришли в Египет, в область нашего родственника Нила, который несет свои густые, упругие, словно кровь, и регулярно пульсирующие паводками воды в темно-зеленой долине. Там хорошо заметно, что труды моей сестры Деметры были прерваны похищением Персефоны, поскольку растительность ограничивается узкой полосой по обе стороны реки; но зато какой богатой и плодоносной!

Геба, лучезарная Юность, ты стала третьим ребенком этого путешествия и родилась, как и предрекла наша мать Рея, в ливийской пустыне, по соседству с Египтом, близ других уст оракула. Ты должна была стать навсегда запечатленным образом Геры-девственницы; ты стала также образом всех моих первых желаний, всех моих первых волнений: плечом Метиды, взором Мнемосины, грудью Фемиды, бедрами Деметры — всем, чем они были, всем, чем я уже не был.

Гера вскоре заметила, что я слишком люблю эту девочку, и решила скрыть ее от меня, приставив к домашним делам. Когда я звал Гебу, мне отвечали, что она занята, что выполняет какое-нибудь поручение Геры. То она готовила ванну для своей матери, наливая туда благовонные эссенции, то раскладывала по сундукам постельное белье, то следила за запряжкой колесницы. Я сердился. Служанка? Ладно! Но пусть тогда будет служанкой при мне. Она ведь моя юность. Желая видеть Гебу каждый вечер, я потребовал, чтобы она являлась к столу богов, молчаливо ходила туда-сюда меж гостей и, касаясь их прохладными руками, наклоняя свою легкую грудь, наливала в кубки амброзию — божественный, божественно-пьянящий напиток, который дает нам ощущение, будто мы остались такими же, как прежде, и будем такими всегда.

Позже, гораздо позже, любование Гебой стало для меня мучительным, и я воспользовался случаем выдать ее замуж. Расскажу об этом, когда придет время...

Я обещал Гере показать все наши земные владения и продемонстрировать ее во всей славе. Однако прогулка затягивалась, работы хватало. Я удлинил прогоны. Пройдя через то, что потом станет Сирией, Вавилоном, Дрангианой, мы достигли берегов божественного Инда, где другие золотые яблоки зрели в другом саду, тоже под охраной змея. И опять однажды утром мои дочери Геспериды, подняв палец, дали понять, что дальше идти не стоит.

Ни один из богов, которых я породил, ни Дионис, ни Геракл, ни впоследствии Александр не переступали этот порог. Дороги их подвигов, их тягот и побед остановились на отмеченных Гесперидами рубежах как на севере, так и на западе. Народы по ту сторону Пятиречья почитают меня под другими именами и знают в других обличьях. То, что здесь рассказано, касается на самом деле сознания только тех народов, что живут меж двумя садами.

Во Фригии, на обратном пути, был зачат наш сын Арес, бог войны; родился же он во Фракии, в краю суровых зим и непокорных коней. А вслед за тем и сама война подоспела.

Вернувшись на Олимп, я узнал, что гиганты исчезли.

Вы ведь помните, кто они такие? Негодные братья Афродиты, порожденные увечьем Урана, сгусток примитивных, неупорядоченных энергий, вырвавшихся из-под контроля разума. Гиганты были всего лишь грубой силой, упрямой алчностью, жаждой насилия. В количестве двадцати четырех они составляли гвардию моего отца Крона и при нем держали весь мир под своей пятой.