Одлян, или Воздух свободы - Леонид Габышев

Приближалась родительская, и отряды в зоне гоняли строевой. Каждому начальнику хотелось, чтоб его воспитанники на смотре прошагали по стадиону с песней лучше всех. В седьмой строевой подготовкой занимался воспитатель Карухин. Вот и сейчас, построив отряд, капитан Карухин медленно проходил перед строем, оглядывая ребят. В строю все должны стоять с застегнутыми пуговками и начищенными ботинками. Он зорким взглядом скользил по воспитанникам.

Осмотрев ребят, Карухин остался доволен. Став перед отрядом, скомандовал:

— Отряд! Равняйсь! Смир-р-но!

Посмотрев на ребят, подал команду «вольно».

— Команду «смирно» плохо выполняете, — начал Карухин. — Каждый воспитанник должен видеть грудь четвертого человека. Грудь надо вперед выпятить. Сейчас повторим. Отряд! Рав-няйсь! Смир-р-но! Вот, сейчас лучше. Нале-во! Раз-два. Неплохо. Отряд, шагом марш!

Ребята затопали по бетонке.

— Запевай! — скомандовал Карухин, и парни запели «Порядок в танковых войсках».

Воспитанники пели неплохо. Карухин шел рядом с Мехлей, и видно было — доволен. Сейчас отрядом командовал Мехля. Карухин шел сзади.

— Раз-два, араз-два, араз-два-три, — считал Мехля. — От-ряд!

На слове «отряд» воспитанники тянули ноги и сильнее опускали на бетонку, четче печатая шаг. Ребята, чтоб сильнее слышался топот, в момент соприкосновения ноги с бетонкой хлопали в ладоши. Топот разносился по всей колонии. В середине строя ноги никто не тянул, а лишь усиленно топали. По лицу Карухина скользнула чуть заметная улыбка.

Мехля подал команду «отставить», и топанье прекратилось.

Парней гоняли около часа. Еще несколько отрядов вышло заниматься строевой. И слышались в разных концах зоны песни. По песням ребята узнавали, кто марширует вместе с ними. Иногда отряды встречались. Если не было воспитателя, роги пускали отряд на отряд. Кто кого. Никто из рогов не хотел уступать дорогу.

Карухин ушел, и муштровал ребят Мехля. Все шустряки были в строю, за исключением вора отряда.

Навстречу седьмому, печатая шаг, шел первый. С ними тоже нет воспитателя.

— Воры! — закричал Мехля. — Нам навстречу первый. Дороги не уступим! Приготовиться! Не дай бог, кто очканет. Драться всем. Марехи, разрешаю бить любого вора. Воры, поддержим честь седьмого отряда.

И два отряда сошлись. Роги, бугры и шустряки стояли в первых четверках и приняли удар. Замелькали кулаки. Ворье и актив одного отряда били себе подобных другого. Некоторые от сильных ударов падали, но тут же вскакивали и наносили удары противнику. Медленно, очень медленно первый расчистил дорогу и, сминая седьмой, проходил все дальше и дальше.

Мехля встал в строй и принял удар на себя. Но толку — шиш. Первый раскидал Седьмой.

Седьмой строился. Мехля не кричал на ребят. Он вмазал нескольким из первого, но и ему попало. Седьмой отряд на зоне — самый мареный[9], и никогда другого отряда не сминал. Обидно было Мехле, активу и шустрякам, их — раскидали.

Ребята шли строем, но вразвалку и обсуждали, кто перед чужим рогом или вором не сконил и нанес удар.

Колония готовилась к родительской конференции. Участники художественной самодеятельности провели последнюю репетицию. В отрядах сделали генеральную уборку. Воры и актив заставляли ребят гладить им брюки и сатинки.

У всех настроение приподнятое. Завтра родительская конференция.

А сегодня прошла свиданка. Глаз написал письмо, и отец к нему приехал. Войдя в производственную зону, где возле вахты были расставлены столы, ребята сели за них. Через ворота впустили родителей. Отец Глазу привез различных лакомств. Поев и поговорив с родителями, парни разошлись по отрядам.

Седьмому наряд в столовую. Глаз со свиданки пошел в наряд. Раз к нему приехал отец, бугор направил его на кухню. И он чистил рыбу и мыл котел.

Ребят в столовой не дуплили. Активу хотелось денег у пацанов выпросить.

11

Долгожданная родительская конференция настала. Несколько сот родителей вошли в зону. В течение целого дня им можно находиться с сыновьями. Родители собрались на стадионе. С песнями, печатая шаг, отряды прошли вокруг футбольного поля.

Когда смотр закончился, родителей пригласили в отряды.

Глаз с отцом гуляли по зоне. На этот раз отец не плакал. Смирился ли он с тем, что его сын сидит в зоне, или сдерживал себя?

— А тебе что, — спросил отец, — досрочно не освободиться?

— Нет, — ответил Глаз, — придется сидеть все три года.

Кум так и не вызвал Глаза. Надежда, что из заводоуковской милиции придет ответ и его заберут на этап, рухнула.

— Бородин так и работает начальником уголовного розыска?

— Работает.

— Ты его часто видишь?

— Да нет.

— Если увидишь, скажи, что был у меня на свидании. Дела, мол, идут хорошо. А главное, скажи, что я знаю одно нераскрытое преступление — убийство, и я бы мог им кое в чем помочь. Скажешь?

— Скажу.

И Глаз с отцом стали говорить о зоне. Глаз рассказал кой-какие тонкости, но о том, что пацанов чуть ли не каждый день зашибают, — промолчал.

На летней площадке шел концерт. Воспитанники пели песни, танцевали, и многим родителям казалось: в зоне царит благополучие, их детей воспитывают, ставя на правильный путь.

Многие парни о кулаке родителям не говорили.

Глаз с отцом проходили мимо сцены, и оттуда неслась частушка про Антона — Раба КПСС, и одну строчку: «То куркуется, то мочит». Глаз запомнил.

Антон с месяц назад хотел замочить Томильца, но тот узнал и обломал об него две палки.

День подходил к концу. Скоро родителям выходить. Глаз с отцом в последний раз пошли к отряду. Около входа стоял Мехля. Он подозвал Глаза.

— Глаз, возьми у отца денег.

Мехля на освобождение деньги собирал.

Глаз говорил с отцом. Мехля наблюдал.

Глаз и не думал просить денег, а говорил о другом. Потом, повернувшись, развел руками: мол, не дает.

Мехля пошел искать другого парня. Родители к нему не приехали, и он ходил по зоне, выжимая из парней деньги.

Деньги у ребят просил не один Мехля. Воры не дремали и бугры тоже. Деньги нужны всем.

Вечером родители вышли из зоны. Глаз попрощался с отцом. Тот заплакал.

Некоторые ребята рассказывали родителям, как здесь воспитывают. И родители слали слезные письма в Москву. Но Москва слезам не верила. А Глаз и большинство воспитанников считали, что Одлян — вечен, все так должно и быть.

Родители принесли в зону много еды. Еду пропускали неограниченно. Воры и актив набили тумбочки банками. Завтра они прихватят их на работу и курканут. На черный день.

Назавтра в толчке все места были заняты. Пацаны месяцами недоедали, а тут нажрались вволю.

Ротан метал все подряд, приговаривая: «Бац-бац — и шлюмка». И, странное дело, в толчке его никто не видел.

Мест в Доме колхозника родителям не хватало. Алексей Яковлевич снимал угол у работницы производственной зоны. По совету сына он договорился с ней, чтоб она приносила Глазу на работу сгущенного молока. Отец оставил ей пять банок сгущенки и денег, чтоб, когда кончится молоко, она бы еще купила.

Воры и актив гужевали целую неделю. У пацанов еда давно кончилась, а у них запасы неистощимы. Денег они тоже насшибали и теперь выпивали чаще. Водяру в зону протаскивали в основном расконвойники, да и вольнонаемные их не забывали. Когда ворам или рогам к водке хотелось мяска, для них кололи кролика и жарили в кочегарке. В зоне подсобное хозяйство — разводили кроликов и другую живность, но на стол в столовую не попадало ни крошки: съедали роги и воры. За кроликами ухаживал земляк Глаза. Он держался высокомерно и с земляками не со всякими разговаривал, потому что ему от воров и рогов поддержка была.

У какого-то бугра в курке копченая колбаса испортилась, и он выбросил ее в кусты недалеко от отряда. К Глазу подошел Антон, к нему мать так на родительскую и не приехала.

— Глаз, хочешь колбасы?

— Хочу.

Антон подвел Глаза к подстриженному кустарнику.

— Вот, бери.

В колбасе шевелились черви. Оценив шутку кента, рассмеялся. Сели на лавочку. Но тут Антона позвал Томилец. Глаз закурил и заметил Амебу: он медленно, совсем не глядя в ту сторону, где лежала колбаса, приближался к кустарнику. «Неужели Амеба к ней?» И точно. Подойдя к кустарнику. Амеба сунул колбасу за пазуху и, не оглядываясь, пошел в толчок.

На следующий день у Амебы болел живот и он часто бегал в туалет.

По зоне прошел слух, что кто-то ковырнул посылочную и забрал часть продуктов. В седьмом отряде многие пацаны стали грешить на Амебу: раз он из толчка не выходит — в посылочную залез он. Его дуплили, а он плакал и говорил: «Не лазил, не лазил я в посылочную». Истинного шушару так и не нашли. Да и не искали особо, так как продуктов мало пропало.