Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы - Дмитрий Николаевич Москалев

невинный пир,

Он приготовился ко сну,

И эль горючий бултыхается на дну,

Вот сам попробуй потряси,

Может всё-таки сыграем с ним "очко" или "балду"?

Роу:

— Мою́ ты алчность не мути,

Хоть я и денег не любитель,

Всегда презренье к ним питал,

Пока, на дно бутыли,

Осадок не упал.

Франц:

— Выходит — я спаситель,

Ведь нет коварней скуки,

Которая толкает нас с тобой на муки,

Растворенные в похмелье и безделье дней.

Роу раздражённо дьяку:

— Говорите, вы отец науки?

Дьяк:

— Я муж учёный…

Роу в сторону:

— Тот ещё калач толчённый…

Дьяк:

— В чревоугодии весь заключён мой дар,

Уроков по нему я вряд ли дам,

Пока я плотью пьян,

То это срам!

На трезвую башку

Служитель бюрократу я отличный,

А в отношениях со женским полом,

Совсем уж не приличный -

Им нужно всё болтать, когда я ем,

А я обычно глух и нем.

Нельзя и руки обмазать жиром об себя,

Трактирщик, а есть варёная-то колбаса?

Эй, трактирщик?

Другие:

— Трактирщик вышел,

И очень уж спешил.

Дьяк:

— А! Ну да!

Дурная голова!

Память превращается в дуршлаг,

А внимание — в дырявый шланг.

Роу на ухо Францу:

— Ты только посмотри,

Кадушка к бочке,

Получится отличный погребок

Свиного шпика!

Сколоченный из составных рядов,

Составленных в распор досок.

Да ухвати меня, зараза, за сосок,

Боюсь предположить размер богини

Той, которая поддаться

Так легко готова этому дьячине.

Дьяк:

— Жалеть приходится о том,

Что дамы нет, по мне в тоске

Скучает Купидон.

Сейчас трактирщик любезничает с тем жидом,

Обходительно склонять приня́лся,

Но главное, чтоб при моих деньгах остался.

Толкуют и о том, о сём.

Что словно дама на свиданье,

Как гимназист корпит над выданным заданьем -

Всё пыжится

И тужится,

Как недоросль или школяр,

Своим пером намажет кляксу там,

Что сам бы чорт ему не дал

Ни в рост, ни под залог,

Тем более копейки серебром,

Чтоб после пропить всё за праздничным столом,

Ну что же, дело за жидом.

Роу Францу:

— Послушай, дьяк воркует,

Уж вяжется язык, а он толкует

Такую несуразицу.

Ты погоди, физиономия его лоснящаяся,

К утру красиво в цвет окрасится.

Дьяк:

— Харчевник задержался,

А я не удержался,

От бутылки водки,

Спиртованной возгонной московки,

И для закуски не откажусь, и от сырой морковки.

(Дьяк доедает последние крохи, допивает вина, выпивает водку залпом и идёт к стойке).

Дьяк:

— О, готов трактирщиком себе я быть,

Я в совершенстве научусь не лить

Сладчайших капель

На каменный или дубовый кафель.

И поутру себе по мере открывать,

Бутылок двадцать пять,

Немецкого благоуханного вина, иль рома,

Хотя дыхание потом от рома и сурово.

И подливать вина́

Бесплатно в ваши кружки,

В писании священном

Глаголили тогда о наполнении

Души эфиром богосмелым,

В сердца друзей на выпивку умелых,

А если рядом были бы подружки,

То не хватило и огромной чашки,

В особенности для толстушки хохотушки.

Пилат,

Когда избавился от римских лат,

Пророка он тогда не вытянул из грязных лап,

Ручонки умывал,

Тайком и бражку попивал.

(Дьяк незаметно льёт вино на пол и поёт).

Дьяк:

— О вихрь!

Явись,

В смятении людском

Повеселись!

(Дьяк пьёт из горла и в таверну вихрем заносится табор цыган — переодетых бесов. Цыгане безудержно играют и поют, пляшут, хватают Роя и Франца и других из-за столов).

Цыгане:

— Цепляйся бес

За нос,

Чтоб господин подал червонец,

Не кормлен в стойле воронец,

Детишки стонут,

И бубнами звенят, чтоб утолить свой голод.

Цыганка:

— Очи юные,

Ночи скудные,

На любовь мою!

На тебя подлец,

Больше не смотрю!

Я в огне горю,

Страсти бешеной,

И грехи таю,

Смеси взвешенной!

(Цыгане уносятся и уносят других прочь, оставляя ошарашенного Роу и Франца).

Роу:

— Денежки пропали,

Цыгане нам задали!

Что не заметили, как обокрали.

Франц:

— Удрали?

А я от танца отрезвел,

И, слава богу, как всегда, остался невредим и цел.

Дьяк:

— И благодарите чорта,

Его такая уж черта,

Без денег оставляет он любого дурака.

О! Меня то и забыли обокрасть,

Приняв меня за хозяина харчевни,

Но думаю, дела не так плачевны.

Пока мошной своей трясу,

И сам готов пойти к суду,

Если дать вам в долг попытки тщетны.

Вам в долг даю,

Берите!

(Роу бросается с кулаками на дьяка)

Роу:

А что в замен, проклятый дьяк?

Франц:

— Не нужно, сэр, давай без драк!

Дьяк:

— Великодушие моё не знает никаких границ,

Как иней лёгонько смахнуть её с ресниц,

Готов швырнуть вам сдачу,

Которую несёт трактирщик с дачи.

Поэтому, я попрошу то,

Что захочу.

Но много ли хочу?

Чтоб взяли вы монету,

И сели бы за стол,

А не в карету!

И подвернули выше свой подол,

Играть ни в глупый тут престол,

А в "очко"

Хочу я, так суждено!

Роу:

— Нашёл же дурачков!

Франц Роу:

— Роу,

Не отправляй жирдяя на убой

Послушай, и постой!

То ли мираж,

То ли обман,

Но помнится, цыган!

Один из них копытами блистал,

И рога́ под шляпой прятал,

А хвост в штаны запрятал.

Роу:

— Запрятал ты в штаны свой хвост,

Который так поджал!

Ты руку чуть ему не жал,

Объевшему тебя черту и псу,

Как саранча он всё вокруг пожрал.

Запасы хлебные отдал

Желудочному соку.

Пузо его необъятное не обойдёшь,

Ни спереди ни с боку!

Разрази его гром,

Пусть треснет он нутром!

(Дьяк кряхтит за стойкой. В таверну вваливается озябший и промокший до нитки трактирщик, рыдает и мечется).

Трактирщик:

— Черти мохнатые меня околдовали,

Мне нагло пить свои же помои давали.

Пропал!

О, как же я попал!

Свою берлогу я на поганое пойло променял…

Роу трактирщику:

— Вот это поворот!

Что тебя постигло?

У нас наоборот,

Беспощадная утихла

Буря!

Теперь и я воркую,

О денежках своих нажитых по́том

И спирто́м тоскую.

Трактирщик:

— Лавина бесовщины на дворе

Настигла!

Кружили, пели песни,

Угнали сани,

Обчистили и сени.

Оставили без чести!

Роу шепотом:

— Вот кудесни!

Трактирщик:

— Увидел я под рясами хвосты,

Да и удрал за три версты!

Кобылы нет,

Гол я и раздет!

Дьяк:

— О, пострадал от яростных гуляк,

Подсунули ему тухляк.

Но столик твой не тронули,

И ни гроша не вынули.

Они завсегдатаев вывели,

Из них звенящих вшей повывели.

Франц:

— Карманы эти гуляки,

Начисто