Маэстро - Юлия Александровна Волкодав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А кому мы его будем сдавать? — снова подал голос Олег. — Вам?
— Публике, господа! Публике! — осклабился Чинелли. — Самой требовательной публике «Ла Скала». Так что советую готовиться очень тщательно!
Марат с нетерпением ждал, когда закончится «классный час» и начнутся занятия. Но оказалось, что сегодня занятий не планировалось. Чинелли решил, что для первого дня стажерам вполне хватит экскурсии и собрания и отпустил их «гулять и наслаждаться Миланом». Легко сказать! Хотелось бы еще знать, как им наслаждаться, при их-то ограниченности в средствах!
Разочарованный Марат вышел на улицу вслед за остальными.
— Ничего так старик, прикольный, — заявил Олег, закуривая «Мальборо», — не иначе успел уже на месте отовариться. — Я так понял, перетруждаться нам тут не придется.
— Видимо, так, — кивнул Валдис. — Несерьезно у них тут все как-то.
Он тоже выглядел разочарованным.
— Ну а ты хотел как дома? Петь, пока связки не отвалятся? Может, тебе еще и «на картошку» в колхоз «Светлый путь» нравилось ездить? Это же Италия! У них тут «дольче вита»! Сладкая жизнь! Наслаждайся!
— У нас в Эстонии не ездят на картошку, — педантично заметил Валдис.
Марик с тоской смотрел на товарищей. Валдис немного занудный, Олег просто невыносим. Светлана прохихикала всю экскурсию, строя глазки попеременно всем троим ребятам. Клавесин Верди ее интересовал в самую последнюю очередь. И что он будет делать в такой компании полгода?
— А пошли побродим по пассажу! — предложил Олег и кинул окурок прямо на тщательно выметенную мостовую. — Я слышал, тут можно круто прибарахлиться.
— Не с нашими деньгами, — фыркнул Марик. — Я вчера уже прошелся, приценился.
— Говори за себя, — усмехнулся Олег.
Марик вспыхнул. При выезде у них отобрали все деньги, и он полагал, что всем им придется жить на одинаково скромную стипендию, выдаваемую Владимиром Петровичем. Но у Олега, похоже, были свои соображения на сей счет. Что он там говорил про отца? Кем тот у него работает? Впрочем, какая Марику разница? В чужой карман заглядывать — последнее дело.
Так что по магазинам он с ребятами не пошел. Отправился бродить по городу в одиночестве. Милан ему нравился — чистый, красивый и яркий. Здесь было больше красок, чем в Москве. Почти столько же, сколько в родной Республике. И люди улыбались приветливо, открыто. Но в целом все это мало походило на ту Италию, которую он себе представлял, которую видел на конвертах от пластинок. Где тот романтический флер, где морские волны, разбивающиеся о солнечный берег, где прекрасные девушки, бредущие босиком по воде, лихо подвернув подол длинной цветастой юбки?
Нет, прекрасные девушки ему встречались. Но преимущественно в туфлях и сапогах, а прямые облегающие юбки вряд ли можно было подвернуть. Марат провожал их взглядом и старался думать о музыке. О том, для чего он сюда приехал, в конце концов.
* * *
— И запомни: не искусство служит нам, а мы служим искусству! Успокойся и наслаждайся моментом! Наслаждайся тем, что ты делаешь, что ты поешь!
Марат смотрел на удобно развалившегося в кресле маэстро Чинелли и изо всех сил гнал от себя сомнения. Ну просто такая манера у старика, любит он пафосные речи! Этот тезис про «искусство в себе, а не себя в искусстве», принадлежавший, кстати, Станиславскому, Марик прекрасно знал. Он ждал каких-то более конкретных советов относительно своего пения.
— Продолжай, — махнул ему рукой Чинелли.
Аккомпаниатор снова заиграл, Марат запел, но тут же был прерван.
— Стоп, стоп. Послушай. У Верди есть одна особенность — у него очень отчетливо звучит каждый звук в вокальной партии. Вокал должен быть театральным, понимаешь? Первая пауза должна быть короткой. Фраза — пауза — фраза. По-итальянски это называется «со-сорано да воче».
Марат хмурился. Почему пауза? Где у Верди эта пауза написана? А если он иначе представляет себе эту сцену? К тому же, увлекшись, Чинелли перемежал русские фразы итальянскими, и Марат окончательно переставал понимать учителя.
— Ладно, хватит с тебя на сегодня. Иди, тебе еще надо познакомиться с Джованно. Выбрал партию?
Марат пожал плечами. Он собирался петь Фиеско из «Севильского цирюльника», но, когда выяснилось, что экзамен нужно будет сдавать на сцене «Ла Скала», засомневался — не замахнуться ли на что-то более интересное в актерском смысле? Например, на партию Скарпиа из «Тоски»?
Уже в дверях его настиг голос Чинелли:
— Да, завтра у тебя выходной. Голосу нужно давать отдых, а мы сегодня неплохо поработали.
Обескураженный, Марат вышел за дверь. Он не считал, что они «неплохо поработали», он только-только распелся и мог бы продолжать еще час, а то и два. И уж точно до завтра его голос полностью восстановится. Черт возьми, ему девятнадцать лет, а не семьдесят, как Чинелли! И он приехал сюда заниматься!
Оставалась надежда на маэстро Джованно — тот выглядел куда более суровым педагогом. Тоже глубокий дед, но в отличие от Чинелли не такой довольный жизнью: губы всегда поджаты, худой, как будто высохший. Марат слышал, что Джованно сорок лет проработал концертмейстером в «Ла Скала», и только недавно, из-за преклонного возраста, его перевели на работу со стажерами. Что, вероятно, не лучшим образом сказалось на его характере. По крайней мере, на Марика он смотрел, как на таракана, приползшего на любимую кухню, когда хозяин собрался завтракать. И по-русски он совсем не говорил, рядом с ним в классе сидел переводчик. С одной стороны, стоило порадоваться предусмотрительности и щедрости отечества — сколько человек работало на то, чтобы несколько подающих надежды оболтусов оттачивали певческие навыки!
А с другой стороны, Марик сразу понял, насколько неудобно общаться через переводчика во время занятий. Джованно останавливался после каждой фразы, с недовольным видом ожидая, пока его замечания переведут. Очевидно, поэтому слова он цедил неохотно. Но и критика у него была куда более конкретной, чем у Чинелли. Марату даже показалось, что им стоило бы поменяться местами. С экспрессивным Чинелли разучивать партию, а с Джованно оттачивать вокал. По крайней мере, Джованно не стеснялся делать замечания и не уносился в пафосные речи.
— Спой мне свободно! Почему ты зажимаешь голос? Кто тебя научил? Что? — Он нервно повернулся к переводчику. — Я не ослышался? В вашей консерватории так учат? Забудь немедленно! О Мадонна, за что мне это опять? Отпускай голос! Отпускай!
Марат постарался «отпустить», но маэстро все равно поморщился на высокой ноте.
— Стоп! Почему ми? У тебя должно быть ми диез!
