Слепой инстинкт - Андреас Винкельман

Под этим взглядом он сам превращался в мышь. Дыхание перехватило, ноги подогнулись, сознание затуманилось.

Охотник превратился в беззащитную жертву, мгновенно сместившись из верхнего звена пищевой цепи в самый низ. Он чувствовал, как стремительно меняется его мышление.

А потом змея метнулась вперед, и ее зубы впились ему в щеку.

Глава 42

Макс валялся на мягкой перине в гостинице, подложив под голову руки, и любовался игрой солнечных бликов на белом потолке. Он проснулся десять минут назад, но никак не мог заставить себя встать с кровати. Унгемах думал о вчерашнем вечере. Едва открыв глаза, он проверил мобильный — на ночь он всегда переводил телефон в бесшумный режим. Пропущенных звонков от Франциски не было. Макс пытался думать о расследовании, но постоянно отвлекался, вспоминая вчерашний вечер, поцелуй у двери. Он чувствовал на своих губах это нежное прикосновение до того момента, как уснул, и теперь мучился сомнениями: не следовало ли ему проявить больше инициативы? Если бы Франциска вчера не остановилась, он переспал бы с ней. Это было ее решение. Но ее слова дарили Максу надежду. «Не сейчас». Это не значит «нет». То было обещание наверстать упущенное, только в другой день и в другом месте. Возможно, когда она завершит расследование и станет для него просто Франциской, а не комиссаром полиции…

Внизу живота сладко заныло. Макс возбудился только от того, что подумал о своем будущем с этой девушкой.

Он вскочил с кровати. Унгемах привык решать проблемы при помощи своих мышц, силы, движений. Лежать в кровати, ломая голову, — это не для него.

Упав на пол между кроватью и шкафом, он принялся отжиматься, как и каждое утро после пробуждения. Сто отжиманий, не меньше. Рутина. Будни.

После пятидесяти рывков он стал двигаться медленнее и, сделав сто, остановился. Сейчас Макс чувствовал себя лучше, кровь бурлила в его теле, придавая ощущение силы, но возбуждение так и не спало.

Раздраженно сняв трусы, он отправился в душ. Обычно поутру Макс обливался холодной водой, потому не раздумывая залез в кабинку, наслаждаясь плеском прохладных струй. Через пару минут вода потеплела, и Унгемах, отрегулировав температуру, принялся намыливать тело гелем для душа. Он уже немного успокоился и смог поразмыслить над расследованием.

Имя Вилкенса, названное вчера Франциской, ему ни о чем не говорило, но было важным для следствия. У Макса была только одна возможность узнать что-то об этом рыбаке, который десять лет назад, возможно, приезжал на берег ручья. Задачу, поставленную перед ним, нельзя было назвать невыполнимой. Однако это очень сложно. Еще вчера, вернувшись с Франциской в родной городок, Макс понял, насколько это сложно. По пути к пляжу они прошли в пятистах метрах от дома его родителей. Кроме крыши, Унгемах ничего не рассмотрел, но в этом и не было необходимости. Он чувствовал присутствие этого дома, и это чувство стокилограммовой глыбой обрушилось на его плечи, так что Макс не мог поднять голову и посмотреть вперед…

Его сердце забилось чаще. Унгемах боялся предстоящей встречи, впрочем, понимая, что она неизбежна. Ему уже давно следовало так поступить. Так почему не сегодня?

Глава 43

— Сто сорок разделить на четыре будет… Тридцать пять… Правильно! Семнадцать умножить на шесть будет… сто два… очень хорошо, опять правильно!

Еще одна судорога прошла по ее телу, горячая волна боли, сводившая желудок, мешавшая дышать. На глазах опять выступили слезы.

Ее уже два раза вырвало, и теперь в желудке ничего не осталось. Как только судорога отступила, вернулся голод. Девочка утратила чувство времени, не знала, день сейчас или ночь, но, судя по ощущениям в животе, это случилось вчера. Похититель молча подхватил ее и отнес в Лес Тысячи Лапок. И там ее укусила змея. Еще тогда Саре очень хотелось есть, но тот мужчина не покормил ее. Девочка не помнила, как вернулась из леса в маленькую комнату, куда ее поселили. Не знала она и того, сколько проспала. Проснувшись, она не нашла в комнате еды, хотя методично обыскала ее. Сара пыталась отогнать мысли о боли и голоде, решая задачки по математике. Она любила арифметику, и это всегда помогало ей отвлечься. Но мысли о еде затмевали собой все, и сосредоточиться на счете становилось все труднее.

Сейчас Саре хотелось только одного — чтобы тот мужчина вернулся. Он должен был вернуться! Не мог же он бросить ее здесь умирать от голода. Так не поступают с маленькими детьми! Сара боялась довести эту мысль до конца, но ей было ясно, что человек, похитивший ее, был злым и мог поступать с маленькими детьми, как ему угодно. Возможно, он сидит где-то неподалеку и ждет, чтобы она умерла от голода. А может быть, это ее наказание за то, что она отказывалась пить молоко.

Ах, вот бы сейчас ей дали молока! Прохладного молока, утоляющего голод!

Девочка готова была добровольно вернуться в Лес Тысячи Лапок, если бы потом ей дали поесть и попить.

— Двадцать два умножить на семь будет… сто пятьдесят шесть… наверное…

Глава 44

Темнота, полная запахов! Смесь запахов, каждый из которых был приемлем сам по себе, но вместе они порождали невыносимую симфонию ароматов, туманящую разум. С каждым вдохом в его легкие проникали мельчайшие частички пыли и оседали там. Как ни старался, он не мог вдохнуть достаточно воздуха, и дыхание обернулось мукой, забирая силы. Но в то же время оно отвлекало его от ужасов, царивших вокруг. Здесь не было места свету, ибо тут простиралось царство сил, чувствовавших себя хорошо лишь в темноте. По сути своей они были темны, и потому единственным устремлением их была борьба со светом. Давным-давно они поселились в этом погребе, и никто и ничто не сможет изгнать их отсюда.

Кроме хрипа собственного дыхания он слышал кое-что еще: тихие, затаенные звуки, шорохи и шуршание, шипение и похрустывание. Тьма порождала этих созданий. Они не были огромны, у них не было мощных когтей и клыков, нет, но они были мелкими и подвижными, могли кусать и царапать, вселяя больше ужаса в его душу, чем все демоны мира тьмы вместе взятые. Ибо они были повсюду и нигде, они не показывались, существуя лишь в пространстве слышимого. Они становились все храбрее, подбирались все ближе, жадно вдыхали запах того, кто отважился вторгнуться на их территорию. Они еще соблюдали осторожность, но это ненадолго. Он не знал, когда и откуда они нападут — а они нападут! И это вызывало в нем панику, столь сильную, что сознание помутилось. Оставалась лишь неопределенная, размытая часть души, еще не поглощенная страхом. Но и эта часть уже умирала.

Как отец мог сотворить с ним такое?

Он же не сделал ничего плохого. Ну подразнил немного этих дурацких кроликов, потыкал в их клетку палкой, чтобы они побегали туда-сюда, а не сидели на месте, жирея. Он же не причинил им боли!

Но все мольбы о прощении были тщетны. Под суровым взглядом матери отец запер его в подвале. И ему придется оставаться здесь, пока его не выпустят.

«Нельзя мучить живое создание ради собственного удовольствия! — заявил ему отец. — И пока ты этого не поймешь, останешься здесь!»

И вот он сидит тут. Он давно уже все понял, честно-честно! Он больше не станет мучить кроликов! Вот только он не мог сказать это отцу, не мог докричаться до него через плотную деревянную дверь.

А они смотрели на него!

Глаза, так много глаз, уставившихся на него из темноты. Глаз, черных, как сама тьма. Им не нужен свет, чтобы видеть. Он чувствовал их, эти тысячи глаз, чувствовал, как их взгляды обжигают его кожу.

Он хотел выбраться отсюда! Он уже раскаялся в содеянном! Он больше никогда не поступит так! Папа должен выпустить его!

Эти глаза… глаза… Они пронзали его плоть, дробили кости, проникали в душу. Они видели его насквозь, нагого, беззащитного, видели образы в его душе, которые никто и никогда не должен был увидеть…

Темный туман забвенья постепенно развеялся. Он по-прежнему ничего не видел боковым зрением, но в центре уже поплыли черно-красные круги, перемежавшиеся крупинками оранжевого. И сквозь эти яркие пятна он мог выглянуть в окружающий мир. Слух тоже постепенно восстанавливался. Яд мамбы еще действовал на его тело, но уже начал разлагаться благодаря противоядию. Шприц с антидотом всегда хранился в маленьком холодильнике рядом с террариумом, всего в паре шагов от заслонки, не дальше.

Змея укусила его в лицо, не в ногу или руку — так яд действовал бы дольше — нет, ей нужно было цапнуть его за щеку. У него была минута, максимум две, на то, чтобы принять противоядие. Эта тварь чуть не убила его! Он успел сделать два шага к холодильнику, а потом ноги подогнулись: мышцы отказывались повиноваться.