Стеклянный страж - Дмитрий Емец

– Что именно неправда?

– Я не кекс! – с достоинством возразил шоколадный юноша.

– И не за две! Сейчас и цен таких нету! – похлопав его по плечу, понимающе добавил Корнелий.

Ромасюсик смутился.

«Прасковья догадалась, что Арей послал меня к Мефу, и отправила Ромасюсика шпионить», – сообразила Улита, злясь на себя, что сразу не засекла слежки.

В руках у нее появилась рапира.

– Где там у тебя сердце? Хотя, по-моему, с шоколадом воюют иначе! – сказала она, щелкая зубами.

– Вы меня не тронете! – нагленько заявил Ромасюсик.

– Почему? Потому что мы светлые? – спросил Эссиорх.

Ромасюсик красноречиво промолчал.

– Ты рассуждаешь неправильно. Ты пытаешься паразитировать на милосердии, – сказал Эссиорх, сгребая его за шиворот.

Очень часто чайнику добро представляется смешным и рассеянным, вроде старого профессора, который уходит из гостей в чужих ботинках, а зло, напротив, эдаким поджаро-мужественным, привлекательным, роковым, бунтующим. Хотя против кого бунтует гусеница? Против яблока, которое сама же проедает? А раз так, то однажды она очень расстроится, обнаружив, что существуют птицы, питающиеся гусеницами.

Воображая добро всепрощающим и для себя неопасным, мы быстро приходим к выводу, что с добром можно не считаться, что оно мягкотелое и все всегда простит. Что добро – это нечто вроде родной бабушки, которой можно безопасно хамить и захлопывать дверь перед ее носом – все равно не разлюбит. Но вывод этот глупый и гибельный. Добро гораздо требовательнее зла и кулак у него значительно тяжелее. Просто оно порой выдерживает паузу, чтобы определить меру нашей внутренней дурости.

Внизу, между двумя подъездными дверями – внешней и внутренней – стоял железный сварной ящик. Именно туда Ромасюсика и упаковали. Корнелий старательно исполнил на флейте маголодию, которая должна была помешать говорящей шоколадке телепортировать.

Они уже уходили, когда из ящика послышался жалобный, сдавленный, придушенный звук. Не фальшивый, а настоящий. В показном плаче никогда не бывает такой искренности. Ромасюсик плакал, подтянув к груди колени и кусая пухлые ладони.

– Сволочи вы! Порву вас! Ненавидите меня? Я вас еще больше ненавижу! – донеслось из ящика.

Корнелий остановился. Последние слова Ромасюсика его смутили.

– Слушайте, а ведь он действительно плачет! И действительно страдает! И скверно ему! Лежит в ящике на вонючих тряпках! И мы его совсем не любим, и Прасковья унижает! – шепнул он растерянно.

– Не будь наивным и не трави клоуна чужими анекдотами! Все равно самая наивная – я. Ты за мной! – фыркнула Улита.

На улице Эссиорх начал заводить мотоцикл. Корнелий хотел брякнуть что-то про пластырь, но раздумал. А то еще и ему напомнят. Двигатель работал с чихом, с перебоем. Эссиорх стал понемногу подкручивать ручку газа.

– С Ромасюсиком все очень запущено. Чтобы начать всплывать, надо как минимум понять, что тонешь. Пока человек этого не понял, он никогда не будет выкидывать из карманов то, что тянет его на дно, – сказал он неожиданно.

– И что, для Ромасюсика уже все? Приехали? – спросил Корнелий.

– Не знаю. Случай сложный, – ответил Эссиорх честно. – Озлобленность можно выплакать. Эгоизм можно выстучать, когда жизнь долго колотит о стены. Но вот что делать с подлостью? Чем ее подковырнешь?

– А может, чтобы изжить в себе зло, надо вначале стать злом? Вроде как опуститься на самое дно, а потом оттолкнуться от дна ногами? – заявил Корнелий, поспешно забираясь сзади на седло мотоцикла, пока этого не сделала Улита. Он уже сообразил, что втроем на мотоцикле все равно не уедешь.

Эссиорх провел языком по губам, пробуя это утверждение на вкус.

– Сумнительно, – сказал он, напирая на у.

– Почему сумнительно?

– Если следовать твой логике, получается, чтобы перестать быть наркоманом, надо дождаться, пока у тебя прогниет мозг, а после уже бросить, обогатившись новым опытом и попутно воспитав чудовищную силу воли… А теперь брысь с мотоцикла! Это место Улиты!

Корнелий неохотно слез.

– Ну и ладно! Все равно в пробке зависнете! Примите мое дружеское кар-кар!

Убедившись, что Улита села, Эссиорх газанул и рванул с места, оставив Корнелия в едком облаке выхлопа.

Глава 10

Синдром младшего брата

Когда глаза устремлены в небо, в них отражается небо. Когда смотрят на болото – отражается болото. Наша воля и выбор в том, куда глаза обратить. Приведи трех друзей в музей – один увидит картину, другой – хорошенькую девушку, а третий – что у охранника носки разного цвета.

– В мире всеобщей глухоты и полного одиночества услышан может быть только юродивый крик. Другое дело, однажды все равно понимаешь, что одиночество было надуманным и коренилось исключительно в желании быть одиноким и некой фоновой затравленности… – вслух прочитал Багров.

Он стоял за Иркиной спиной, облокотившись на стул, и касался щекой ее волос.

– Еще раз заглянешь – убью! – предупредила Ирка, не оборачиваясь.

Она была так сердита, что даже не пыталась захлопнуть ноутбук.

Матвей отошел и сел на гамак.

– Прости! – сказал он.

– Прощу. Но, видимо, не сразу, – пообещала Ирка.

– Почему не сразу?

– Я сто раз просила тебя этого не делать!

– Я уже час вижу только твой затылок и слышу только щелчки клавиатуры!.. А потом ты будешь читать, затем снова писать – и так до бесконечности! А мы с Антигоном лишь таскаем тебе еду. Посмотри: у тебя весь ноут обставлен чашками и тарелками!

Ирка усмехнулась. Действительно, со стороны это выглядит кошмарно. Особенно когда сдвигаешь ноутбук и все это падает.

– Ты не лучше! – обвиняющее сказала она. – Когда я хочу с тобой поговорить, ты молчишь. Когда хочу спать – метаешь ножи. Когда хочу тренироваться – дрыхнешь.

Матвей хмыкнул и стал раскачиваться в гамаке.

– А еще мне не нравится, что у нас друг от друга куча тайн! Секреты штука опасная. Если у А есть секрет от В, то с той же долей вероятности и у В есть секрет от А, – предупредил он.

Ирка резко повернулась на стуле.

– Это у тебя секреты, Багров! А у меня мысли, которые мне дороги. Тайн как таковых – то есть каких-то поступков, о которых ты бы не знал, – у меня нет!

Багров перестал раскачиваться. Он сообразил, что Ирка права. В отличие от валькирии, как таковых тайных мыслей у него не было, а вот поступков – куча. За примерами и ходить далеко не надо – взять ту же историю со стеклянной фигуркой.

Весь сегодняшний день он соображал, как ему поступить. Рассказать Фулоне? Но для этого он пока еще не набрался мужества. Старый плащ, который вернула ему Мамзелькина, висел в шкафу. Всякий раз, как он смотрел на шкаф или хотя бы случайно задевал его взглядом, – ему становилось больно.