Избранник ворона - Дмитрий Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
VI
(Ленинград, 1982)
Нил отпрянул от окна, тряся головой. Что это было, Господи, что это было? Капризное воскрешение дурманного видения более чем восьмилетней давности? Или лукавая подстановка, отыгранная расшалившимся подсознанием? Доводилось же и прежде видеть яркие сны, уноситься в мечтах… Но чтобы так далеко, так ярко, так вещественно?! Тотально! Органолептически истинно! Видел, слышал, вкушал и обонял. Еще стоит во рту вкус Верджиловой сигареты… И все же — зов прошлого или сигнал из будущего?..
— Я молод, здоров и свободен, — шептал Нил Баренцев, вглядываясь в тусклое раннее утро. — Я молод, здоров и… Но буду свободен! Хочу быть свободным, черт побери!
Но память отпускать не спешила… Антиной… Анти-Ной, поленившийся построить ковчег и теперь утопающий в безбрежном океане памяти…
VII
(Ленинград, 1973)
Пробудившись, Нил долго-долго не мог сообразить, где находится. Он лежал, поджав ноги, на узкой короткой койке, накрытый тонким серым одеялом. Поверх одеяла лежала куртка, в которой он пришел… Куда? В общежитие студгородка, куда же еще. Когда? Судя по тусклому свету, сочащемуся из невидимого отсюда окошка, вчера. Вчера… И где же он оказался теперь, куда забрел? «Ни черта не помню…» — подумал Нил и заставил себя приподняться.
Далось это с трудом. Ничего особенно не болело, но слабость была сверхъестественная. Слабость и холод, и нежелание что-либо делать. Накрыться бы чем-нибудь потеплее, и лежать, лежать, ни о чем не думая…
— Он окинул мутным взглядом комнату, пытаясь по каким-то внешним приметам определить, где он. Первыми бросилась в глаза книжная полка, а на ней — два стакана, до половины заполненные топленым воском, потом — красный коврик на противоположной стене, верхний край зеркальной рамы, стол, посередине которого красуется блюдо с дынными корками, кресло, развернутое теперь к окну… Выходит, никуда он не забредал, так и завалился в чужой комнате, отрубившись от какой-то дряни, закапанной в нос… Господи, что могла подумать о нем Линда? А Ринго? Мнение Джона его не особенно интересует…
Нил застонал и встал на ноги, попав левой в собственный расшнурованный ботинок. Второй ботинок лежал рядышком, уткнувшись высоким голенищем в мятую серую кучу брюк. Нил поспешно вытащил брюки — новенькие, модные клеши, тщательно отпаренные вчера, — озираясь, натянул их, дрожащими пальцами застегнул пуговицы…
В общем, погуляли… Мать с бабушкой, наверное, с ума сходят, ведь не позвонил даже. Теперь Предстоит объяснение. И в университете… Блин, а ведь студенческий его на вахте и, если верить вчерашней сердитой тетке, уже сегодня будет передан в деканат для дальнейших разбирательств. Во влип!
Интересно, где все? В комнате ни звука, ни шевеления, никто на его пробуждение не прореагировал. Ушли на занятия, не разбудив его? А который, кстати, час?
От обилия разом навалившихся вопросов тупо заболела голова, в левом виске противно задолбил невротический дятел. Нил застыл, зажмурив глаза, и внутренним зрением буквально увидел сизый туман, окутывающий мозги… Чашку горячего, крепкого чаю и покурить — остальное потом!
Нил заставил себя раскрыть глаза и окинуть помещение более осмысленным взглядом. Тихо и пусто, но на столе блюдце с длинными окурками, надорванная пачка «Шипки», в которой, возможно, осталось что-нибудь. И еще… И еще из-за кресла, повернутого спинкой к нему, поднимается дымная спиралька… Нил метнулся к креслу, шумно зацепив стул.
Линда, бледная как сама смерть, сидела в кресле и безучастно, остановившимися покрасневшими глазами смотрела на простирающийся за окном блеклый пустырь. На ее хрупкие плечи был накинут серый халат, в опущенной на подлокотник руке тлела сигарета.
— Линда… — проговорил он голосом, дрожащим от слабости, стыда и облегчения. — Мощно я вчера вырубился, да?
Она молчала, не сводя глаз с окна.
— Слушай, я тут вчера на вахте студенческий оставил…
— Там…
Не поворачивая головы, она показала рукой назад.
На краешке стола лежал его студенческий билет. Нил схватил его, поспешно затолкал в карман.
— Вот спасибо! Ты не представляешь…
— Не за что.
Ее еле слышный голос звучал безжизненно, картонно, и это насторожило:
— Что было, скажи мне, что было?! Я ничего не помню. Я что-нибудь натворил?
Она молчала. Нил приблизился к креслу, опустился на колени, положил голову на ее безвольно лежащую руку.
— Ну, скажи же мне…
— Скажи?
Глаза ее блеснули, рука ожила, приподнялась, одновременно поднимая его подбородок. Он заглянул в ее глаза, ожидая ответа, но она опустила голову, прижалась лбом к его лбу, что-то горячее и влажное обожгло его щеку. Он поднял руку, робко положил на ее хрупкое плечо.
— Ну, что ты, что ты, Линда, не надо… Она сняла его руку с плеча, приподняла голову, отвернулась. Нил поднялся с колен, обошел кресло, взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
— Что было? — требовательно спросил он. — Говори! Я буйствовал, избил кого-нибудь, оскорбил, в непотребном виде попался на глаза начальству?
— Нет… Уйди, прошу тебя…
Он вспыхнул, больно сжал ее плечи.
— Я не уйду, пока не скажешь, что было! Линда уткнулась лицом в его живот.
— Нилка, Нилка, что мы натворили… Я понимаю, я старомодная, смешная, но я не могу… не могу… Ты не виноват… ты не обязан… я сама… — сбивчиво лепетала она.
— Да что же такое? — Опешивший Нил опустил руки. — Объясни же, наконец!
— Помнишь, тогда, на озере, Когда ты хотел… А я сказала… А этой ночью… Но ты не виноват… Ты не бойся, я переживу…
Нил почувствовал, как жарко стало лицу. Он понял. Но отказывался поверить.
— Ты хочешь сказать, что ночью мы с тобой… Она кивнула, ненароком боднув его в живот. Нил с новой силой стиснул ее плечи.
— Линда, — тихо сказал он. — Я с тобой? Навсегда…
В этот день в университет они не пошли. Нахально смотались в кино, а «обедали» в кафе-мороженом, взяв на двоих полкило ассорти и литровый сифон газировки. Вечером он лихо играл на дискотеке в соседнем корпусе, а ночевал опять в комнате Линды. На этот раз обошлось без подкурки и капель в нос.
<Казалось бы — семнадцатилетняя девчонка до головокружения влюблена в семнадцатилетнего парня. Появляется другая — старше, явно опытнее в сексуальном плане, явно имеющая на него самые серьезные виды… Я прекрасно понимала, что стоит лишь пошевелить мизинчиком — и соперница будет повержена, и не перед ней, а передо мной опустится на колени мой желанный… Я столкнулась с чем-то, что властвовало надо мной, чем-то сильнее меня. Это было ново и очень неприятно… Вы скажете — голос естества. Глупости! Тут было, если угодно, сверхъестество! Только в нем, в этом смазливом юном неврастенике, мне приоткрылась сила, родственная моей, во всяком случае, равновеликая. Приоткрылась — и чуть не придавила!.. Что же говорить о нем? Он не ощущал своего избранничества. Меня поставили на его пути вовсе не для немедленного слияния в экстазе — последствия были бы катастрофическими! — а для того только, чтобы при моем посредничестве он открыл свое предназначение… Ночь напролет я обдумывала свою миссию, и к рассвету сложился план. Тут очень кстати подвернулся Ринго… Думаете, этот жук так просто закорешился с каким-то там сопливым школяром? И в тот же день этот школяр крадет книги из семейной библиотеки, чтобы обзавестись фирменной трубкой… Расширение сознания через ломку этических стереотипов. Обязательный этап любой инициации… А потом пришла очередь Линды. Со своей ангиной она могла запросто отмазаться от любого колхоза — но пришлось ехать в дурацкий отряд. Отрабатывать должок, о котором чуть позже… Конечно, я не рассчитывала, что эта дура влюбится всерьез. Возвратившись из колхоза, она первым делом прибежала ко мне плакаться и каяться. Я спокойно выслушала, даже обещала посодействовать. И посодействовала. Без ложной скромности замечу — режиссура всей сцены в общежитии была гениальна! (Прим. Т. Захаржевской.)>
VIII
(Ленинград, 1973)
— А вот, попробуйте, роза с грецким орехом, нам из Молдавии прислали… Простите, милочка, запамятовала ваше имя.
— Линда Маккартни, — без тени смущения заявила Линда.
— Вот как? — с неприятной интонацией проговорила бабушка, а мама удивленно выгнула выщипанную бровь.
— Вы из Прибалтики?
— Из Даугавпилса, — подтвердила Линда.
— Надо же, а Нил говорил, что вы с Кольского полуострова.
— В Мончегорск мы переехали два года назад. Отцу предложили руководящую работу…
— А-а, так вы из руководящей семьи? — В бабушкином тоне отчетливо просквозило ехидство.
— В известной мере…
— Ты ж говорила, что росла без отца… — растерянно шепнул Нил на ухо Линде.
