Охрана - Александр Торопцев

Здесь он чувствовал себя хозяином положения. Он лечил Татьяне голову, а затем она долго слушала его за чаем или в постели, отдыхая, или опять за чаем слушала его внимательнее даже Марины, пока он не вставал со стула со словами: «Уже библиотека закрылась, мне пора домой». Они по-доброму прощались – и это все, что было хорошего в те годы в жизни инспектора охраны, бывшего майора Воронкова. И флиртом это, а тем более лечащим флиртом, назвать было никак нельзя. Зачем хороших людей бить недобрыми разными словами.

Девяносто шестой год прошел бесцветно. Президентские выборы он проигнорировал. Зато старшая дочь поступила в институт. Следующий год был еще бесцветней. Правда, старшая дочь вышла замуж, а младшая сама, даже без репетиторов, поступила на биофак. Эти приятные моменты для любого человека, а тем более для бывшего майора, были единственными украшениями того года.

Назначение Федора Бакулина начальником охраны объекта и нововведения, которыми тот огорошил всех, особенно старших по званию, вывели Воронкова из этакой ленивой душевной колеи. Он встрепенулся. Опять обошли! В девяносто пятом Чагов клялся-божился, что передаст ему объект. А теперь что? Сергея Прошина поставили начальником смены, затем начальником смены стал Николай Касьминов. Между прочим, оба – майоры. А Сергей Воронков, как говорится, остался с носом. Это его сильно задело.

Бакулин очень быстро понял, что остался в изоляции. Это его не напугало. Всю свою жизнь он отслужил на должности замполита: роты, батальона, полка. К изоляции привык. К брезгливому отношению сослуживцев привык. Этим его не напугаешь.

Сергей Воронков… впрочем, никакой схемы, никакого сценария он не разрабатывал. Все получилось само собой, как нельзя лучше. В июле 1998 года их покинул один офицер из «первого призыва». Бакулин в тот день дежурил за своего сына в смене с Воронковым, который напрямую ему сказал: «Федор, у меня тоже есть зять. Ему нужна работа года на два. Парень он сильный, черный пояс, документы он все собрал». – «Помог небось?» – спросил Бакулин, не желая конфликтовать с братом известного генерала.

Валентин, зять Воронкова, вышел на объект через три дня. И это было хорошим приобретением Воронкова. Августовский обвал 1998 года Сергей почти не заметил. На его семье дефолт никоим образом не отразился. И такое случалось в том обвальном году с русскими семьями, у которых не было ни тех, ни других денег и которым терять от дефолта было нечего – у них даже не было цепей. Только охрана.

Сергей Воронков даже посмеивался над знакомыми, потерявшими деньги на вкладах, оклады на работе, а то и работу на разных фирмах, в банках, в агентствах. «Ишь, губы раскатали! – ухмылялся он. – Сидит какая-то свистушка после ликбеза за компьютером, раскладывает от нечего делать пасьянс, ходит с бумажками по кабинетам и получает за это в несколько раз больше командира полка!» Весь сентябрь хорохорился Сергей, непонятно чему радуясь. А потом была зарплата, первая после-дефолтная, и он надолго помрачнел, хотя не в деньгах видел свое счастье и не деньги явились основной причиной душевного смога, душевной растерянности, не отпускавшей теперь «врачевателя», бывшего майора, действующего охранника.

Осень, ветреные дожди вперемежку с солнцем и вдруг нагрянувшие внезапно ранние холода, иссушившие асфальт, и пыль, беспризорно ютившаяся в каждом укромном уголке, жавшаяся у бордюров тротуаров, а за холодами уже в начале октября посыпал снег, мелкий, тщедушный, ластившийся к пыльным наносам у бордюров, покрывавший осеннюю пыль. А потом и вторая зарплата пришла, и все охранники поняли, что это надолго: и ранний холод, и низкая зарплата, и все, что связано с этими явлениями русской жизни у русских людей, неподготовленных по укоренившейся привычке к подобного рода грустным метаморфозам.

Почти все охранники сносили беду молча. Хотя каждому хотелось срочно что-то предпринять, изменить, перестроить, наладить, но как это сделать, никто не знал. Кроме Сергея Воронкова.

Получив в октябре вторую низкую зарплату, он спросил у Бакулина строго, вызывающе:

– Где остальные деньги?

– Это вся наша зарплата, Сергей, – спокойно ответил Бакулин. – Не хочешь, увольняйся. Но бузить здесь нечего. Я тебе ничем помочь не могу.

– Я в твоей помощи не нуждаюсь. Контора перечисляет в ЧОП ту же самую сумму в долларах. Как и обычно. Почему же охранникам, которые работают на этой фирме, платят в долларах в три раза меньше? Почему мы ходим в такой холод в старых заношенных куртяшках?

– Это замечание по делу. Я прорабатываю вопрос экипировки личного состава вверенного мне объекта.

– А когда остальные деньги мы получим?

– Я же тебе сказал. Между прочим, Сергей, твой зять пока еще стажер. Ты помни об этом. И не заводись. И людей не заводи, не настраивай против меня. Я двадцать семь лет служил и таких, как ты, видел немало. Успокойся, мой тебе совет.

«Нужен ты мне, как собаке второй хвост!» – подумал Сергей, а вслух сказал:

– Я тоже видел много таких, как ты.

Они стояли за стойкой. Два совершенно не похожих друг на друга бывших офицера. Пятидесятилетний полковник и сорокатрехлетний майор. Темноволосый, худой Воронков с глубоко посаженными глазами, на вид слегка напуганными чем-то, но не потерявшими упрямства и гордости. И светловолосый, широколобый Бакулин, ответственно шелестевший журналами. Его курносое лицо и поблекшие голубые глаза легко могли ввести в заблуждение несведущего человека: уставший простачок сельского пошиба с сильной ладонью, крепкой шеей и сам весь по-сельски крепкий и по селу скучающий, и место его там, у сохи, а не здесь, в Москве, на должности пусть и не бог весть какой. Но все-таки имеет в подчинении одного подполковника, пять майоров, аспиранта и собственного сына впридачу, и… нет, все не так. Присмотревшись повнимательнее к Бакулину, любой неглупый человек понял бы, как приятно этому бывшему полковнику листать журналы приема-сдачи дежурства, наличия автомашин на стоянках и в гараже конторы, текущих дел, а также заявки (правильно ли они оформлены), другую документацию. Какую радость душе и сердцу доставляет эта ответственная работа, которую по доброй воле он сам не оставит и никому ее не отдаст без боя, разве что с повышением. Во всей фигуре Федора Бакулина, быть может, и неказистой, с точки зрения помешанных на зарубежных киногероях русских дам, было то, что напрочь отсутствовало в облике Воронкова – воля, уверенность в правильности избранного пути, неуемное желание идти и идти по этому пути, не сгибаясь, не психуя по мелочам, не растрачивая энергию на таких, как стоявший рядом подчиненный, деланный мальчик с лохматой лапой, сюсюня, которого возили до сорока лет в блатной колясочке судьбы разные родственники. «Не отдам, не уступлю», – мог бы прочитать внимательный человек во взгляде Бакулина, углубленного в свою важную (только для него одного важную) работу.

Разговор прервался, Сергей выбежал во двор, открыл ворота, в которые медленно протиснулся широкий фордан главбуха, женщины высокой на высоких каблуках с черной сумочкой, прижатой к груди, и с гордой походкой, чем-то отдаленно напоминающей ход осетров в большом аквариуме какого-нибудь супермаркета, расположенного не так далеко от центра столицы.

– Здрасьте! – улыбнулась она не артистично, скупо, почти лениво, но лучше бы она по-рыбьи промолчала – кому какой прок с такой улыбки? И потом, зачем вообще главбуху улыбаться, совсем это не по ее должности, и курса такого, обучающего главбухов улыбаться с разными людьми по-разному, ни в одном бухинституте нет. Не продавщица какая-нибудь за витриной, в самом деле.

– Ваши ключи уже взяли! – с готовой на все случаи жизни дежурной улыбкой Бакулин проводил ее странно меняющимся по мере продвижения слева направо взглядом. Сначала глаза Федора Ивановича, мужика еще хоть куда, были предупредительно вежливы, затем, когда она еще могла бросить косой взгляд на него, они осторожно, чисто по-кошачьи, дотрагивались до ее гибкой фигуры, а уж когда она нажала кнопку лифта, казалось, готовы были проглотить всю главбухшу разом вместе с ее драгоценными серьгами, кольцами, перстнями и сумочкой или уж хотя бы бросить все это богатство на богатую, лучше всего ее же, главбуха, кровать… ну и так далее, как говорится.

В своем желании, однако, начальник охраны далеко не уходил от главных своих обязанностей. Он мог быть очень чутким человеком. Служба требовала этого. Еще лифт для главбуха не спустился на первый этаж, еще можно было глотать ее глазами и глотать, и слюнки глотать свои, вздыхая, а уж чуткий Федор Иванович услышал мягкие шаги Сергея по ковровой дорожке и шумно шелестнул очередной страницей. Главбух главбухом, а дело есть дело.

– Воронков, это твое художество? – спросил он по-военному строго, громко и деловито в тот самый миг, когда двери лифта приветливо для главбуха распахнулись.

– У меня что, уже и имени нет? – Сергей удивленно пожал плечами и с громким щелканьем стал разминать кисти рук.