Серьезные люди - Фридрих Незнанский

— А с незаконным содержанием подозреваемого в камере с уголовниками как быть, пока вы будете действовать по закону?

— Да ладно, Сань, — махнул рукой Антон. — Не думайте сейчас об этом, лучше Васькой занимайтесь, у меня душа неспокойна.

— Можно подумать, у кого-то она спокойна… Я надеюсь, господин следователь, что вы обретете визу прокурора на вашем справедливом решении, не откладывая дела в долгий ящик?

— Мы постараемся, господин Турецкий, — без всякой охоты сказал Никишин. — А вы сейчас — на выручку?

— Да, разумеется, куда ж еще.

— Поставьте в известность, если удастся?

— А ваш-то интерес каким боком здесь просматривается, не пойму?

— Ну как же, общее дело!

— Ах, уже общее? Ну, хорошо. Хотя и не могу обещать сразу.

Турецкий и Гордеев поднялись, чтобы уже уходить, и протянули руки Плетневу — попрощаться. Но тот продолжал сидеть молча и отрешенно, глядя в пространство и что-то бормоча при этом себе под нос.

— Ты чего, Антон? Вспомнил что-то?

— Рог… рог… — вслух произнес Плетнев и поднял глаза на Сашу. — Его «рогом» звали, кажется…

— Кого?

— Ну… того, который мою жену… со вторым… — У Антона сжались кулаки, стиснулись зубы и натянулась кожа на скулах. — Да… только проверить… по делу…

Турецкий немедленно вызвал по телефону Костю и сказал:

— Нам надо срочно выяснить по делу Плетнева, как отчество тех подонков, которые убили его жену. Костя, кажется, горячо!

— Могли бы и не звонить, — спокойно заметил Никишин. — Я недавно листал материалы дела. Фамилия одного из погибших от руки Плетнева действительно Рогов. Владимир Михайлович Рогов. И проживал он до своей смерти на Мурановской улице, в том самом доме, который назван, напротив «Будапешта».

— Вот и мотив! — воскликнул Турецкий и уничтожающим взглядом впился в следователя. — И ведь вы это знали.

Тот протестующе замахал руками.

— Не надо, — остановил его Александр Борисович, — вот возьмем его и спросим. А он — скажет. Все расскажет. Соловьем, мерзавец, заливаться будет! А лично вам я по-свойски хочу напомнить, что ничего не забываю. Ни угроз, ни благодарности. Так что работайте, младший советник юстиции. Антон, пока, а мы побежали, держись! И — никакого раздрая, да, Юра? Все будет жестко!

Адвокат с улыбкой, подмигнув Плетневу, кивнул и пожал ему руку.

У двери Турецкий поднял кулак — «Но пасаран!» — хорошо известным в прошлом уже веке жестом испанских коммунистов, широко распространенным, к слову, и в Советском Союзе…

Глава девятая Рогов, Султанов и др

Рогов загнал «восьмерку» во двор, под навес у сарая, так что со стороны улицы ее не стало видно. Отворил дверцу машины, высунул наружу ноги и закурил привычный «беломор». Тюремные привычки — самые крепкие, кажись, загляни в любой киоск — глаза разбегаются, а вот цены останавливают. Вот и шаришь в поисках привычных папирос либо «примы», бычок которой так славно дотлевает в пальцах. За своей спиной, на заднем сиденье, он услышал шевеление и сдавленный стон, но тоненький. Мешок, лежащий на сиденье, задвигался сильнее.

«Вот же волчонок, — с некоторым даже одобрением подумал Рогов, — бойкий пацан, быстро отошел, однако…»

Свою охоту он вел уже не первый день, все ждал, когда подвернется случай, поможет удача. И получилось так, что лучше и не придумаешь: малец сам полез в руки, как же было не воспользоваться таким фартом!

Вернувшись домой после двенадцатилетнего отсутствия, Рогов был, в буквальном смысле, раздавлен новым несчастьем, обрушившимся на его полысевшую на зоне голову. Ну, то, что в его квартире пятый год уже проживала чужая семья, которая, как уверял хозяин, была им лично куплена у сына Рогова — Владимира, и хозяин имел все необходимые документы, с этим спорить было трудно. Понимал Вовка, что не имеет права продавать квартиру, покуда жив еще его отец. Вот отсидит тот свой срок за убийство неверной жены и ее любовника, выйдет на свободу, — куда ему голову приклонить? Очевидно, здесь было какое-то жульничество, которое теперь, по прошествии пяти лет, доказать трудно. Но можно, если бы… Если бы был жив Вовка…

Сердобольные соседи рассказали Рогову, что парень, оставленный отцом одиннадцатилетним пацаном, за которым приглядывала бабка его, после смерти последней, пять лет спустя, покатился было по кривой дорожке. Дружков завел, собирались в его квартире, чем там занимались — неиз—вестно, но пьяным парня видели нередко. И аг—рессивным, к тому же. Но после того, как его несколько раз вызывали в милицию и проводили соответствующие беседы, вроде он остепенился. Надолго ли, никто не знал.

А потом произошел тот кошмарный случай: по ту сторону Череповецкой улицы, в лесопитомнике, был обнаружен труп молодой еще женщины. По заключению судебно-медицинской экспертизы, она подверглась групповому изнасилованию, а потом была зарезана, истерзана ножом. В питомник ее, видно, привезли уже мертвую, бросили и присыпали листвой.

Нашлись свидетели, которые ее знали и указали адрес проживания, а в почтовом отделении сообщили, что она в день своей смерти получала письмо от мужа, который находился где-то в зарубежной командировке, и с почты сразу направилась домой, так и сказала, добавив, что ее маленький ребенок ждет. Ушла, вероятно, темными дворами, где ее и перехватили преступники.

Одним словом, следы вывели в квартиру на первом этаже, в которой проживал молодой парень, на которого в свое время постоянно жаловались соседи. Это и был Вовка, сын Рогова. Это он с дружками, такими же оболтусами, или с одним дружком, кто знает, следствием не установлено, мог совершить насилие. Но чтоб убивать, — в этом все сомневались. Беспутный — да, но не убийца. Он и дружков назвал своих, их допросили, но те ни в чем не сознались, а прямых улик у следствия не оказалось. Отпустили. Похоронили погибшую женщину за государственный счет, а сынка ее малого в детский дом отправили. Вот так все было.

Уже и забывать стали, когда вдруг явился муж покойной. Видя, что следствие так ни к чему и не привело, а подозреваемые хоть и были, но за недоказанностью отпущены, этот Плетнев решил сам провести свое следствие. Первым попался дружок Вовки, который скоро во всем сознался и указал на сообщника — Вовку, естественно. Ну, а тот поупрямился, да тоже признал свою вину и даже подробно рассказал, как все происходило. Ну и… простились оба с жизнью, суров оказался тот Плетнев. А потом и его осудили, поскольку доказательства, которые были им представлены следствию, не были приняты в суде как добытые под давлением и с применением насилия.

Но только осудить-то его осудили, а попал он вместо зоны в психбольницу, откуда через три года его и выпустили.

Рогов нашел этого Плетнева, посмотрел на него — сытого, благополучного, не посчитавшегося с решением суда, а учинившего жестокую расправу самолично: он зарезал обоих парней, словно баранов, как убивают своих пленников бандиты в Чечне. И с этой минуты Рогов поклялся жестоко отомстить Плетневу. А первой конкретной жертвой назначил себе его малолетнего сынка, за которым ухаживали, как за каким-то «прынцем»: в школу водили за ручку, мороженое покупали, — видел, видел Рогов. И вот наконец удалось поймать и привезти сюда волчонка. Ишь, как в мешке-то кувыркается! Давай, давай, покувыркайся! Надо бы, чтоб папаша твой увидел. Ничего, теперь увидит… Выпустили его из тюряги продажные менты, вот пусть им и аукнется… А самому Плетневу — в первую очередь.

Рогов докурил папиросу, втоптал окурок в землю и, открыв заднюю дверь, вытащил завязанный мешок и волоком потащил его в дом. В темной кладовке, заставленной всякой ненужной всячиной, нашлось тесное место и для мешка. Рогов бросил его на пол и развязал веревку на стянутой горловине: а то задохнется еще. Нет, месть должна соответствовать преступлению. Ты — моего, ну, а я — твоего. И думаешь, квиты? Как бы не так! И телка твоя здесь, рядышком, ляжет, и ты сам, если еще раз подфартит…

Решив так, Рогов сунул в петли двери большой замок. Дверь надежная, оконце в кладовке малое и застеклено, волчонку не выбраться. Пусть посидит, почует, каково…

Он тяжело уселся на табуретку за плохо вымытым деревянным столом. Вот это, да еще старый протертый диван фактически и составляли всю мебель, оставшуюся от временных хозяев, которые заняли Роговский дом, пока хозяина не было. А он, явившись сюда и обнаружив незваных и непрошеных гостей, только посмотрел на них с привычным зековским оскалом, как те быстро засобирались и покинули не свое жилье. Да и кто бы, вообще-то, претендовал на эту развалюху, только сумасшедший, или если бы землица тут была золотая. Но сюда еще, хоть и близко от Москвы, не добрались строители коттеджей. Повезло, можно считать, Рогову. Перекантоваться временно, а не жить постоянно. Была печка, помнил он, но ее самостийные жильцы разрушили — много места занимала и сильно дымила, — а вместо нее пристроили железную «буржуйку». На ней и готовил себе обеды Рогов. Сейчас он жарил на черной сковороде толстые куски колбасы. А в чугунке стоял готовый к варке картофель. Его Рогов нашел здесь, — жильцы, убежавшие отсюда, забыли. Картофель был подгнивший, но он не брезговал, варил в кожуре, очищал, выбрасывал черные куски, а оставшуюся часть макал в соль, насыпанную на столе. Ни тарелок, ни ложек в доме не было, да он их и не собирался заводить, так как считал жизнь здесь свою временной, не зная, правда, о том, что впереди ему уготовано судьбой.