На льду - Камилла Гребе

Ольга спешит мне на помощь. Ставит стойку с шарфами рядом. Я изучаю инструкции из отдела мерчендайзинга и смотрю на стойки.

– Мне кажется, все правильно.

– Дай глянуть, – тянется за инструкцией Ольга.

Она переводит взгляд с картинки на стойки и потом кивает:

– Почти. – Она поправляет шапки. – Вот эти должны быть здесь.

Мы помним, что в любой момент может нагрянуть начальство с проверкой. Обычно инспекторы смотрят все, включая подсобку и туалет. И если выясняется, что что-то не в порядке, то магазин получает черную метку, что в дальнейшем может сказаться на бонусе для персонала. А персонал – это мы. И что бы мы ни думали о начальстве из главного офиса, нельзя отрицать, что их дьявольская система проверок работает весьма эффективно.

– Кстати, Ольга, ты говорила о мести. Что ты мне посоветуешь?

Ольга скрещивает руки на груди, хмурит брови.

– Не знаю. Встреться с ним. Скажи все, что ты о нем думаешь.

– А если он не захочет меня слушать?

Ольга поднимает перчатки, упавшие со стойки на пол. Когда она выпрямляется, на лице у нее написано раздражение.

– Мне-то откуда знать.

Ее резкий тон меня удивляет.

– Нет, это понятно. Но ты сама это предложила. Я думала, у тебя есть какие-нибудь идеи.

Ольга не отвечает, притворяется, что занята перчатками. От кассы доносится мягкий смех Манур. Она шутит с покупателем. Я колеблюсь, но все равно спрашиваю:

– Он мне должен сто тысяч. Правильно ли будет… украсть у него сто тысяч?

Наши взгляды встречаются.

– Почему бы и нет, – пожимает плечами Ольга.

Я закрепляю колесики на стойках и в последний раз поправляю шапки, аккуратно висящие на металлических крючках.

– А что, если у него есть собака? – спрашиваю я. – Забрать ее? И выпустить в лесу в паре километров от дома?

Ольга застывает. На лице написано отвращение.

– Зачем тебе его собака? Ты что, совсем больная?

– Но он же забрал моего кота.

– Мы этого наверняка не знаем. Может, кот сам убежал.

Нет, я знаю, что это он. Но не хочу спорить с Ольгой. Пусть думает что хочет.

По аромату духов в воздухе я угадываю приближение Манур.

– О чем вы говорите? – спрашивает она, кладя мне руку на плечо.

– Ничего особенного, – лжет Ольга и протягивает ей инструкцию. – Мы все правильно поставили?

Манур сравнивает картинку с результатом.

– Прекрасно, – хвалит она, но Ольга уже повернулась на высоченных каблуках и идет по направлению к чулану.

Я думаю, что любая месть хороша в моей ситуации. Я должна что-то предпринять, если не хочу сойти с ума. Нутром чувствую, что другого выхода у меня нет.

Но что я могу сделать такому человеку, как Йеспер Орре? Мужчине, у которого есть все: деньги, успех, женщины… Самая логичная месть – отплатить ему той же монетой: око за око, зуб за зуб. Он прокрался в мой дом, украл мои ценности, моего домашнего любимца. Он отнял у меня работу, деньги, ребенка. Но, может, Ольга права, и та же монета – плохая идея? Или?..

Когда я поправляю шапку, мой взгляд падает на кольцо, сверкающее на пальце, и внезапно я знаю, что мне делать.

На полках громоздятся часы, украшения, серебряные безделушки. В магазине царит полумрак, только стойка ярко освещена. Рядом со стойкой потертый кожаный диван бордового цвета. Темноволосая женщина с пакетом на коленях сидит на диване. Когда я смотрю в ее сторону, она отводит глаза. Я поворачиваюсь к женщине за прилавком. На вид ей лет шестьдесят. У нее короткие высветленные волосы, комплект двойка из кофты и водолазки и плиссированная шерстяная юбка. Она похожа на героиню фильмов пятидесятых, стареющую Дорис Дэй, которая в свободное от съемок время подрабатывает в ломбарде. Женщина поднимает кольцо, смотрит на него через миниатюрный бинокль.

– Очень хорошо, – говорит она. – Очень хороший камень.

– Мы расстались, – сообщаю я.

Она поднимает руку вверх, показывая, что нет нужды рассказывать, зачем мне понадобилось продавать кольцо. Здесь эта информация никого не интересует.

– У нас полно обручальных колец, – бормочет она, продолжая заниматься своим делом. Я смотрю на ее макушку с темными корнями волос с проседью. Не отрывая глаз от кольца, она сообщает: – Вы можете получить за него залог в двадцать тысяч крон.

– Только двадцать? Оно стоило дороже.

Она откладывает бинокль в сторону, кладет кольцо на синюю бархатную подушечку и устало смотрит на меня.

– Больше мы дать вам не можем.

Воцаряется тишина. Я оглядываюсь по сторонам. На одной стене висит электронная гитара бренда «Гибсон». Судя по всему, на продажу. На другой на полке выставлены золотые кольца, явно обручальные. Сотни разрушенных надежд на счастье, выставленных на всеобщее обозрение. Женщина по-прежнему сидит на диване, пряча глаза.

– Согласна, – отвечаю я.

Дорис Дэй кивает и поправляет прическу.

– Тогда я подготовлю залоговую. Мне понадобится кое-какая информация. – Она кладет передо мной формуляр и ставит крестики напротив обязательных полей для заполнения. – Заполните вот здесь, и мне нужно удостоверение личности.

Я достаю идентификационную карточку и ловлю себя на мысли, что мне не стыдно быть в ломбарде. Это не моя вина, что я оказалась в такой ужасной ситуации, и я не стыжусь того, что пытаюсь из нее выбраться. И внезапно мне хочется всем им продемонстрировать, что мне нечего стыдиться.

– Хорошо. Теперь я смогу оплатить счета, и мне включат телефон и телевидение, и я забыла про квартплату. Теперь меня не вышвырнут на улицу. Вот это действительно было бы неприятно.

Дорис Дэй не отвечает, только кивает, не поднимая глаз. Она, наверно, и не такое слышала, догадываюсь я. Женщина на диване заливается краской. Вид у нее такой, словно она сейчас сбежит из ломбарда.

– До свидания, – говорю я ей. – Надеюсь, вы за свои вещи много выручите.

Вместо ответа она только крепче сжимает пакет на коленях.

Ханне

Гунилла везет меня на Шеппаргатан. В четыре уже стемнело. На дорогах скользко. Она паркуется на улице Каптенсгатан, выключает мотор и поворачивается ко мне. Ее светлые волосы в свете фонарей обрамляют лицо как нимб.

– Пойти с тобой?

Я обдумываю ее предложение.

– Лучше да, если ты ничего против не имеешь. Обычно он в такое время еще не дома, но кто знает.

– О’кей. Пошли за Фридой.

Мы подходим к подъезду. Поразительно, меня не было всего пару дней, а кажется, что дом изменился. Стал темным и недружелюбным, как дом чужих мне людей. Он словно разорвал со мной контракт и выставил на улицу. Но ведь все совсем наоборот, думаю я. Это я оставила квартиру на Шеппаргатан. Я набираю код, и дверь открывается с легким жужжанием. В лифте я роюсь в сумке в поисках ключей и чувствую, как у меня дрожат руки. Гунилла открывает дверь лифта, и ключи падают на пол. Подруга поднимает их и касается рукой моей щеки, словно проверяя, нет ли у меня температуры.

– Дружочек, ты вся дрожишь.

– Это только…

Она кивает, берет меня за руку и подводит к двери в квартиру. Сама отпирает дверь, и Фрида бросается мне навстречу. Я опускаюсь на корточки, зарываюсь лицом в черный кудрявый мех и рыдаю от счастья. Фрида лижет мне лицо, радостно повизгивая.

Какая огромная и безусловная любовь, думаю я. Что я сделала, чтобы ее заслужить? Почему люди не могут просто любить друг друга? Почему им непременно нужно обладать предметом своей любви?

Мы входим в прихожую и включаем свет. Все выглядит как обычно. Одежда висит на вешалке в прихожей, обувь стоит на полочке, письма лежат под зеркалом. Гунилла проглядывает стопку и достает адресованные мне. Я заглядываю в кухню. Мои желтые записки все еще наклеены на кухонные шкафы и шелестят на сквозняке.

Напоминания.

Тиканье часов в кухне режет слух. Я поворачиваюсь и иду в гостиную. Смотрю на книжный шкаф. Раздумываю, потом беру мемуары Хальворсена, в которых речь идет о его переезде в Гренландию в начале века, и собрание эссе об инуитах, подаренное отцом в честь моего поступления в университет. Я смотрю на декоративные безделушки: маски, статуэтки и прочую ерунду, но единственное, что я при этом испытываю, это отвращение, физическое отвращение. При мысли о том, почему я их получила, к горлу подходит тошнота.

– Разве тебе мало книг? Может, лучше возьмешь одежду? – спрашивает Гунилла.

Я качаю головой.

– Лучше купить новую.

Гунилла молчит, я снова слышу тиканье часов из кухни. Или это уже тикает у меня в голове? Где-то между висками движутся стрелки, оставляя болезненные раны у меня в подсознании. Все вокруг меня начинает шататься. Меня тошнит. Я делаю шаг к Гунилле и хватаю ее за руку. Она с тревогой смотрит на меня. Между бровей у нее глубокая морщинка. Подруга сжимает мою руку.

– А косметика? Может, что-то нужно? Я качаю головой.

– Ничего. Мне ничего отсюда не надо.

Мы возвращаемся домой к Гунилле. Она готовит мне чай и собирает вещи. Подруга уезжает в круиз выходного дня со своим новым возлюбленным. Тем, кто заставляет ее чувствовать себя молодой и желанной, чего никогда не удавалось ее бывшему мужу.