Scanned Document - Джеймс Твайнинг

Был, конечно, еще неприятный эпизод с куросом в Музее Гетти, но на данный момент страсти, похоже, улеглись. Увидев на фото маску слоновой кости, Верити быстренько смекнула, какой куш сулит это дело, и тут же плюнула на споры вокруг статуи. Завтра к обеду она должна прибыть из Мадрида сюда.

А пока ему есть чем заняться. Нужно подготовиться к аукциону — проверить лоты, утвердить комиссионные ставки… Его машина подъехала наконец к зданию торгов «Сотбис». Фолкс подождал, пока водитель выйдет и распахнет дверцу, но потом жестом отмахнулся от него, когда в кармане зазвонил телефон. Какой-то незнакомый американский номер. Он решил взять трубку.

— Фолкс.

— Это Кицман, — раздался голос в трубке.

— Мистер Кицман… — Фолкс глянул на часы — классический «Бушерон» с рифленым стальным корпусом. — Спасибо, что перезвонили. Я и не ожидал услышать вас в столь поздний час.

— У меня же игорный бизнес, так что для меня это даже рано, — послышался ответ на другом конце.

— Мистер Кицман, я не знаю, известно ли вам…

— Да, мне известно, кто вы, — последовал предельно краткий ответ. — Личный друг Авнера Кляйна. Он говорил мне о вас.

— А мне о вас, — оживился Фолкс, подпустив в голос мурлыкающих ноток. — Очень лестно о вас отзывался. Сказал, что вы блестящий коллекционер, тонкий знаток своего дела.

— Да ладно, хватит курить фимиам. У меня для этого есть специальные люди, а уж у них-то яйца точно покруче ваших будут. Если у вас есть что предложить на продажу, так предлагайте.

— Весьма откровенно. Ладно, вот ваша выгода — семь с половиной миллионов и ваше имя в сверкающих огнях.

— Мое имя и так сверкает в неоновых огнях на всех дорожных рекламных щитах Вегаса. — Кицман раздраженно усмехнулся. — Насчет денег мне лучше поточнее.

— Семь с половиной миллионов долларов, — медленно, с расстановкой повторил Фолкс. — И никакого риска.

— А если подключить экспертов?

— Гарантия на федеральном правительственном уровне. Как вы такую оцените?

Пауза, и за ней:

— Продолжайте.

Фолкс удовлетворенно усмехнулся — внимание привлечь удалось.

— В моем личном распоряжении находится одна… вещь. Предмет огромной исторической и культурной значимости. Я хочу, чтобы вы купили его у меня без посредников за десять миллионов долларов.

— Да? А почему не за двадцать? — усмехнулся Кицман. — Чего уж там мелочиться? Мировая экономика в кризисе, но нам-то что за дело до этих пустяков!

Не обращая внимания на сарказм, Фолкс продолжал:

— Потом вы совершите акт дарения этой вещи Музею Гетти через Верити Брюс. Она оценит предмет в пятьдесят миллионов, и это его истинная цена. Там вам проведут экспертизу…

— Ага. И еще заставят заплатить семнадцать с половиной миллионов налога за благотворительный подарочек на сумму в пятьдесят миллионов, — возразил Кицман, оставив прежний шутливый тон.

— Что, за вычетом десяти миллионов, которые вы уплатите мне, принесет вам семь с половиной миллионов чистой прибыли благодаря любезности Дяди Сэма. Я уж не говорю о мощной волне пиара вокруг вашего имени, толчком для которой станет ваша щедрость, — прибавил Фолкс. — Черт возьми, да они, может, даже назовут в вашу честь какой-нибудь из своих залов!

— Колебания в оценке возможны?

— Вы Верити Брюс знаете? — спросил Фолкс.

— Я завтракал с ней пару недель назад.

— Завтра она прибывает сюда на установление подлинности вещи. Такие редкие предметы стоят вне мировых экономических катаклизмов, и сиюминутные факторы на их стоимость не влияют, так что на эту цену можете смело рассчитывать.

Кицман молчал несколько мгновений. Фолкс ждал — следующий вопрос должен был показать, насколько грамотно он разы фал свою карту.

— Когда вы хотели бы получить деньги?

Блэкджек!

— Через несколько дней. Самое большее, через неделю.

— Если Верити подтвердит подлинность, то я в игре, — сказал Кицман. — Мой телефонный номер вы уже знаете. Пусть она просто позвонит мне, когда посмотрит на вещь.

— Подождите! А вам разве не интересно узнать, что это за предмет? — спросил удивленный Фолкс.

Пауза.

— А я наварю больше, если узнаю?

— Нет, — сказал Фолкс.

— Тогда какая мне разница?

Глава 45

Улочки здесь были темные и узкие, дома теснились над головой, словно раскидистые деревья, целующиеся над дорожкой в старом парке. И здесь было людно — пешеходы спешили по узкому тротуару, старательно огибая редкие кучки собачьего дерьма и старуху, усердно драившую мраморное крыльцо. На проезжей части движение вообще встало — из-за грузовичка, остановившегося с доставкой у цветочного магазина. На звуки возмущенно сигналивших ему машин кое-где на балконы повысовывались люди — одни просто равнодушно глазели, другие осыпали водителя потоками брани за его эгоизм. Глянув вверх, он продемонстрировал всем недовольным неприличный жест и укатил.

Аллегра всю дорогу молчала, глядя под ноги. Том знал, что она переживает из-за предательства Аурелио и во всем винит себя. Он пытался придумать какие-нибудь слова утешения, способные как-то облегчить ее надуманное чувство вины. Пытался, но так и не смог. Не смог, потому что знал: со временем этот прилив гнева и возмущения в ее душе схлынет, обнажив скрывавшуюся под мрачными водами старую отметину утраченной дружбы. А вот его теперешние слова, какими бы правильными они ни были, не забудутся никогда. Уж он-то по своему горькому опыту знал, что такое предательство, и жил со страхом оказаться преданным.

— А какие еще работы Фидия известны? — спросил он, посторонившись и пропуская женщину со сворой из пяти мелких тявкающих собачонок на поводках.

— Ему приписывается авторство статуи Афины, хранящейся в Школе изящных искусств в Париже, — ответила Аллегра, не поднимая головы. — Есть также чаша с его именем, найденная на раскопках развалин мастерской в Олимпии, где он создавал свою знаменитую статую Зевса.

— Но масок не было?

— Нет. — Она покачала головой. — Если Аурелио не ошибся, то этой маске нет цены.

— У каждой вещи есть цена. — Том улыбнулся. — Надо только найти того, кто готов ее заплатить.

— Возможно, Кавалли как раз этим и занимался в ту ночь, когда его убили, — сказала Аллегра, поморщившись от грохота проезжавшей мимо старой «веспы», от которого даже задребезжали стекла в окнах окрестных домов. — Может, встречался с таким покупателем. Ну или с тем, кого он считал покупателем.

— Ну да, тогда можно объяснить, почему у него при себе была фотография, — согласился Том. — И почему он спрятал ее, когда понял, что им на самом деле нужно.

— Но непонятно пока, где он взял эту маску. — Аллегра вдруг остановилась, нахмурившись, когда увидела, что они вышли к мосту Святого Ангела. — Что мы здесь делаем?

— Разве не здесь убили Кавалли? — спросил Том.

— Да, здесь, но…

— Вот я и подумал, что не мешало бы нам взглянуть на это место.

Пешеходы сновали по отполированной временем булыжной кладке моста, а лица и руки каменных ангелов, выстроившихся в ряд вдоль парапета и словно оживших на солнышке, казалось, так и манили Тома с Аллегрой. После давящих объятий тесных темных улочек здешний простор вызывал ощущение облегчения.

— А где его нашли? — спросил Том.

— Прямо в реке. Его повесили на одной из статуй.

— То есть он убит в день гибели Цезаря, а следом за ним и Риччи на месте убийства Цезаря, — задумчиво проговорил Том.

— Смерть Риччи и Ардженто была обставлена как инсценировка сюжетов полотен Караваджо. — Аллегра раздраженно кивнула. — Мы же все это уже обмусолили.

— Да, конечно. — Том пожал плечами. — Простоя о том, как тщательно все было подгадано. И время, и место, и положение мертвых тел, и заметная связь с предыдущим убийством. Такое впечатление… что это не просто убийства.

— А что же тогда?

Том ответил не сразу. Вдалеке величественно возвышался купол собора Святого Петра, огромный и незыблемый. Над ним серой пеленой, трепещущей на ветру, описывала круги стая голубей.

— Послания, например. Такой своеобразный разговор.

— Если так, то разговор начали с Кавалли, — задумчиво прищурившись, проговорила Аллегра.

— Совершенно верно. И тогда вопрос: зачем убивать его именно здесь? Почему они выбрали этот мост? Какие-то были же у них соображения?

Аллегра сосредоточенно молчала, потом проговорила:

— Этот мост был построен для того, чтобы можно было добраться из города до мавзолея Адриана. Потом он превратился в дорогу для паломников, приходивших поклониться святому Петру. А в шестнадцатом-семнадцатом веках здесь вывешивали на всеобщее обозрение тела казненных преступников. Как предупреждение.