Живущие дважды - Анатолий Голубев

Но медицинские специалисты не принимают всерьёз подобные заявления. Они устраивают повальную проверку — ведь команда, наглотавшись допинга, может легко привести к победе гонщика, который не пользовался допингом! Такой ход в сложной велосипедной игре вполне возможен… И тогда в комнату обследования вызываются сразу три крупнейшие велокоманды: «Моё — Грундик», «Ромео — Смитт» и «Пежо — Бритиш петролеум».

— Мы находим все эти испытания унизительными, — заявил Анкетиль. — Гонщики выполняют такую же работу, как рабочие на фабрике. Только куда более тяжёлую. Всякие медицинские глупости не только не помогают, но, наоборот, осложняют работу. Вопрос в другом — почему гонщики должны находиться постоянно под угрозой слежки, в то время как все другие, столь же свободные люди, могут делать всё, что им хочется? Мы не против правил. Мы против такого правила, которое позволяет людям постоянно считать нас подонками.

Директор «Тур де Франс» в критическую минуту, когда гонщики, казалось, уже победили в борьбе против унизительной процедуры проверки, вдруг решительно заявил: если вновь будет проявлена такая оппозиция, он просто закроет тур и аннулирует все результаты. Он разъяснил:

— Гонщик должен подчиняться всем установленным законам, писаным и неписаным. Большие звёзды спорта должны подавать молодёжи хороший, а не дурной пример. Если же спорт будет копить в себе зло, а не добро, он превратится в адскую разрушительную силу.

С этим утверждением трудно не согласиться.

Руководитель федерации датских гонщиков, поддержав директора «Тур де Франс», заявил, что отныне все профессиональные контракты его страны будут содержать графу, предусматривающую жестокие наказания гонщику, уличённому в приёме стимулирующих средств. И меры взыскания будут налагаться автоматически…

Доктор ван Дияк, президент комиссии по борьбе с допингами, заверил, что и комиссия ужесточит законы. Если гонщик будет замечен в нарушении антидопингового закона, он будет дисквалифицирован на три месяца, а при повторном проступке — пожизненно.

Таков допинг с точки зрения закона. Но кроме юридического отношения есть ещё чисто человеческое, бытовое. Чтобы понять всю убийственную силу допинга, надо было видеть смерть Тома Симпсона на горе Венту или, по крайней мере, что случается чаще, понаблюдать за гонщиком, хватившим «лишку».

Поддавшись минутной слабости, лихач тайком — преступное всегда делается тайком, хотя в «поезде» ежеминутно кто-нибудь или принимает глюкозу или отправляет в рот питательные таблетки — глотает допинг.

Сколько бы раз опытному гонщику ни приходилось прибегать к его помощи, он всегда с тревогой ожидает начала действия допинга. И каждый раз, не поддаваясь никакой регулировке, допинг действует на человека по-разному. Всё начинается хорошо. Одеревенелые мышцы снова становятся эластичными. Сердце, кажется, без устали готово качать кровь. А ноги сами просят нагрузки. И не открыт ещё механизм торможения, способный прийти на помощь человеку в такую минуту. Глотнувшему допинг воистину море по колено. Но так только кажется.

Проходит час, второй, и лёгкость оборачивается двойной нагрузкой. Так же, как рано или поздно приходит расплата за сомнительные развлечения и легкомысленно прожитую жизнь.

Приходит расплата. Гонщик, который ещё совсем недавно так бодро шёл на подъём, вдруг рванулся в сторону, стал выписывать зигзаги, чтобы хоть как-то сохранить на крутом подъёме движение вперёд. Смешно звучит при этом слово «движение».

Мышцы гонщика горят. Вены вздулись, словно какая-то неведомая помпа нещадно, помимо воли человека гоняет по его организму воду, а не кровь. Весь «поезд» прокатывается мимо. «Поезд» оставляет жаждавшего лёгкой победы в одиночку корчиться от боли на пустынной дороге. Через минуту этот гонщик становится как бы символом человека, убитого тягчайшим горем или непосильным трудом; человека, не способного от усталости сделать ни одного лишнего движения. Его лицо искажено болью до неузнаваемости. Он бросает — так ему кажется — вес своего тела с педали на педаль. На самом деле — беспомощно раскачивается в седле, готовый каждую минуту рухнуть на дорогу.

Из проходящей «скорой помощи» его участливо спросят:

— Ты уверен, что сможешь добраться до вершины?

И он утвердительно кивает головой. Пока он движется, он считает, что ещё не бит. Но надолго ли его хватит?

Иногда, правда, у гонщика не остаётся сил, чтобы даже ответить на вопрос врача. Лишь белые зубы в судорожном оскале сверкают на загорелом и грязном от пыли и пота лице. Человек напоминает старый, ржавый утюг… И самым дорогим призом для него покажется возможность спокойно присесть, впрочем, наверное, скорее прилечь на зелёной мягкой полянке…

И всё-таки допинг живёт. Почему?

Нет ни одного гонщика, который бы с начала сезона, пройдя все испытания на самых страшных дорогах Европы, оставался бы всё в той же форме и с тем же потенциальным запасом энергии. Гонщик меняется от состязания к состязанию. Любое упущение в моральной подготовке сказывается буквально сразу. Иногда сам гонщик правильно определяет своё состояние и готовит себя к гонке, планомерно рассчитывая силы и не пытаясь выиграть второстепенных состязаний.

Он намечает себе несколько вех, когда должен находиться в наилучшей форме несмотря ни на что. Для этого ему приходится отказывать себе в желании участвовать в небольших, но прибыльных состязаниях и в желании расслабиться и предаться мирским развлечениям. Только при таком условии гонщик, выступающий в серьёзных соревнованиях, может с чистой совестью сказать: он вышел из гонки лишь потому, что ему не повезло. В противном случае любой просчёт будет ощущаться сразу же, как колёса ощущают неровность на асфальтированном шоссе.

Специалисты очень чётко определяют степень подготовленности гонщика по тому, как он реагирует на неудачу. Если он психологически легко, во всяком случае с виду, перенёс поражение, то можно вполне рассчитывать на то, что следующую гонку он пройдёт в несколько раз сильнее и во столько же раз злее.

После обычного поражения или победы гонщик очень тщательно анализирует причины как успеха, так и неудачи. Гонщик же, прошедший этап на допинге, не в состоянии отдать себе отчёт о содеянном. А это значит, он лишает себя возможности найти ещё не вскрытые резервы, возможности самосовершенствования. Спортсмен, который сумел внимательно разобраться в своём состоянии, становится как бы другим человеком. Допинг же убивает психологию. А без неё не может быть настоящей победы. Потому что злым, неутомимым, иногда делающим невозможное спортсмен становится лишь когда в нём просыпается самолюбие — истинная движущая сила в спорте. Именно самолюбие делает настоящих чемпионов. «Без самолюбия в спорте делать нечего», — как-то сказал Рене Клар, известный французский спортивный журналист.

…Взвешивая каждое слово, рассказывает о себе Джимонди:

«Для гонщика нет более счастливого мгновения — независимо от того, как сложилась для него гонка, — чем мгновение, когда он пересекает финишную линию последнего этапа в „Парк де Пренс“. Когда, наконец, чувствует, что всё это закончилось. Он говорит „это“, ибо не найти другого слова, которое смогло бы вместить всё, что пришлось испытать на таких долгих километрах многодневки. Последний душ, массаж, и вдруг чувствуешь, что вновь становишься нормальным человеком, а не загнанной верховой лошадью. Весь вопрос — надолго ли?!

Кто-то сказал, что участвовать в многодневной гонке всё равно что служить в действующей армии — хочешь или не хочешь, тебя никто не спрашивает, ты должен делать свою работу, связанную с риском для жизни.

Но есть ведь и другие тяготы, тяготы неустроенности колёсной жизни. Профессионал, каким бы железным он ни был по натуре, не может жить одной только гонкой. Это значит, что иногда ему, когда он сойдёт с велосипеда, вдруг захочется зайти в бар и выпить чашку кофе или ещё чего-нибудь. Как это божественно — бросить машину на землю и забежать в кафе чего-нибудь глотнуть! Скажем, холодненького сока в самый жаркий день. У нас, гонщиков-профессионалов, такие маленькие радости, что большинству зрителей даже трудно себе представить, почему мы вдруг бываем счастливыми, когда любой нормальный человек не испытал бы ничего…

Я, честно говоря, и не думал о победе на этапе, пока мы не взобрались на вершину Пью-де-Дом. И даже приближаясь к финишу, я знал: любая случайность может свести на нет все усилия. И только одна надежда остаётся тогда у гонщика, который устал. Это не допинг. Это — вера в свою команду, в её помощь. Был момент, когда хотел глотнуть „хитрую“ таблетку, чтобы отдышаться. Но с трудом заставил себя подождать до отрыва. Самая трудная часть пути — последние девять километров в Джамблесе. Но в конце концов я был вознаграждён за все мои мучения, поскольку на финише фавориты потеряли по шесть минут… Буду честным до конца. Когда закончился этап Балло — Д'Алсей, я понимал, как, впрочем, и все в гонке, что Раймон Пулидор проиграл тур. И теперь команде надо искать нового лидера. И не посмел предложить себя. Ждал, когда это сделают другие. Но так получилось, что перед очередным этапом никто вразумительно не сказал мне, что я становлюсь лидером. А самому поверить в такое счастье невозможно. Право окончательного решения принадлежало Пулидору. Но он тоже молчал…