Гребаная история - Бернар Миньер

«Серийный убийца, который случайно здесь оказался» — 17 %.

«Нет определенного мнения» — 13 %.

Я недоверчиво уставился на экран. Чарли стукнул кулаком по столу.

— Надо заявить об этом копам! Пускай заставят закрыть эту дрянь!

— Сделав это, мы рискуем привлечь к себе внимание, — заметил Джонни.

— И что? Мы же друзья, черт! — взорвался Чарли, голос которого сломался под конец фразы.

— Генри, тебе надо предупредить Лив, — предложила Кайла. — Она сделает все необходимое.

Я покачал головой. Внезапно мне совершенно расхотелось идти в школу. Я пожалел, что не остался дома.

Вот так мы и пришли в тот день на занятия. Когда мы направлялись к шкафчикам с вещами, Чарли, Джонни и Кайла образовали вокруг меня нечто вроде личной охраны. Насколько я помню, мы поднялись в коридоры, и все оборачивались, чтобы посмотреть на нас, точнее — на меня. Все наблюдали, таращились; некоторые украдкой, другие открыто, глядя с нескрываемой враждебностью. Я различал перешептывания, слова, которыми обменивались при моем появлении, замечал рты, тянущиеся к ушам слушателей. Я задумался, сколько из них проголосовало — и за кого.

В метре от своего шкафчика я остановился.

К нему была прикреплена записка.

Я задержал дыхание. Я колебался, стоит ли идти дальше, но затем наклонился, чтобы прочесть:

Зайди ко мне в кабинет. Ловизек

Я порвал записку.

Обернулся.

Взгляды были все еще устремлены на меня. Опустив голову, я побежал к административному зданию и снова заметил журналистов, на этот раз столпившихся на школьной парковке. Мелькнула мысль, что вряд ли у них возникнут трудности с поиском добровольцев, жаждущих своих четверти часа славы.

Джим Ловизек — просто суперский директор. Я говорю о его внешнем виде, поскольку в остальном он без колебаний сурово наказывает нарушителей за проступки. Выше ста девяноста ростом, он похож на викинга со светлой густой шевелюрой, которую я всегда видел только разлохмаченной. Черты лица грубоваты, но с открытой улыбкой под усами, которые он сбрил только один раз, — и вся школа была потрясена сильнее, чем если б он предстал перед нами голышом. Впрочем, возможно, и он тоже, так как больше такого не повторял. Он знает каждого из трех сотен учеников. И самым первым приходит на матчи наших команд.

В то утро, когда я оказался в его тесном кабинете, у Ловизека было зловещее выражение лица. Не говоря ни слова, он указал мне на единственный стул.

Некоторое время мы оба сидели, не произнося ни слова. Я отвел взгляд на афишу старого фильма 80-х «Директор». Там был изображен Джеймс Белуши, который штурмует двери школы на мотоцикле. В аннотации говорилось: «Школа ищет директора. Владеющего всеми единоборствами. Хорошего стрелка. Любящего молодежь». У Джима Ловизека тоже есть мотоцикл.

Затем он сказал с трогательной искренностью:

— Генри, мне действительно очень жаль, что все это случилось с Наоми. Черт, я знаю, как вы были близки. Мне самому хреново от этой истории, правда.

Удивленный, я уставился на него. Ибо никогда раньше не слышал, чтобы директор употреблял такие слова в разговоре с учащимся.

— Вчера, — продолжал он, — ты ушел из школы, никого не предупредив. Ты не ответил на мою эсэмэску… Как и твои друзья. Это из-за Наоми, не так ли?

Я молча кивнул.

— Обычно поведение такого рода — это… но ладно, забудем, хорошо? Как ты себя чувствуешь, силы есть? Потому что если ты предпочтешь взять один или два свободных дня…

Я снова подумал обо всех этих взглядах и отрицательно помотал головой. Я не хотел выглядеть еще более виновным.

— Хорошо. В таком случае ты можешь вернуться в класс. Но знай, что, если тебе понадобится с кем-то поговорить, я здесь, понятно? Прошу тебя подумать. И… — Перед тем как продолжить, он откашлялся, чтобы прочистить горло. — Меня известили обо всей грязи, которая распространяется в Паутине. Полагаю, ты уже в курсе. Мы предупредили полицию… А также социальную сеть. Очень скоро страница должна быть заблокирована. И я надеюсь…

Директор встал и положил одну из своих мощных лап мне на плечо, провожая до двери, которая находилась меньше чем в двух метрах от моего стула. Коридоры были пустынны, все разошлись по классам, и я не торопясь направился к кабинету общественных наук.

Сосредоточиться мне не удалось. Мой разум был словно маслом вымазан. Ему ни за что не удавалось зацепиться. Мысли бродили очень далеко от школы. Появлялись и исчезали образы Наоми, словно куски дерева в морских волнах. Я чувствовал на себе все взгляды, включая взгляд молодой преподавательницы по обществоведению. Затем пришло время перерыва на кофе. Снова взгляды… Мы встретились за нашим столом, где обычно. В другое время — самый лучший момент дня; но внезапно мы посмотрели на пустой стул, и все прошло: никто больше не был голоден.

— К черту, — коротко бросил Чарли.

«Но вот в чем горе, — сказал я себе, наклоняясь над тарелкой. — Наоми еще в нас».

Что вызывало у меня ужас — это осознание, что само чувство, будто она здесь, скоро исчезнет. С каждым днем оно станет слабеть, боль будет не такой мучительной; я вернусь к жизни: вначале осторожно, словно выздоравливая от тяжелой болезни. Снова будут радости, желания, надежды — может быть, даже встречи, — и Наоми медленно канет в прошлое. Сначала воспоминания о ней будут появляться на каждом шагу. До ужаса ясные. Стоит донестись какой-то фразе, промелькнуть на улице силуэту, похожему на нее, прозвучать песне на радио. Ее лицо, ее голос, ее улыбка… Примерно на минуту меня снова накроет приступ невыносимой боли. А потом все, что связано с ней, будет становиться все более далеким. И однажды утром — через два года, а может быть, через десять лет — я ее забуду. Наоми станет в моем сознании всего лишь именем. Призраком.

Далеким и недостижимым.