Железный Совет - Чайна Мьевиль

Иуда лепит големов из грязи, которую находит в конце уложенного пути. Дорога не отпускает его.

Деревни, мимо которых проходит дорога, становятся богатыми и смертельно опасными – беззаконие, пороки, шлюхи, выпивка – в те несколько дней или недель, что идет строительство. Потом они умирают. Города живут чуть дольше.

Секс – такая же часть стройки, как выравнивание грунта, забивание костылей, скотоводство и бухгалтерия. Палаточный город проституток, сбежавших из нью-кробюзонских кварталов красных фонарей, повсюду следует за растущими путями и их строителями. Мужчины называют это поселение Потрахом.

Появление поезда меняет все. Столетиями в чахлых лесках жили люди. Фермеры и охотники, отшельники и трапперы воевали между собой; местные племена и скрывающиеся от властей Нью-Кробюзона поселенцы-сектанты торговали и заключали договоры. Переделанные бежали в местные степи и становились беспределами. Теперь вся эта деятельность стала явной, и слухи о ней достигли Нью-Кробюзона.

Из города начинается массовый отток старателей, которые добираются по железной дороге до этой глуши, а потом пешком идут туда, где, по их предположениям, есть горное молоко, драгоценные камни или заряженные могуществом кости чудовищ. Открыли для себя эти места и беглые преступники, а за ними – их поимщики. Все они, исследователи и подонки, а также любопытствующие со всего континента, оставляют на новооткрытых землях свой след. Словно притоки громадной реки или пронырливые корни плюща, их маршруты ответвляются от железной дороги и снова впадают в нее. Путь Иуды не исключение.

Милю за милей бредя вдоль путей, Иуда понимает, что находится в неглубоком шоке. Каждую ночь он видит во сне копьеруков, слышит их отрывистый говор, дыхание с равномерными паузами. В снах они приходят к нему окровавленные, без рук.

Иуда шагает день за днем, проходит по мосту на опорах, кишащему рабочими и увешанному гроздьями переделанных с руками обезьян. В конце ветки пути внезапно ныряют в пыльную сланцевую котловину, где расположился город Так-Так. Как только не называют его первопроходцы: Мясорубкин, Картежинск, Дыроглазов и Пройдошинск.

В казино рабочие-путейцы играют бок о бок со щеголями в черных шелковых шляпах, при отделанных серебром кремневых пистолетах: это игроки, картежники, случайные люди. Одни приезжают из Нью-Кробюзона, Миршока и Толстоморска, куда должна прийти железная дорога, другие из более отдаленных мест. К примеру, вот этот какт – из Шанкелла; безымянный водяной, поговаривают, из Неовадана; Корош, шаман, – с пустоши Глаз Дракона, его традиционный плащ в виде черепахового панциря дополнен широкими брюками и гетрами.

Иуда смотрит, как они приветствуют друг друга и делают ставки.

– Корявая Шея, – говорит Корош на безупречном рагамоле. – Последний раз мы виделись в Миршоке.

Иуда видит, как он отстегивает от пояса оружие, которое носят на его пустоши: булаву, усаженную шепчущими ракушками-каури.

Костей и карт здесь десятки видов. Есть кости с шестью, восемью, двенадцатью гранями, скособоченные кости, о которых никогда нельзя заранее сказать, как они упадут. Карты тоже непривычные: семи мастей; четырех, но непривычных – языки пламени, колеса, замки и черные звезды; а то и вовсе без мастей, с одними картинками.

Среди искателей приключений есть женщины: Фрей, чья улыбка беспощадна и прекрасна; Роза в соблазнительных платьях цвета крови, – она обмахивается металлическим веером с заточенными кромками. Через неделю после приезда в Так-Так Иуда встречает переделанного, хотя с такими замашками он может быть только беспределом, существом вне закона: опираясь на руки и волоча за собой нижнюю часть тела, которая шевелится, точно клубок насмерть сцепившихся змей, он обходит жандармов, а те притворяются, будто не видят.

– Джек Змеиное Гнездо, – слышит Иуда шепот у себя за спиной, – Джек Большая Ставка.

Джек ползет в заднюю комнату, где наверняка играют по крупной, ставки принимают от кого угодно, а на закон кладут с прибором.

Иуда не хочет играть. Вместо этого он пробует подворовывать. Он делает из палочек голема и отправляет его под стол, на котором лежит самый большой куш. Кукла подходит к стулу удачливого игрока в черно-серебряном костюме, по прозвищу Стань-Первым, у локтя которого непрестанно растет гора векселей и фишек. Затем голем взбирается на перекладины и усаживается прямо под сиденьем. В казино полно народу, все кричат, и никто, кроме Иуды, не видит крохотной фигурки.

По его команде голем пытается открыть сумку игрока. Одно стремительное движение, красная вспышка, едкий запах серы – и голем превращен в горстку тлеющих углей. Сгусток дыма и пламени скользит по спине игрока и скрывается у него за пазухой. Все вскакивают, но Стань-Первым делает успокаивающий жест.

Иуда моргает. Разумеется, человек столь рискованной профессии, да еще и такой состоятельный, не может обойтись без защиты. Он не полагается на ведунов игорного заведения, вынюхивающих незаконное колдовство. У него свой демон-защитник. Выиграв столько, сколько хотел, Стань-Первым поднимается из-за стола и подходит к бару, где угощает выпивкой всех желающих и рассказывает истории о своих карточных поединках, о местах, в которых побывал, и о том, как новая дорога привела его назад, в Нью-Кробюзон.

«Он перематывает дорогу обратно, – думает Иуда. – Отсчитывает назад милю за милей, точно карты».

– Сэр, я хочу пойти с вами.

Стань-Первым добродушно хохочет над угрюмым, покрытым синяками юношей вдвое моложе его самого. Игрока не надо долго уговаривать: ему лестно иметь собственного лакея. Он одевает Иуду в соответствующий костюм и учит ездить на муле, которого покупает специально для него.

– Теперь ты мой пленник, – говорит игрок.

По заросшей полынью и вереском степи они переезжают из одного придорожного городка в другой, время от времени выходя к дороге и ее строителям. Рельсы меняют ландшафт: деревья становятся реже, звери – пугливее.

Иуда больше не делает големов, разве что оставаясь в одиночестве. В пути Стань-Первым – сама любезность и красноречие, но стоит им прибыть в город, где есть возможность сыграть, как он начинает изображать хозяина, заставляет Иуду стоять за его стулом во время игры и подавать носовые платки и конфеты. Иуда – такая же часть его облика, как бархатный пиджак.

Игроки все время одни и те же. Иуда уже знает их манеру игры. Какт Корявая Шея – угрюмый грубиян, которого терпят лишь потому, что он играет хуже, чем думает сам. Красотка Роза услаждает взор и слух. А есть еще Жакар Казаан, и О’Кингхерст, и водяной Шечестер, и другие, и у каждого – своя излюбленная игра. У Стань-Первым есть демон, но и другие защищены – при помощи заклинаний, духов-хранителей или прирученных элементалей воздуха, обитающих в волосах. На глазах у Иуды шулеров и плохих игроков отстреливают и забивают до смерти.

Однажды ночью Стань-Первым проигрывает больше денег, чем Иуда видел в своей жизни, а два дня спустя отыгрывается, возвращая все с лихвой. На кон ставится что угодно: любовь, оружие, набальзамированные экзотические существа, но чаще всего – деньги. Иуда зажиливает пару монет, когда может. Он уверен, что хозяин знает об этом.

В степи Иуда также обязан сожительствовать с хозяином. Он не возражает: ему все равно, с кем быть, с мужчиной или с женщиной. В своей душе он находит самородок сострадания и чувствует, как тот растет. Это зародыш некоей благодати.

В сутках пути от железной дороги они слышат весть о приближении игроков из Мару’ахма. Все взволнованы.

– Я игрок по жизни, – говорит в ту ночь Стань-Первым. – Нет такого вида или стиля игры, с которым я не сталкивался: я играл с простыми людьми, с нумерологами, гадающими по числам, с выпускниками академий, где учат искусству повышения ставок. И всегда выигрывал больше, чем проигрывал, иначе меня здесь не было бы. Но Мару’ахм… Я был там однажды, давно, и вот что я тебе скажу: Мару’ахм – рай для игрока, и если меня посчитают достойным, я попаду туда после смерти.

Мару’ахм, где казино и власть слились воедино.

– Понятное дело, там всё для тех, кто любит рулетку, да детские картишки и кости, но и настоящих картежников тоже не обижают. Десять лет назад, в тысяча семьсот семидесятом, я играл там так, словно сама Фортуна в меня влюбилась. Я все поставил на кон: и коня, и пистолеты, и жизнь – и все равно продолжал выигрывать. А потом пошли ставки, какие только в Мару’ахме принимают: я выигрываю закон за законом, играю в гранд-бридж и черную семерку, пока весь королевский парламент в полном составе не является в казино – а дело уж ночью было, – и тут я ставлю на большой закон о собственности, сажусь против одного шустрого в картах королевского сенатора и наконец проигрываю, но замечаю, как он вытаскивает из рукава припрятанные карты и ими отыгрывает все законы назад, и тогда я вызываю его на дуэль, – я, конечно, не великий боец, но обидно было, – и вот мы стреляемся, с десяти шагов с поворотом, весь город сбегается поглядеть, болеют в основном за меня, уж мой-то закон о собственности им был бы на руку. До сего дня я уверен, что сенатора убил кто-то из них, а не моя пуля. Я-то никогда хорошим стрелком не был.