Улыбка Мицара - Михаил Белов

На балкон выходит сын и присаживается рядом. Мы смотрим на повисшую над нами Большую Медведицу. Нам улыбается Мицар. Мне хочется верить, что это — улыбка добрая, ясная, улыбка надежды.

— Папа, наверное, летит обратно, — тихо говорит сын и осторожно гладит мою руку.

— Наверное, — отвечаю я. — Пора.

Моя жизнь клонился к закату. Я могла уснуть на долгие годы в Пантеоне Бессмертия и встретить тебя такой же молодой, как и в день нашего расставания. Я не могла и не хотела этого делать. Лес красив весной, в пору пробуждения, красив он и летом, в пору пышного листостояния, красив и осенью, в пору увядания. Но и осенью бывает весна. Она пришла ко мне, когда появился на свет Ивашка, с ним мы пережили мое лето. а теперь, поздней осенью, у меня третья весна — внучка.

Прости меня. Я не могла уснуть в Пантеоне. Я думала о людях и не хотела огорчать их. Они любили меня. Я отдала им весь свой талант. Я хотела быть достойной тебя.

Сейчас у меня тихая грусть на сердце. Оглядываясь на прошлое, я думаю о будущем, о тебе, о твоем возвращении. В жизни всегда надо смотреть вперед, иначе нельзя жить. Я верю, что ты привезешь и подаришь людям неизвестные им миры, новые горизонты познания, новые родники счастья. Иначе зачем же мне было столько страдать?

Возвращайся скорей. Я хочу еще раз взглянуть на тебя, чтобы со спокойным сердцем… уснуть. Я могу обновиться, снова стать молодой; сейчас это делают. Но я боюсь обновления. Обновленная, я буду другою, могу забыть тебя. А я не хочу забывать, я хочу, чтобы ты всегда жил в моем сердце, до последнего моего вздоха.

Сегодня день моего рождения и день первой нашей встречи. С утра отдалась во власть воспоминаний, ворошу прошлое. Гляжу на свои портреты в сегодняшних номерах газет. В газетах я не та Наташа, которую ты давным-давно оставил на Земле. Время изменило ее облик. Только в душе она прежняя, молодая и любящая.

У меня посетители. Одни молча преподносят цветы и уходят. Другие говорят, говорят, ужасно много говорят. Говорят, что я хорошо сохранилась и что я — героическая женщина (о, какая банальность!). Я благодарна тем, кто молча дарит мне цветы. Они понимают меня, понимают, что словами не всегда скажешь то, что хочется сказать, Иногда даже маленькая улыбка стоит тысячи слов.

Меня мучает вчерашний поступок. Я сказала Мадии, что она не должна полюбить звездолетчика. Зачем, зачем я это сделала? Неужели я стала жестокой? Неужели ожидание и тоска, которые брали меня иногда в железные тиски, превратили сердце в камень? Я вслушиваюсь в себя, пытаюсь добраться до глубины самой себя — и не могу. Чувствую бесконечную боль в душе, от которой некуда деться и некуда спрятаться. Прости меня. Мадия. Я неизлечимо больна усталостью».

На этом обрывался дневник Натальи Тархановой. В спальне было тихо. За окном шел дождь. Струйки воды бежали по стеклу. Мадия воскрешала в памяти вечера, проведенные с бабушкой, их совместные прогулки. Сказки по ночам… «А могу ли я любить, как она?» — спрашивала она себя и, так и не ответив на собственный вопрос, уснула…

Когда Ирма вместе с отцом вышла из ракетоплана, Олимпийская планета предстала перед ней во всем великолепии. Небо густо-голубое, без единого облачка, словно нарисованное детской рукой. И под этим небом сверкал олимпийский стадион. С западной трибуны он уходил к озеру. Оно было пустынным, только у берега покачивалось несколько яхт с желтыми и красными парусами.

В другой раз Ирма отдала бы дань глубокого уважения коллегам — математикам, инженерам, соорудившим уютную планету для отдыха. Сейчас ее мало что интересовало. Инг, ее Инг отказался сопровождать ее на регату! А до начала соревнования целая неделя. Какие восхитительные дни они могли бы провести здесь.

Академик Соболев обеими руками сжимал руль автокара, что-то говорил недовольно; только немного погодя она начала вникать в смысл его слов.

— Я бы изменил орбиту этой планеты, — услышала она. Слишком близко к Земле и много неудобств для участников регаты. Что стоит поднять планету еще на несколько километров над Землей? Теперь извольте подниматься на старт на неудобных летательных аппаратах.

Ирма откинулась назад.

— Разве я не прав? — спрашивал отец.

Навстречу шли юноша и девушка. Он в зеленом, струящемся спортивном комбинезоне, она в красной короткой юбке и белой кофточке. Они подняли руки, приветствуя машину. Ирма с завистью смотрела на них и думала о себе. Ей было грустно и одиноко, но ясный аналитический ум Ирмы был бессилен понять и разложить по полочкам эти чувства, — это было выше ее сил.

Ветер доносил с озера запах цветущих лотосов. Здесь все как на Земле. Озера и реки, города и стадионы. Только в недрах планеты нет ископаемых, потому что ее построили люди.

— Мы редко задумываемся над тем, что окружает нас. А вдумаешься — понимаешь, насколько гениален человек, — говорил Соболев. — Пришел он в это пустое пространство и сказал: я построю себе новое жилище. И построил. А здесь ведь космос, абсолютный нуль, смертельные космические лучи, невесомость. Когда человечество проголосует за «Солнце», мы всю нашу планетную систему превратим в цветущий сад. Ты меня слышишь?

О чем это он? Ничего не различая от слез, Ирма достала носовой платок. Соболев прервал фразу:

— Ты плачешь? Тебя ждет звание абсолютной чемпионки, а ты плачешь? Не понимаю тебя, Ирма. У тебя нет никаких причин для слез. Может, ты скажешь старому отцу, что тебя огорчает?

— Да ничего меня не огорчает.

— Но я ни разу не видел, чтобы ты плакала. Это в прошлом люди плакали от обид, неудач, зависти. В наш век, на мой взгляд, слезы — глупейший анахронизм. И вдруг моя дочь, один из лучших математиков Планеты, ревет, как пятилетняя девочка. Объясни, в чем дело? Я не только твой отец, но и друг. Я, кажется, сделал все возможное, чтобы ты была счастлива.

«Очевидно, не все», — хотелось сказать Ирме, но она промолчала. До сих пор она рассуждала точно так же, как отец, и возражать ему было нечего, пока…

Встреча с Лунем на ракетодроме была короткой и неожиданной. Она заметила его среди пассажиров рейсового планетолета. Встретившись с ней глазами, он стал пробиваться к ней сквозь толпу. Лунь встретил ее улыбкой, но, вглядевшись в лицо звездолетчика, Ирма поняла, что он улыбается просто из вежливости. Она почувствовала это как-то сразу, и что-то оборвалось в душе ее. Может быть, Лунь связывает ее имя с именем «друга дома» профессора Эллиота? Она держала Луня за руку и что-то говорила ему, а сама пыталась разобраться, что с ней происходит. Лунь посмотрел на нее и чуть шевельнул губами, но она поняла: «Не надо». А что — «не надо»? Сердце у нее упало. Они скоро простились, и Ирма понимала — навсегда.

— Вытри слезы, — грубовато посоветовал отец, когда автокар выезжал, на посадочную площадку отеля. — Вот так-то лучше.

Большая солнечная регата собирала огромное количество участников. На Олимпийскую планету непрерывным потоком мчались планетолеты. Приезжали спортсмены, тренеры-инженеры, туристы, болельщики… У центральной трибуны, откуда яхтсмены поднимались в космос на стартовую площадку, световое табло через каждый час сообщало, сколько прибыло спортсменов и откуда.

Прием заявок прекратился за день до открытия регаты. Съехалось свыше десяти тысяч спортсменов и свыше миллиона болельщиков. Рекордное количество участников, рекордное количество зрителей. Огромный стадион, вмещающий восемьсот тысяч человек, стал тесен. Пришлось в срочном порядке надстраивать висячие трибуны.

Идея солнечной регаты зародилась в середине прошлого столетия. Авторами ее были люди самых древних земных профессий: агрономы Георгий Байков и Томас Скалл. И натолкнули их на идею регаты гектары и Солнце. Они рассудили так: солнечные лучи оказывают давление на один гектар земли с силой в пятнадцать граммов. А чему оно равняется в космосе, где нет ни трения, ни тяжести? Очевидно, им это надо было внать чисто для земных агрономических целей, и они решили подняться в космос. Изготовили парус из тончайшего поливтилена площадью в один гектар. Для агрономических целей их опыт не пригодился, но им понравилось парить в космосе. Трое суток гнали яхту агрономов межпланетные «ветры» и «течения». Нашли их за сто тысяч километров от места высадки в космосе. В свое время об атом много писалось. Через год вместе с ними на парусную гонку поднялись инженеры, строители звездолетов.

Первая регата проводилась сто лет назад. В ней участвовало девяносто семь яхтсменов. Условия соревнования были простыми — кто быстрее пройдет дистанцию в десять тысяч километров. Постепенно условия соревнования усложнялись. Поводом послужило происшествие, случившееся шестьдесят лет назад. У будущего чемпиона Ежека Бажовского в середине пути вдруг сникли паруса. В этих случаях яхтсмен включает ракетодвигатель и уводит свою яхту из района соревнований. Бажовский не захотел бросить гонки, тем более что он все время шел впереди. Ему все-таки удалось развернуть гигантский парус, найти нужный угол к лучам солнца и финишировать первым с довольно высоким для тех времен рекордом — шесть часов тридцать семь минут и семнадцать секунд.