Улыбка Мицара - Михаил Белов

Почему мы должны расходовать значительную долю наших людских и материальных ресурсов на исследование Вселенной, хотя и не можем точно оценить, сколь полезными окажутся результаты этих исследований? Да потому, что великие космические открытия приводят к постепенным, но радикальным изменениям в образе наших мыслей. Они оказывают самое благотворное влияние на методику и технологию науки, изменяя всю человеческую практику. Профессор Эллиот утверждает, что полеты за пределы Солнечной системы не нацелены на решение конкретных практических задач сегодняшнего дня. Но отсюда не следует, что звездные полеты надо отложить на будущее. Трудно оценить общую отдачу от вложений людских и материальных ресурсов в прошлые звездные экспедиции, но смею вас уверить, что она очень и очень высока. Срок, отделяющий открытия в космосе от их практического применения, меняется в невероятно широких масштабах. Мне вспоминается женщина из древней притчи о Бенжамине Франклине. Она присутствовала при демонстрации нового открытия ученого в физике и спросила: «Но, профессор Франклин, какое же этому применение?» Франклин ответил: «Мадам, а какое применение новорожденному?» Очевидная выгода галактических полетов имеет совсем другой порядок величины, чем исследование на Венере или Марсе. Результаты первых требуют гораздо большего времени для своего «вызревания».

Я глубоко убежден, что полеты за пределы Солнечной системы сыграют огромную роль в выработке нами более глубоких представлений о материальном мире и строении Вселенной. И мы обязаны летать и будем летать. Я за Вселенную!

Сантос улыбнулся:

— Что же, так оно и должно быть.

За последнее время Мадия не переставала думать об Игнате Луне. Вот и сейчас, сидя перед генератором мысли, или мыслетроном, как назвал Сантос свой аппарат, она вспомнила последнюю встречу с ним. Он был сдержан или старался казаться сдержанным, она не поняла. Впрочем, не следовало отвлекаться: до пробной передачи остались считанные секунды. Так и есть…

«Я — Рауль Сантос, я — Рауль Сантос», — услышала она. Мадия оглянулась и увидела членов наблюдательной комиссии по приему мысли с Марса. — «Я — Рауль Сантос, я — Рауль Сантос, — продолжал шептать председатель Комитета галактической связи. — Сейчас московское время двенадцать часов. Работает мыслетрон «Марс», работает мыслетрон «Марс». В эти минуты я думаю о сигналах, поступивших с далекой планеты. Извечная мечта человечества о встрече с инопланетным существом близка к осуществлению. Отныне земляне начинают новую эру — вру контактов с разумными мирами Вселенной. Мы, кубинские ученые, верим, что наш мыслетрон послужит благородным целям связи с далекими братьями по разуму. Мы надеемся, что наш опыт по передаче мысли на большие расстояния пройдет успешно, и заранее благодарим всех, кто принимал в нем участие. Если же опыт не удастся, — Мадии показалось, что Рауль Сантос вздохнул, — мы продолжим наши поиски во имя Науки и Человека. Спасибо вам, Мадия Тарханова, за помощь, которую вы оказали нам. Благодарю вас, коллеги, за участие в экспериментальной передаче мысли на расстояние».

— Как самочувствие? — спросил Мадию председатель наблюдательной комиссии, как только та поднялась со специального кресла после медицинского обследования.

— Нормальное, — ответила вместо Мадии женщина-врач.

Председатель комиссии, известный парапсихолог, вынул из машины памяти кассету с записью мысли Сантоса и запер в ящик стола.

— Вы можете припомнить, о чем думали до начала сеанса? спросил он Мадию.

Она смутилась.

— Забыли? Это очень важно…

Она подняла глаза:

— Я припомнила последнюю встречу с одним знакомым эвездолетчиком.

Ей задали еще несколько вопросов. Что она почувствовала, как только восприняла чужую мысль? Не было ли болезненным это ощущение? Не появлялись ли во время сеанса посторонние мысли?

Ясные и исчерпывающие ответы Мадии вполне удовлетворили ученых.

На следующее утро, когда прилетел Сантос, комиссия сначала вскрыла кассету, привезенную с Марса, переписала и прослушала текст, потом при торжественном молчании была прослушана запись мысли, принятая на Земле. Тексты были идентичны.

…Как сложилась бы судьба бабушки, если бы на «Уссури» работал мыслетрон? Об этом думала Мадия, перелистывая дневник Натальи Тархановой. Сколько лет этому дневнику? Бумага его пожелтела, выцвели чернила. Но какая свежесть чувств. Мадия перевернула страницу дневника, легко читая четкий почерк своей бабушки.

«Ты очень далек от меня, так далек, что я не предоставляю этого. Я смотрю на звезды, и они как бы заново открываются мне. Я разговариваю с ними, и мне кажется, что я разговариваю с тобой.

Улетая, ты сказал: жди меня. Но разве я могу вычеркнуть тебя из сердца? Окружающие не замечают во мне никаких перемен. Я такая же, какой была, и стараюсь держаться так, словно ничего не изменилось в моей жизни. И однако боль разлуки живет в моем сердце. Она позже поставит свою печать на моем лице.

Я живу в том домике у космодрома, в котором мы провели последние дни перед твоим отлетом. Я ничего там не переменила. И, возвращаясь с гастролей, с волнением открываю нашу комнату: а вдруг?.. Я отдала бы все на свете, чтобы хоть пять минут видеть тебя. Мне кажется, после этого станет легче.

У нас растет сын. Я назвала его Иваном. Он походит на тебя, мой Ивашка, и это радует меня. Думается, я приобретаю спокойствие.

Перед сном мы с Ивашкой выходим на балкон и смотрим на звезды. Смотрю я, и он тоже таращит глазенки, улыбается, тянется ко мне. В эти секунды мой мир — передо мной, детская улыбка как бы ограждает меня от одиночества, тоски и горя.

Успокоенная, счастливая, возвращаюсь к себе и закрашиваю квадратик в календаре — еще на один день ты стал ближе к дому. Календарь я составила сама на все долгие годы твоего путешествия. И перед сном подхожу к календарю и считаю дни, недели, годы.

Опять осень. Звонкая ясность кругом. В блеклом небе, как и тысячу лет назад, курлычут журавли. Я кричу им:

«Вперед, отставшие, вперед! Последний первым долетит». И машу рукой. Ивашка смотрит снизу вверх и крепко держит меня за руку. Завтра мы расстанемся с ним — он поступает в первый класс лицея.

Он похож на тебя, наш Ивашка. Сходство не только внешнее, — оно проявляется мимолетно то в одном, то в другом. Он создал твой образ в своем воображении с помощью фотографий и рассказов о тебе. И сегодня мы отправились с ним на космодром в Зал звездолетчиков.

Молча входим в зал. Сколько тут каменных изваяний! Я слежу за Ивашкой. У него очень озабоченное лицо; он ищет тебя среди множества других чужих пап. Живых пап тут нет. Живые в космосе.

— Мама, вот наш папа! — во все горло кричит Ивашка и дергает меня sa руку. — Ну все, мама…

Я смеюсь. И тут же меня охватывает гнев. Почему я должна видеть не живого, а каменного мужа?..

— Мама, ты почему плачешь? — спрашивает Ивашка. — Вот же он, папа, смотри.

Я улыбаюсь сквозь слезы. Конечно же, папа рядом.

— С тобой никуда нельзя ходить. Ты всегда плачешь, мама, — насупившись, говорит Ивашка. — Смотри, какой у папы шлем, настоящий. Вырасту — и я буду такой, как папа. И буду стоять рядом с ним.

Это было выше моих сил. Я не хочу, не желаю, чтобы мой каменный сын стоял рядом с каменным отцом!»

Дальше несколько страниц дневника были исписаны цифрами. Наталья Андреевна подсчитывала, сколько ей придется ждать возвращения Тарханова, сколько лет тогда будет сыну, ей самой.

Мадия изучала каждую цифру, стараясь прочесть мысли бабушки. Колонки цифр были холодны. Они неумолимо доказывали: ждать придется долго. Наталья Андреевна, конечно, знала это, но все-таки еще и еще раз складывала, делила, умножала, вычитала, зачеркивала написанное и начинала сначала. Зачем? Мадия могла только догадываться — бабушке было невыносимо тяжело. Последнюю страницу, исписанную цифрами, заключала короткая надпись:

«Я верю!»

«Жизнь моя прошла в ожидании. Я верила, что ты вернешься. Десятилетия я делаю одно и то же — жду. Ты не представляешь, что такое — ждать всю жизнь. Я выжила потому, что любила тебя, любила людей, жила среди людей и трудилась.

Ты не вернулся. Время и Пространство отняли тебя у меня. Я знаю: кто-то должен прокладывать дорогу в будущее. Эта доля досталась тебе. Я горжусь тобой и все еще верю, что ты вернешься.

Много лет назад, когда мы впервые побывали с Ивашкой в Зале звездолетчиков, он сказал, что будет космонавтом. Он стал астробиологом, женился, у него трое детей: двое воспитываются в пансионате, а младшая, Мадия, при мне. Я сама буду воспитывать ее. Я живу ею, моей внучкой, и я хочу, чтобы она была счастливее меня.

Пришла еще одна разлука. Иван с семьей на днях переезжает на Марс. Марс сейчас совсем рядом, он благоустроен, в него вдохнули земную жизнь. Я не могу покидать Землю. Я хочу дождаться тебя здесь.