Американские боги - Нил Гейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В круг света вышла старуха в красном сари. Между бровями у нее поблескивал синим крохотный драгоценный камень.
– И ты созвал нас сюда ради этой чепухи? – фыркнула она, и в ее голосе прозвучали удивление и раздражение. Среда нахмурил брови.
– Да, я созвал вас сюда. Но это разумно, Мама-джи, и вовсе не ерунда. Даже ребенку это понятно.
– Выходит, я ребенок? – Она погрозила ему пальцем. – Я была древней в Калигате за много веков до того, как о тебе стали даже задумываться, глупый ты человек. И я ребенок? Похоже, что так, ибо в твоих пустых словах нечего понимать.
И вновь на Тень снизошло двойное видение: он видел перед собой старуху с лицом, сморщенным от возраста и неодобрения, а за ней стояла огромная обнаженная женщина с черной, как новая кожаная куртка, кожей, но язык и губы у нее были цвета алой артериальной крови. На шее у женщины висело ожерелье из черепов, а многие руки сжимали ножи и мечи и отрубленные головы.
– Я не называл тебя ребенком, Мама-джи, – примирительно отозвался Среда. – Но кажется самоочевидным…
– Единственное, что кажется самоочевидным, – оборвала его старуха, поднимая руку (а за ней, через нее, над ней эхом поднялся черный палец с острым когтем), – это твоя жажда славы. Много столетий мы мирно жили в этой земле. Согласна, одним приходится легче, другим – тяжелее. Мне не на что жаловаться. Дома в Индии осталась моя реинкарнация, которая живет много лучше моего. Но я не завистлива. Я видела, как возносятся новые боги и как они низвергаются вновь. – Ее рука упала. Тень заметил, что остальные смотрят на неё и во взглядах их соединились уважение, удивление, даже замешательство. – Не далее мгновения назад они поклонялись тут железным дорогам. А теперь боги свай позабыты так же, как изумрудные охотники…
– Переходи к делу, Мама-джи, – буркнул Среда.
– К делу? – Ее ноздри раздулись, а уголки рта опустились. – Я – а я, как это самоочевидно, только ребенок – говорю: подождем. Не станем ничего делать. Мы не знаем наверняка, желают ли они нам вреда.
– И ты станешь советовать выжидать и тогда, когда они явятся ночью, чтобы убить или увезти неизвестно куда?
На лице ее отразилось веселое пренебрежение: чтобы показать его, хватило движения бровей и губ.
– Если они попытаются, – сказала она, – то увидят, что меня не так-то просто поймать и еще труднее убить.
Приземистый молодой человек на скамье позади нее издал горловое «хррмп», чтобы привлечь внимание, а потом раскатистым басом произнес:
– Всеотец, мой народ живет в достатке. Мы извлекаем лучшее из того, что имеем. Если эта твоя война обратится против нас, мы можем потерять все.
– Вы уже все потеряли, – ответил на это Среда. – Я предлагаю вам шанс хоть что-то отвоевать.
Огонь, словно повинуясь его голосу, вспыхнул выше, освещая лица слушателей.
«Я на самом деле не верю, – думал Тень. – Ничему из этого не верю. Может, мне все еще пятнадцать. Мама еще жива, и я даже не повстречал пока Лору. Все, что случилось до сих пор, просто очень яркий сон». Однако и в этом тоже он не мог себя убедить. Вера основана на чувствах, которыми мы воспринимаем и постигаем мир, – на зрении и слухе, на осязании и вкусе, и еще на памяти. Если они нам лгут, значит, ничему нельзя доверять. И даже если мы не верим, мы все равно не можем идти по пути иному, чем тот, какой показывают нам они. По этой дороге идти приходится до конца.
А огонь догорел, и Валаскъяльв, Одинова Палата, погрузилась во тьму.
– И что теперь? – шепотом спросил Тень.
– Теперь мы вернемся в зал с каруселью, – пробормотал мистер Нанси, – и старик Одноглазый купит всем обед, даст кое-кому на лапу, поцелует младенцев, и никто больше не произнесет слова на букву "б".
– Слова на букву "б"?
– Боги! Что ты вообще делал в тот день, когда раздавали мозги, малыш?
– Кое-кто рассказывал байку об украденных тигриных яйцах, и я должен был остановиться и узнать, чем она закончилась.
Мистер Нанси хмыкнул.
– Но ведь ничего не решено. Никто ни на что не согласился.
– Он их понемногу обрабатывает. Рано или поздно он их перетянет на свою сторону по одному. Вот увидишь. Они все в конечном итоге пойдут за ним.
Тень почувствовал, как откуда-то налетел ветер, взлохматил волосы, коснулся лица, потянул за собой.
Они стояли в зале с Самой Большой в Мире Каруселью и слушали «Императорский вальс».
В дальнем конце комнаты Среда говорил о чем-то с группкой людей, по виду туристов – их тут было столько же, сколько смутных фигур в палатах Одина.
– Идем, – пророкотал Среда и повел всех через единственный выход, оформленный как разверстая пасть чудовища – с острыми клыками, готовыми в любой момент разорвать всех в клочья. Он вел себя как политик, улещивая, подстегивая, улыбаясь, мягко не соглашаясь, примиряя.
– Что там произошло? – спросил Тень.
– А что там произошло, дерьмо заместо мозгов? – переспросил мистер Нанси.
– Палаты. Огонь. Тигриные яйца. Катание на карусели.
– Бог с тобой, кататься на карусели запрещено. Разве ты не видел таблички? А теперь примолкни.
Через пасть монстра они вышли в органный зал, что снова сбило Тень с толку: разве не этой дорогой они сюда пришли? Во второй раз зал выглядел не менее странно. Среда повел их вверх по каким-то лестницам, мимо свисавших с потолка моделей четырех апокалиптических всадников, а потом они проследовали за указателем к ближайшему выходу.
Тень и Нанси замыкали процессию. Вот они уже вышли из Дома на Скале, направляясь к стоянке, миновали сувенирный магазинчик.
– Жаль, что нам пришлось уйти, не посмотрев всего, – сказал мистер Нанси. – Я надеялся увидеть самый большой искусственный оркестр во всем мире.
– Я его видел, – подал голос Чернобог. – Ничего особенного.
Ресторан оказался в десяти минутах езды. Каждому из гостей Среда сказал, что обед за его счет, и организовал проезд для тех, у кого не было собственных средств передвижения.
Тень спросил себя, как же они тогда добрались до Дома на Скале и как же они разъедутся по домам, но решил вслух ничего не говорить. Это показалось ему самым умным из возможных замечаний.
Ему выпало отвезти в ресторан несколько гостей Среды. На переднее сиденье к нему села старуха в красном сари, еще двое устроились сзади: приземистый, необычного вида молодой человек, чье имя Тень не совсем расслышал, но звучало оно как «Элвис», и другой, в темном костюме, которого Тень никак не мог запомнить.
Он стоял возле этого человека у машины, открыл перед ним дверцу, закрыл ее – и не смог ничего о нем вспомнить. Повернувшись назад, он внимательно рассмотрел его, запечатлевая в памяти лицо, волосы, одежду, чтобы удостовериться, что узнает его при встрече, потом повернулся, чтобы завести машину, и тут обнаружил, что незнакомец ускользнул из его мыслей. По себе он оставил лишь впечатление богатства, но ничего больше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});