Вершалинский рай - Алексей Карпюк

«Это что еще за шайка, прости господи?! Провокация католиков? «Живые ружанцы»? — силился понять священник. — Однако говорят, кажется, не по-польски! Хулиганы пришли скандалить? Тогда это были бы мужчины!.. Может, сумасшедшие вырвались из психиатрички в Хороши? Или сектанты? Кажется, они!..»

Когда уже стало невозможно делать вид, будто ничего не произошло, Моисеев умолк, дал знак регенту, и пение прекратилось. В соборе установилась тишина. Тэкля испугалась еще больше и умолкла на полуслове. Моисеев гневно повернулся к бунтаркам. Как по команде, повернули к ним головы все присутствующие, тоже делавшие до этого вид, что ничего не замечают.

— Что за безобразие? — раздался грозный голос возмущенного священника. — Как вы посмели ворваться сюда?! Кто вас впустил?.. Марш отсюда, богохульницы! Немедленно уходите!.. Сейчас же вон из храма!

Такая светская речь звучала под сводами собора впервые.

Сотни возмущенных глаз сверлили женщин, их рассматривали в упор, как диковинных зверюшек. Лоснились физиономии панов, губы растягивались в брезгливо-снисходительных улыбках. Женщинам стало не по себе, они устыдились своих босых ног, пропахшей потом одежонки, растрепанных волос и выцветших грошовых платочков.

— Староста, сейчас же вывести их из храма! — скомандовал Моисеев. — Выбросить эту скверну прочь!

К женщинам подскочили служки.

— Буржуи, а вот мы вас ни крихи не боимся! — отчаянно закричала Тэкля. — Все равно пророк Альяш единственный бог на земле! Настане, настане час — и вы признаете его! Скоро признаете, окаянные!..

— Дождетесь вы погибели! — подхватила худая и мосластая Пелагея Субета из Плянтов, отбиваясь от служек. — Чтоб вы от сифилиса сгнили!..

— Не лезь, холуй, не трогай меня паршивыми лапами! — орала рассвирепевшая Тэкля.

Дюжий мужчина схватил Химку.

— Ма-анечка, сыно-очек, детки мои, ратуйте свою ма-атку! — Вырываясь, тетка выпустила листовки. Как белые голуби, разлетелись они по собору, и все увидели вдруг, как их много. Мужчина от удивления даже выпустил Химку.

Больше всех неистовствовала Пилипиха. Упав на мозаичный пол, она накрылась с головой теплым платком и завопила:

— Ой, лю-уди, что это де-елается? Убива-ают!.. Ой, рату-йте!

Дюжим служкам было не до нее, они выбирали богохульниц помоложе. Началась свалка. Тэкля рванула цепочку и отбивалась крестом. Остальные пустили в ход палки с портретами пророка. Отступая спиной к дверям, Химка неистово крестилась, не переставая причитать:

— Детки вы мои, гляньте, ей-богу, что делается! Вы только погляди-ите!.. Я-ашечка мой, Ма-анечка, где вы?!

У входа стоял ларек, сражение закипело вокруг него, и вскоре ларек был опрокинут. Крестики, медальоны, свечи, распятья, металлические деньги со звоном полетели на пол, а под сапогами разъяренных мужчин захрустели иконки.

Через минуту бабы оказались на мостовой.

Выйдя на Индурское шоссе, женщины свернули к Неману — дух перевести и прийти в себя. На песке сохли выброшенные из сетей водоросли с мелкой рыбешкой и обкатанные течением голыши — здесь бабы и остановились. Пилипиха прежде всего поставила под куст иконку, повалилась на траву и стала бить поклоны. Остальные начали прикладывать друг дружке примочки к синякам, мыться в реке, причесываться, заплетать косы. Затем присели на травку, взялись за узелки и торбы.

Постепенно языки развязались. Запивая лимонадом ситный хлеб, сначала говорили о чем-то незначительном, но потом кто-то, не выдержав, прыснул, и, как по сигналу, захохотали все — точно возвращались с гулянки или с крестин и вспоминали очень смешное.

— Ну и перепужался же батюшка! Ну и кричал! — смахивая набегавшие слезы, закатывалась Пелагея.

— А панов как паралик расшиб! — вторила ее невестка, рыжая и маленькая толстушка Тамарка.

— А этот холуй как схопит меня за руки! — вспомнила Палашка. — Ну и я его палкой хорошо благослови-ила, аж согнулся мой кавалер! Кофту порвал, выродок!.. У кого булавка есть, бабы?.. Ой, и тут синяк! А я думаю: что так жжет?!

Веснушчатое, как воробьиное яичко, курносое личико и зеленые глазки Тамарки светились радостью одержанной победы.

— А я ухажеру своему ногтями по морде хорошенько проехалась, как бороной!

— А меня, слышь, схватил поперек и тащит, тащит куда-то! — жаловалась Химка. — А ручищи у него что клещи! Я как вырвусь, как побегу, только у аптеки и остановилась! Смотрю — и вы за мной все несетесь!

— Цепочку вот порвала от креста! И эмаль потрескалась! — Тэкля внимательно и с сожалением рассматривала крест. — Ой, женщины, всыплет же мне Альяш! — жаловалась она, будто пророк и вправду мог учинить над ней расправу. — Хоть бы цепочку связать как-нибудь!

— И ларек перевернули! — не унималась Палашка. — Сколько добра им погубили — злотых на семь, а то, гляди, и больше! И правильно — не держи, поп, торгашей в храме! Где это видано — в церкви торговля! Иконами, свечами — святыней, будто булками, торгуют!.. Не, Альяш такого не допускает, гонит таких подальше — в поле или на выгон!

— Однако испортили мы панам праздничек, бабы, а? — гордо спросила Палашка. И призналась: — Никогда не было мне так страшно! Думала — полицию вызовут!

— И вызвали бы, если бы не убежали! — рассудила Химка.

— Зато долго будут нас помнить!

— Только тетку Пилипиху ни один кавалер не тронул! — прыснула Тамарка. — Но и наделали же вы, тетя, им гаму — на всю церковь!

Бабка истово била поклоны перед портретом Альяша в глубокой, как ящичек для рассады, рамке и даже не повернула головы.

— Вот уже заядлая в своей вере! — почтительно сказала Тамарка, понизив голос.

— О-о, так она тебе и улыбнется, чекай! — завидуя твердости характера своей спутницы, протянула худая молодка в синяках. — У нее на пальцах и на коленях, ей-богу, сама видала, настоящие мозоли от земных поклонов повырастали!

Минуту бабы молчали, глядя на сверкающий плес, на желтые пляжи и затуманенную стену леса на другом берегу.

— Файно как тут! — вырвалось у Палашки.

— Красота, да не про тебя! — осадила ее Тамарка.

— Твоя правда! Мужик мой в «Маланке» стишок читал:

I сасновы бор, пясок, у Нёмане купа́нка,Птушак розных галасок — панская гулянка!..

Все вздохнули.

Худая молодка встрепенулась:

— Ой, что же я рассиживаюсь, как пани? Дети же дома ждут! — Тяжело поднимаясь с травы, вздохнула еще раз. — Прибьет мужик, ей-богу! Никогда мне не верит, что бы я ни сказала, — сразу к морде с кулаками! А тут — синяки! «Откуда?» — первым делом спросит. Вы уж, бабы, выручайте, если что!

— Надо будет теперь нам держаться вместе, выручать одна одну! — рассудила Тэкля.

Остальные тоже вспомнили свои семьи, хозяйства. Посерьезнели и заторопились в дорогу.

В ряду событий, каждый день происходящих в относительно большом городе, инцидент в гродненском соборе был незначителен, чтобы получить широкую огласку, — не каждый очевидец счел своим долгом рассказать о нем дома. Зато Грибовщина встретила своих баб как настоящих героинь. Через день-другой этот случай оброс невероятными подробностями. Они множились и разлетались, как мощные солнечные протуберанцы по самым дальним селам.

— Слыхали, что грибовщинские бабы натворили в Гродно? — взволнованно говорили и наши, страшевские тетки. — Весь город вверх ногами поставили!

— Не говори! — подтверждала Кириллиха таким тоном, будто сама была при этом. — Как раз шел молебен, Тэкля с бабами внесла портрет Ильи на паперть и стала говорить слово божье. Батюшка хотел ее остановить, а портрет ка-ак засветится, ка-ак заблестит!.. Батюшка — дёру, как был, в ризе и с кадилом, так и вбежал на колокольню!

Кириллиха горящими глазами обвела слушательниц:

— Истинный бог!.. А народ, какой был в соборе, давай бабам в ноги кланяться да говорить: «Давно мы про вашего Илью знаем, но попы, холеры, не подпускают нас к его учению! Спасибо вам, сестрицы, что свет нам открыли!» А потом повыкидывали все иконы из притвора и Альяшовы портреты развесили!..

— Вся улица, говорят, завалена ликами архимандритов, архиереев и митрополитов разных! — дополнил Рыгорулько.

Но мешок подробностей у Кириллихи еще далеко не иссяк.

— Разбушевался народ по всему городу. Прибежал архиерей — консистория оттуда рукой подать! — успокаивать стал. Народ ни в какую! Тогда владыка давай бабам золото совать полными горстями, чтоб только ушли из церкви. А бабы: «Нет, не на таких напал, мы тебе не продадимся!» Видит владыка, что они неподкупные такие, почесал затылок, подобрал полы — и бегом в староство по телефону с самим маршалком говорить, чтобы быстрей давал войско…

— Во припекли! — восхитился Рыгорулька.