Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— М-да-м…
Еще больше испортило настроение совладельца-акционера английской Компании появление большой компании испанцев. Одного из них Мэррик сразу узнал, ибо не раз видел его рожу во время своего двухнедельного карантина в порту: еще у шести на поясах висели шпаги, да и сами они повадками и видом напоминали опытных наемников-головорезов. Последний же из них вдруг ехидно заулыбался, парой слов обратив внимание соотечественников на недовольно скривившегося агента Дженкинсона — чей несчастный вид почему-то очень рассмешил проклятых католиков.
— Вы с ними знакомы?
— К несчастью… Четверка с левого края — всего лишь простые офицеры-наставники царских мушкетеров. Рядом с ними гауптман немецких ландскнехтов и два капитана испанских наемников. Вон тот гнусно ухмыляющийся носатый ублюдок в шляпе с ало-синим пером — испанский негоциант Рамон Карвахаль. Ранней весной он привел в Нарву четыре корабля со свинцом, отличным хересом и специями: ходят упорные слухи, что к середине лета он ждет еще семь каракк с оливковым маслом и шерстью мериносов[7].
— Сразу семь?!? Он так богат?
— Сам нет, но Карвахаль представляет при русском дворе интересы испанской Ме́сты[8] — в которую, как вы несомненно знаете, входят не только почти все знатные гранды, но даже и некоторые кардиналы.
Со времен блистательных завоеваний Кортеса и Писарро в Новом Свете, испанская знать постепенно привыкла жить в роскоши — и отвыкла в чем-либо себе отказывать ради оной. Представив те потоки золота и серебра, что ежегодно наполняют царскую казну благодаря одним лишь только мадридским грандам (за которыми наверняка тянулись и обычные состоятельные идальго), достопочтенный сэр болезненно поморщился и отвернулся от Восточного торгового двора, разом потеряв к нему интерес.
— Я увидел достаточно. Возвращаемся!
— Как скажете, сэр Уильям.
Меж тем испанцы явно вознамерились приблизиться ради пары-другой оскорбительных насмешек — однако резко передумали, когда вдали появилась пятерка городской стражи в приметных красных кафтанах. Навстречу им с другой стороны площади неторопливо вышагивали еще пять городовых стрельцов, и католики демонстративно потеряли интерес к возможному развлечению — сильно обрадовав этим охранников консула, напряженно тискавших рукояти своих коротких кинжалов. Нет, в стычке накоротке те были очень даже ничего, но против боевых шпаг в умелых руках… Вновь пристраиваясь позади консула Меррика с сыном и агента Дженкинса, простые английские парни мысленно вознесли горячую благодарность своим небесным покровителям-святым, ну и заодно благоразумию их нанимателя.
— Энтони, когда я скучал в портовом карантине, мне рассказали довольно любопытный слух. Правда ли, что король Иоанн этой зимой поклялся более никого не казнить, и вообще, править милостиво и справедливо?
— Должен заметить, достопочтенный сэр, что в Русском царстве существует много видов казней, и большинство из них совсем не подразумевают смерть. Лишь девять причин могут привести виновного на эшафот, и все они довольно… Веские.
— Например?
— Намеренный поджог жилища, осквернение храма, убийство, работорговля, измена государю и вере…
— О? И в чем же тогда смысл королевской клятвы?
— Царь Иоанн прилюдно поклялся в главном соборе Московии править без пролития крови — и затем подтвердил свой обет в присутствии русского митрополита, большого числа благородных людей и простых горожан. Но уверяю, сэр Уильям, это ничего не изменило.
— В самом деле? Ты намекаешь, что король просто кинул черни вкусную кость, но на самом деле?..
— Нет-нет! Я хочу сказать, что с тех пор как в Московии появились каменоломни и рудники, куда со всего царства отправляют провинившихся и приговоренных — царь не утвердил ни одного приговора со смертной казнью. Так что этот обет не сильно его обременил. Но даже, если вдруг и возникнет необходимость в… Кхм-кхм. То старший из принцев крови Димитрий тоже имеет право, и даже обязанность судить и выносить такие приговоры — как младший соправитель своего отца.
— Ах вот оно что?
Прошагав в полном молчании несколько минут, консул в продолжение разговора поинтересовался, были ли какие-нибудь заметные последствия у столь неоднозначной королевской клятвы.
— О да: вдобавок к пяти уже имеющимся, чиновники царя Иоанна заложили дюжину новых каменоломен и сразу три десятка рудников.
— Хм? Очень… Прагматичный подход. А что же принц Димитрий, он уже воспользовался своим правом?
— Нет, достопочтенный сэр: государь-наследник очень набожен, и с большой неохотой утверждает даже обычную торговую казнь.
— Это когда виновника бьют кнутом на торговой площади? Хм-м, очень милосердное наказание, очень. Или все же, наоборот?..
— Сэр Уильям?
— На эшафоте смерть быстрая, Энтони. В каменоломнях же человек может годами гнить заживо: я как-то видел подобное у осман, и надолго запомнил… Свои впечатления. Н-да.
Выйдя на перекресток, компания остановилась, дожидаясь пока знаток Москвы укажет, куда им всем двигаться дальше — ну и заодно пропустить медленно втягивающиеся в узкую улочку телеги с кирпичом приятно-желтого цвета.
— Тот человек, что говорил мне про обет короля Иоанна, так же рассказал, что принц Димитрий устроил чуть ли не публичное покаяние перед большой толпой московской черни. Это правда?
— Если про толпу, то это самое наглое преуменьшение из всех, что я слышал. В тот день, сэр Уильям, на Красной площади и ее окрестностях собралась едва ли не вся Москва!.. Да и о черни ваш источник тоже солгал: наравне с простолюдинами присутствовали и самые знатнейшие люди Русии.
Как-то непонятно дернув головой, английский джентри благочестиво перекрестился перед тем как продолжить:
— Я был там, и подробно описал все что увидел и услышал в отчете для Компании.
— С которым я благополучно разминулся.
— Эм… Конечно, достопочтенный сэр.
Вновь перекрестившись, главный Дженкинс начал вспоминать:
— В тот день на площади перед Кремлем устроили длинный помост, который покрыли коврами — и когда площадь полностью заполнилась людьми, наследник московского престола вышел на него в полном одиночестве…
Прервавшись, рассказчик уступил середину улицы небольшому стаду белоснежных гусей, важно шествующих по утоптанной грязи и почти не обращающих внимания на босоногого долговязого паренька, что вичкой и голосом направлял их внутрь распахнутых ворот усадьбы.
— Он произнес очень, ОЧЕНЬ впечатляющую речь. Сначала обвинил себя в доверчивости и чрезмерном милосердии к врагам православной веры и государства; затем рассказал, что его недавняя болезнь и слепота есть наказание за гордыню и опять же излишнюю доверчивость к тем, кто этого был недостоин. Потом упомянул неких злодеев, которым очень не нравится династическая уния Литвы и Русского
