Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У самой Марины от радости глаза стали мокрые. Повернувшись к Юле, она сказала нарочито сердито:
– Тьфу, ты чего, расцелуешь меня сейчас, что ли? Ничего еще не сделали, целоваться будем, когда Катя поправится.
– Это точно, – ответила Юля, все же вытирая глаза руками.
Марина стала быстро отмечать галочками фотографии в Ватсап, чтобы сразу отправить тете все страницы выписных эпикризов. Юля смотрела на Марину, уткнувшуюся в телефон, и внезапно осознала, что ее приход был как просветление: в их темную неуютную депрессивную квартиру она вошла, и сразу все вокруг преобразилось, все преисполнилось надеждой. Теплая легкость расползлась по душным, мало проветриваемым комнатам, чуть отнимая Юлину память, а вместе с ней и мучение. Бывают моменты, когда каждому из нас жизненно необходим человек-праздник, хотя бы несколько мгновений его целебного внимания.
Но поздно вечером она вынуждена была отвезти Марину домой, а затем вернуться в дом, где Катя уже спала, а Антон задремал под звуки телевизора. Банки пива валялись на полу.
В это время на другом конце города Женя ругалась с мужем. Эдуард, так звали ее супруга, работал в политехническом университете, который когда-то сам закончил с красным дипломом. Невероятно умный и талантливый, он знал, что никогда не сможет найти лучшего применения своему таланту, чем в науке. Поэтому, даже за чрезмерно скромную зарплату, готов был трудиться там день и ночь.
Приходилось и правда задерживаться после пар, чтобы писать диссертацию: дома три мальчика-сорванца, к тому же все погодки, не давали и двух слов связать в голове, не то что работать. Женя не так давно сообразила, что отец ее детей уклонялся от своих родительских обязанностей, прячась на работе, и стала понемногу высказывать ему свое недовольство. Однако это не возымело действия, и вот сегодня они уже по-настоящему ругались.
– Ты приходишь в девять часов вечера! В девять! – кричала она. – Когда им уже спать надо ложиться. Здорово, конечно, что ты читаешь сказку на ночь старшим, и они засыпают. Но разве пятнадцать минут в день – это то, что нужно детям? Как они вырастут мужчинами, если отца не видят?
– Женя, ты забываешь, что мне нужно работать, я не могу не работать, – оправдывался Эдуард, – если я не буду корпеть над диссертацией, то никогда ее не закончу. Какой же из меня научный сотрудник, если я не получу ученую степень, не буду развиваться?
– Может быть, сейчас стоит отложить твою диссертацию, пока дети маленькие? – говорила Женя. – Я все понимаю, все терплю, и что на мне весь быт, дети, ничего у тебя не прошу. Просто уделяй им чуть больше времени, ведь это твои сыновья, они скучают по тебе. Сейчас не будешь заниматься – так ведь они вырастут, и им не будет до тебя дела. С твоим умом и эрудицией как ты это не понимаешь, такую простую вещь, как?!
– Я согласен, в твоих словах есть зерно истины, – уступал Эдуард, – но и ты меня пойми: мы не предохраняемся, значит, в любой момент ты снова забеременеешь, и у нас будет еще больше малышей. И я так до бесконечности буду откладывать свою работу? Мы ведь договаривались, что воспитаем столько детей, сколько Бог пошлет, только домашний очаг будет полностью на тебе. Так все-таки, может быть, нам стоит остановиться на троих?
– Что?! – испуганно закричала Женя. – Теперь ты еще хочешь ограничить нас по рождению детей? Нет, вообще, это уже слишком, – она присела на диван и обхватила руками колени. – Слышать такое! Это ведь противоестественно! И потом, тебе не кажется, что взвалить весь быт и детей на меня – это наглость? Вон у Алины двое детей, так у нее домработница, детские сады, няни.
– Ну, я хочу сказать, это не совсем удачный пример, – возмутился Эдуард, – твоя Алина жуткая лентяйка. Домработница, няня, детский сад! Ты тоже так хочешь? Она ведь вообще ничего не делает.
– Да, но муж ей сразу сказал, что оплатит ей любую помощь, чтобы она не уставала. Он ее бережет. А тебе все равно, что со мной.
– Мне не все равно. Я много раз предлагал тебе отдать детей в детский сад, благо у нас преимущество по очереди. Но ты ведь отказываешься. А няню, домработницу, к сожалению, оплатить не могу.
– Отдать в сад, нанять няню! – воскликнула Женя. Ее затрясло. Он перевирал ее мысли. – Садик – зло! Так даже священник на телепередаче сказал во всеуслышание. В садике чужие тети, которым совершенно плевать на твоего ребенка. Детям нужна мать, нужен отец, нужен семейный очаг. Мать и отца не заменит никто.
– Тогда я просто не вижу никакого выхода из данной ситуации.
Эдуард и Женя долгое время жили в общежитии, там институт им выделял комнату. Там и рожали первых детей. Они были верующими православными людьми, и как-то так получилось, что при знакомстве раз и навсегда решили, что у них будет много малышей, Эдуард посвятит себя науке, а Женя – детям.
Но годы шли, и они начали уставать и от тоски крохотной комнаты, в которой ютились все вместе с детьми, от общей ванны и туалета на этаже, и от невозможности накопить хоть на что-то, хоть на комнату в коммуналке, где был бы хотя бы свой санузел. Не было в отношениях уже былой нежности, заботы, что уж говорить о каких-то доверительных беседах, в которые они погружались в юности часами, – и пару слов друг другу некогда было сказать теперь. Все между делом, все на ходу.
Духовность их отношений теперь как будто сосредоточилась на том, что они делали, но каждый сам по себе: он – хранил эту духовность в работе, она – в заботе о детях.
Потом Женя забеременела третьим мальчиком, и тогда Эдуард стал настойчивее пробивать в университете жилье. На этот раз у него получилось: им дали трехкомнатную квартиру по социальной программе. Они сделали там недорогой, но свежий ремонт, поклеили обои, повесили шторы, купили мебель, большей частью подержанную, и
