Откуда я иду, или Сны в Красном городе - Станислав Борисович Малозёмов

отпустил тяжелый крест и он ощутимо ткнул протодиакона в живот. – Дался ты мне. Твоя жизнь – перед богом. Не мне её судить. Да и тебе мою трогать не надо. Я за свои грехи кару Божию получу, если он мне их не отпустит. Короче, я переодеваться в облачение пошел. А ты посылай за воришкой. Пусть покается раз сам хочет.

Шелеста диакон привел не так уж и скоро. Тот сначала побежал домой, робу скинул, оделся в костюм дорогой, яловые сапоги тончайшей выделки и красивое бостоновое пальто шоколадного цвета. Вошел он в храм почти солдатским строевым шагом, на лице отпечатались надежда и уверенность, держался он прямо и оттого маленький свой рост на глаз увеличивал слегка.

– Бог с тобой, сын мой. Я иерей Илия, священник церкви. Готов ли ты, раб божий Николай, исповедоваться Господу Христу нашему – спасителю, во грехах своих? Согласен ли ты принять меня за доверенного Господнего и через меня да услышит Господь покаяние твоё и да простит тебе поступки твои греховные с надеждой, что более не совершишь ты, сын мой, деяний неправедных?

– Ну, да. – Поклонился Шелест и перекрестился. Готов. Пришла пора. Только никаких других смертных грехов кроме того, что ворую с детства, нет у меня. «Гордыня, жадность, гнев, зависть, похоть, обжорство и лень.» – я все грехи смертные знаю. Я вообще – то по происхождению и недавней ещё жизни – человек образованный и интеллигентный.

Это в Кызылдале распустился немного, поддавать стал, работу нашел только грубую. Сам чуток опустился. Это есть. Но касаемо смертных грехов – так ни одного не имею. Ворую не от алчности, то бишь не от жадности. На одежду, еду, содержание сегодняшней жены и алименты ребёнку от первого брака ни гроша ворованного не пользовал сроду. На кирпичном у меня зарплата высокая и шестой разряд мастера по обжигу. Ворую – будто сила какая – то меня заставляет. Не хочу, надоело, опасно, а зверь внутри меня рычит: « Не мелочись. Воруй самое дорогое и ценное. Позволю жить дальше тогда. А бросишь – умерщвлю. Сожру сердце и сдохнешь сразу, и забудут тебе все. И жена бывшая, и ребенок, А сущая супруга сразу за другого выскочит.» Вот прямо так и орёт где – то в мозгах. Сил терпеть нет уже.

– Понял.– Сказал отец Илия. – Идём к лику Христа. Но учти – соврешь или утаишь малость малую – не будет тебе прощения и грех Господь не снимет. Оставит тебя мучиться дальше. До смерти.

– Понимаю.– Николай перекрестился с глубокими поклонами на все четыре стороны. – Нет мне смысла скрывать. Как на духу скажу всё. Тем более врать Господу! Нет, извините. Начнём?

(исповедь раба Божьего, крещенного Николая, при посредстве иерея Илии в священном храме города Кызылдала двадцать шестого января 1966 года. )

– Я вообще – то артист. Актёр я. Из Прокопьевского драматического театра имени Ленинского комсомола. Это Кемеровская область. Рядом с известным Новокузнецком городок наш. Родился как раз в Новокузнецке. Юго – восток западной Сибири. Красота. Природа! В раю, наверное, такая же. Школу там окончил. И хотел стать артистом. Ещё в детском садике замыслил. Вся семья в Новокузнецк на работу ездила. Под боком же. Тогда он назывался Сталинск. В шестьдесят первом стал опять Кузнецком, как в семнадцатом веке. Только прибавили к названию это «ново». Батя в шахте уголь долбил. Мать на кране при металлургическом заводе вкалывала. Шахты и заводы были и у нас, но в Новокузнецке платили больше. Вот родители туда – обратно и мотались. А мы со старшим братаном Михой шарахались по Прокопьевску и вокруг него.

А там Салаирский кряж, река Аба, да много чего ещё, где погулять пацанам – радость. Аба, она почти как Томь, на которой Новокузнецк стоит. Ну, я так называю Прокопьевск – городок. Родной потому что. А Прокопьевск – третий по населению в области. И сейчас, и тогда был. Почти триста тысяч народу в одном месте для Сибири, это – ого – го! Наш город древний. В 1618 году был основан Кузнецкий острог, в 1648 – село Монастырское вблизи большого мужского Христорождественского монастыря. А в 1784 – м построили сперва село Усаты да вскоре рядом с ним село Прокопьевское. Так назвали в честь Прокопия Устюжского, основателя деревни и угольного прииска. Город тоже потом его имя взял. Ну, я отвлёкся. Хотя край родной вспомнил добром, но именно там я начал воровать.

Болтались мы с братцем на кольцевом трамвае всё свободное время. Я с тридцатого года, брат с двадцать седьмого. В сорок восьмом школу окончил – семнадцать лет было. Брат недоучился. Бросил в девятом классе. А в Прокопьевске учиться на артиста негде было. Ну, мы рабочими подсобными в магазин промтоваров устроились. С этого и пошло. Я спёр сначала здоровенный моток ткани со склада. «Коверкот» вроде. Продал дорого на базаре цыганам. Мне так понравилось, что можно стырить вещь, которая ничейная. Государственная. Ничья, короче. Людей мы не обворовывали. Из карманов и квартир ни одной копейки, ни одной вещицы не взяли.

Я тогда такую сладость испытал, что сразу же понял, что теперь только воровать! Риск, смелость нужна. Хитрость. Ум. Без них поймают сразу. А меня так и не вычислил никто. Мастером стал этого подлого дела. Брата поймали и посадили на семь лет. Он не такой башковитый как я. Вывез со стройки бетономешалку и на шахте продать собрался. Пошел к заместителю начальника. Тот понял – откуда ноги. Подожди, говорит, в коридоре. Я тебе тысячу рублей приготовлю. Бухгалтеру записку черкну. Отнесешь, получишь.

Ну, тут наряд и приехал из горотдела милиции. Семь лет потом влепили братану. А я до пятьдесят девятого года пахал как проклятый на воровском поле. Ни к кому не присоединялся. Тихо работал Местные жиганы и уркаганы, домушники да фармазонщики и знать обо мне не знали.

Долго искал что взять. Потом размышлял – как. Даже схемы писал. По минутам всё рассчитывал. Следил за обстановкой и выбирал точный, один единственный шанс. После продажи немного отмечал сам с собой в ресторане. Жил на деньги, которые магазин мне платил как грузчику, а ворованные разносил по домам инвалидам войны.

Говорил, что я из Фонда молодых защитников Отечества. В военкомат сначала ходил специально за списками. Говорил, что я от горкома комсомола. Создаём фонд помощи бывшим воинам – инвалидам. Никто меня даже не проверял. Давали фамилии и адреса. А деньги, объяснял я инвалидам, когда отдавал, собираем на богатых государственных предприятиях и поддерживаем инвалидов и награждённых медалями «за отвагу», орденами. Мне верили, обнимали, кормили и, видно было, уважали.

.А, главное, никто не искал этот фонд. Только в газете статья одного офицера – калеки вышла. Он хвалил горком комсомола за помощь бывшим воинам. Горком ничего не понимал, но статье радовался. Я долго помогал прокопьевским калекам. А пятьдесят седьмой и восьмой годы пришлись на Новокузнецк. В Прокопьевске уже воровать негде было. Всё обошел. Все предприятия, где тырил дорогие вещи. По – новой там лазить опасно было.

Два года отдал Новокузнецку. Угонял со строек бензовозы, бетономешалки, подъемные краны и пихал их местным уголовникам отсидевшим. На вокзале знакомился. Урки за машины мне платили половину цены и сами потом их подороже сбагривали.

Пришлось и тут устроиться в магазин грузчиком. В большой продовольственный. На зарплату и жил. Честное слово. Хватало мне за глаза. А от воровства получал всё больше и больше удовольствия. Так хитроумно научился тёмные делишки творить, аж сам удивлялся. Откуда во мне смекалистость такая и сплошное везение?

Кто надоумил меня пойти в городской комитет профсоюзов, который из бюджета помогал деньгами семьям погибших? Вроде никто. Значит умный я. Сказал там, что я руководитель молодежного комитета « Слава живым и погибшим победителям». Дайте мне, говорю, адреса и фамилии вдов убитых солдат и офицеров. А у них, надо же, и адреса были, и сами они помогали деньгами государства раз в полгода.

Сталинск, который теперь Новокузнецк, побольше моего Прокопьевска. Было где развернуться. Я тащил всё ценное, что плохо лежало. А при советском нашем раздолбайстве именно так и лежало всё. Руки чесались. Всё бы украл. Но тырил – то ровно столько,