Сердце Тьмы - Антон Леонтьев

И он разразился оглушительно глупым хохотом пьяницы.

Меня покоробило упоминание языческого божества и имени нечистого. Я хотел было сказать отцу, что выбираю духовную стезю вовсе не для того, чтобы обладать властью. Отец говорил еще о чем-то, строил непонятные и чуждые мне планы. Он хотел возродить величие рода д'Эрбервилей, это стало его навязчивой мечтой.

— Я благодарен вам, батюшка, за ваше разрешение и покровительство, — сказал я. — И постараюсь не разочаровать вас!

— Ну что ж, я, можно сказать, горжусь тобой, хотя мне больше по душе твой брат Уго, — проворчал папаша. — Он настоящий д'Эрбервиль, не то, что ты. Он сделает наш род знаменитым, я в этом уверен. Ну а теперь пошли, я приготовил тебе сюрприз!

После этого батюшка потащил меня в сарай, где нас ждал мой братец Уго, в то время крепкий и дубинноголовый увалень семнадцати лет от роду. Рядом с ним, глупо хихикая и фальшиво протестуя, находились две свежие крестьянские дочери. Это и был тот самый сюрприз, который изыскал для меня папаша.

— До того, как откажешься от мирской жизни, Арман, ты должен насладиться ей сполна, — с диким гоготом произнес Уго. Я знал, что брат мой слывет чумой нашей провинции, так как ни одна мало-мальски красивая девушка не может избежать участи быть им обесчещенной. В этом пороке он переплюнул даже нашего батюшку.

Одна из пейзанок, полная блондинка, подошла и бесстыдно прижалась ко мне своею ляжкою. Я закрыл глаза и стал молиться. Я вспомнил Евангелие от Матфея, главу четвертую, стих десятый, слова Господа Иисуса Христа, который отвергал искушения нечистого, и воскликнул во весь голос, отталкивая прочь вавилонскую блудницу:

— Vade retro, Satanas! Изыди, Сатана! Нет, нет, это испытание, которое посылает мне всевидящий и наимудрейший Господь. Я должен преодолеть искушение, как это сделал и святой Антоний. — Хотя плотский грех сжигал меня изнутри и противный диавольский голосок внутри меня твердил: «Соглашайся, бери, она твоя!»

Но вера превыше всего! Я отверг сатанинские козни и выбежал из сарая, сопровождаемый криками и хохотом Уго, батюшки и бесов, которые так и кружили вокруг них. В тот день я ушел далеко в лес, где была у меня тайная поляна, и предался долгой и страстной молитве, после которой заснул тут же, на траве. Во сне явился мне святой Франциск Ассизский, повествование о жизни которого я читал, и сказал, что я сделал правильный выбор и отныне становится он моим патроном и покровителем.

Теперь я знал — судьба моя решена. Через неделю я покинул отчий дом д'Эрбервилей и перебрался в расположенный за пять лье монастырь монахов-францисканцев. Это, конечно, было ударом для моего батюшки. Он-то рассчитывал, что я стану священником и буду получать соответствующее теологическое образование в Париже, чтобы обзавестись нужными знакомствами и связями. Но я не собирался тратить свою жизнь и расходовать драгоценную душу на это. Монашеская келья, строгий пост и постоянные молитвы — вот что должно укрощать плоть и искоренять греховные мысли. К стыду своему признаюсь, что такие мысли терзали меня в то время очень сильно. Видимо, диавол, прознав о моем твердом намерении посвятить себя служению Богу, решил во что бы то ни стало заполучить меня. Я все время вспоминал ту самую сцену в сарае, когда соблазнительная крестьянка подходит ко мне, и пытался даже представить, что бы могло произойти далее, но всякий раз после этого предавался многочасовой молитве и аскезе, укрощая распаленное воображение и плоть.

Это помогло, и я сумел вытравить из своей несовершенной и подвластной греху души все срамные воспоминания. Батюшка, поняв, что я никогда не стану ни архиепископом, ни кардиналом, ни тем более римским папой, проклял меня и лишил наследства. Зато матушка несколько раз в год навещала меня в монастыре и даже жертвовала небольшие суммы. Она же рассказывала мне и о новостях из дома.

Уго, плененный мыслью сделать карьеру при дворе, отправился в Париж. Я могу только представить, как именно намеревался брат мой делать там карьеру и что он понимал под этим. Чтобы стать министром или советником короля, например, сделаться полководцем или судьей, у него не было достаточного образования и живости ума. Поэтому он принялся делать карьеру через будуары.

Мне стыдно говорить об этом, однако теперь, по прошествии стольких лет, я могу признаться — все эти годы я ненавидел Уго. Он был первым сыном, получил все богатство и титул, был красивым малым и пользовался успехом. Его, несмотря на многочисленные грехи и недостатки, все любили. И ему постоянно везло.

Даже до нашей отдаленной обители долетали слухи о тех бесчинствах, которые творил в столице мой брат. Он соблазнял замужних женщин, дрался на дуэли с их мужьями, занимался черной магией. Он растратил свою душу по пустякам!

Поэтому неудивительно, что однажды его бесчинству настал конец. Его очередной метрессой стала прелестная герцогиня де Рамбуйен. Она однажды посещала наш монастырь, и я был пленен солнечной красотой и грацией этой женщины. Однако герцогиня, пренебрегая супружескими обязательствами, изменяла мужу своему, старому герцогу, с самим королем. Я умолчу про вопиющие подробности этого адюльтера, но факт остается фактом — герцогиня изменяла и королю с моим братом Уго. Долго так продолжаться не могло. Король был сюзереном в государстве, и никто из его свиты не имел права делить постель с той же, что и он, женщиной.

Говорят, что одной ночью, когда герцогиня принимала в своем парижском доме Уго, к ней неожиданно заявился сам король. И вроде бы Уго повел себя наглым и бесчинным образом, что повлекло за собой гнев властелина. Брата моего обвинили в ереси и занятиях черной магией — что было правдой, ибо Уго предавался этому страшному греху, чтобы сделать себя еще более состоятельным как мужчину и завладеть симпатиями еще большего количества женщин.

Уго пришлось бежать из Парижа той же ночью, чтобы не быть арестованным и впоследствии наверняка сожженным. Затем несколько лет о нем не было ни слуху ни духу. Батюшка мой к тому времени скончался от постоянных возлияний и последствий прелюбодеяний, истратив почти все деньги нашего семейства. Моя матушка превратилась в высохшую и скорбную женщину, которая была вынуждена донашивать старые платья и высчитывать каждое су. Единственное, что утешало ее, это удачное замужество обеих моих сестер: одна стала женой престарелого маркиза, другая, наплевав на мнение тогда еще живого батюшки и не получив его благословения, обвенчалась с морским офицером, который за несколько лет сделал удачную карьеру и осел в столице. Сестры мои в меру своих возможностей помогали матушке, однако хозяйство нашего замка было так запущено, что требовалось богатство Креза, дабы исправить плачевную ситуацию. Вот к чему приводит погоня за вожделенными мечтами, которые в итоге оборачиваются грехами.

Замок и наши угодья были заложены, и я знал, недалек тот час, когда алчные кредиторы, в основном иудеи и итальянцы, набросятся, как стая стервятников, на бедную мою матушку. Она и сама была виновата в сложившейся ситуации — потакала батюшке и Уго, сама тратила деньги на безумные наряды и украшения. Но не время было вспоминать об этом. Я молился и просил у Господа избавления от позора и нищеты.

Тем временем объявился Уго. Он оказался при дворе испанского короля. Так как Испания и Франция находились в то время в весьма напряженных отношениях, то Уго мог наслаждаться полной безопасностью и быть уверенным в том, что ему не грозит быть выданным в руки нашей Фемиды.

Брат мой к тому времени если не остепенился, то хотя бы образумился, сделался осторожным и не подвергал себя лишнему риску. Я же за эти годы постоянными аскезами и молитвами снискал себе незаслуженную славу благочестивого монаха и стал правой рукой настоятеля. Поэтому, призвав меня к себе в кабинет, настоятель сказал, что желает поручить мне щепетильную и важную миссию. Мне требовалось отправиться в Мадрид с реликвией — нижней челюстью святого Бонифация, чтобы презентовать ее одному из влиятельных испанских прелатов. Наш настоятель был уже стар и слишком болен, чтобы отправиться самому в подобное путешествие, и выбор его пал на меня.

Я был польщен его решением. Разумеется, я тотчас снарядился в путь. При этом я имел в виду возможную встречу с Уго. Матушка дала мне письмо для своего любимого сына, а также настояла на том, чтобы я взял с собой пятьдесят золотых монет для Уго. Я пытался объяснить ей, чтобы она не разбрасывалась средствами, а лучше заплатила бы некоторые из многочисленных долгов или пожертвовала деньги церкви, но матушка, женщина упрямая и своевольная, сказала, что не мое дело рассуждать, я должен только исполнять ее веления, и если не желаю взять деньги для бедняжки Уго, то она больше не собирается иметь со мной ничего общего.