Тайна «Нереиды» - Марианна Алферова

— Нельзя тратить столько денег! Ты меня разоришь! — попытался протестовать Пизон.

— Да брось ты. Это мелочи. Главное впереди! Вспомни, сколько долгов наделал Юлий Цезарь, Рим покорил. Я куда моложе. Удачливее и талантливее. Раньше начал, и значит, взлечу выше. Главное — хорошо начать. Потому что кончают все плохо — червями и гробницей, на которой нельзя прочесть надпись. Ставь на меня смело, папаша! Пока все идет отлично. Ты втерся в доверие к Криспине, а значит, и к Руфину. Денежки так и польются в твой карман. Мне надо много денег — «Первооткрыватель» оказался прожорливым. Ты будешь доить Криспину, а я — лизать сливки… — Он потянулся, расправил плечи. — Сегодня такой день! Жаль, Марция удрала в Новую Атлантиду. Я бы с удовольствием повеселилсяс этой шлюшкой.

— Ты… подонок… я же твой отец… — У Пизона затряслись губы. — Как ты смеешь ко мне так относиться… так говорить!

— Да что ты, папашка, что ты! — воскликнул Бенит, вскакивая. — Я же тебя боготворю, как полагается любящему сыну! Кто, кроме меня, заступился за твою поруганную честь? Я наказал твою жену-потаскуху, ну а Цезаря мы превратим в пыль. И все это я делаю ради тебя! Наплюй на Марцию! Купи себе самую роскошную девку в Риме. Хочешь, дам адресок?

Пизон замотал головой и выскочил из триклиния. Он весь трясся.

— Подонок… как я позволил ему это сделать… Как позволил, — бормотал он.

Если бы Марция была рядом, он бы упал перед нею на колени. Но Марции не было. И Пизон рухнул перед мраморной Венерой и обнял ее колени.

— Прости, — бормотал Пизон и целовал золоченые ремешки сандалий.

И Венера снисходительно ему улыбалась.

Глава 17

Игры сенаторов

«Руфин Август заявил, что гений императора будет погребен в мавзолее императора Адриана». «Чудесное освобождение сенаторов произошло исключительно благодаря смелости и находчивости кандидата Пизона. Как выяснилось, во главе заговора стоял бывший гений консула Силана. Четырнадцать гениев-террористов убиты, еще двадцать семь заключены в карцер. Над ними вскоре состоится суд. Большинству угрожает смертный приговор за участие в попытке государственного переворота. Вот как надо поступать с этим племенем. А не создавать префектуры и потворствовать бунтарям, как предлагал Цезарь».

Элий вышел из курии уже в темноте. На форуме собралась толпа. Все одетые в темное. В черный для Рима час его граждане надевают траур. По республике носили траур. Теперь по гениям. Семь часов Элий пытался убедить сенаторов. Семь часов… Он охрип, выступая. Но ни в чем никого не убедил. Ликторы прокладывали ему путь в толпе. — Цезарь, говорят, ты полюбил гениев….Он не ответил. Римляне жестоки, едва вообразят, что кто-то угрожает их существованию. «Карфаген должен быть разрушен», и все тут. Ни жертвы, ни людские страдания в расчет не принимаются. Тем более никто не будет принимать во внимание страдания каких-то гениев. Раз гении дали повод, теперь их можно не щадить, не жалеть. Но римляне не видят, что им нужна помощь гениев. Ибо Рим ослаблен как никогда. Он напоминает золотой сосуд, из которого откачали воздух. Один мощный, удар извне — и Риму конец. Рим ожидает война. С виками или с монголами — не важно. На ослабевшую Империю всегда нападают. Это закон. Но ослабевшая Империя не может вести войну — война истощает ее, высасывает последние соки и ведет к гибели. Однако не воевать она тоже не может, ибо должна защищаться. Замкнутый круг…

— Говорят, Цезарь сошел с ума, — сказал Луций Галл сенатору Пульхру, когда они вышли из курии. — Очень-очень на это похоже.

Летиция ждала его в триклинии. Стол был накрыт, блюда все были сплошь холодные. Летиция не притрагивалась к еде, в ожидании ощипывала веточки кипариса с венка.

— Я была на ее похоронах, — сказала Летти, когда Элий лег рядом. — Гении, в отличие от людей, уходят навсегда. А я хотела ее спросить: когда гении пытались меня убить, она помогала им или мне? Все думала, спрошу… и вот, не довелось.

— И хорошо, что не спросила, — отозвался Элий. — Гении слишком часто лгут. Если бы гении не лгали, люди бы стали как боги.

— Но ты же призываешь заключить с ними союз…

— Меня никто не поддержал.

— Я тебя не понимаю… — Летиция отшвырнула изуродованный венок. — Другие наверняка не понимают тоже. Вчера ты убил трех гениев. Сегодня призываешь их полюбить.

— Летти, девочка моя, не надо тащить прошлое в настоящее, даже если речь идет всего лишь о вчерашнем дне. Вчера я подавил мятеж гениев. Сегодня попытался заключить перемирие и максимально обезопасить Рим. И ты, разумеется, права… Меня не поняли. — Он наполнил кубок неразбавленным вином и сделал большой глоток. — Всех гениев объявили Перегринами. Получить гражданство для них почти невозможно. Для этого надо отслужить в армии десять лет. Но гении не умеют воевать. Они либо погибнут, либо останутся перегринами, либо…

— Либо? — спросила Летиция.

— Либо отыщут какой-то третий путь. Он хотел спросить, нельзя ли разогреть хотя бы телятину, потом вспомнил, что утром Летиция была на похоронах, в доме траур, и значит, сегодня не готовят, и на кухне никого нет. Придется довольствоваться вчерашним обедом из холодильника.

Глава 18

Игры драматурга Силана

«Элий Цезарь сообщил, что направил первому префекту претория Скавру специальную записку насчет событий в Персии. Но пока не получил ответа. Что конкретно содержится в этой записке, неизвестно».

«Кто знает, может, Бенит Пизон — это Юлий Цезарь наших дней? „О нет, это не Юлий Цезарь!“ — воскликнут многие. Но мой ответ таков — каковы времена, таков и Цезарь. „У нас уже есть Цезарь. Элий Цезарь“, — возражают мне. Но, выбирая между Элием и Бенитом, Рим должен выбрать Бенита Гней Галликан».

Надо было как-то отвлечь Летицию от воспоминаний. Премьера в театре Помпея пришлась как нельзя кстати. Ставили Плавта. Элий, занятый другими мыслями, не обратил внимания на название пьесы.

Летиция надела столу из золотистого шелка, нитку крупного жемчуга обвила вокруг шеи. Наряд более чем скромный для одной из самых богатых женщин

Рима и к тому же супруги Цезаря.

— Почему ты не надела пурпур? — спросил Элий, когда они садились в авто.

— К чему? Все равно через несколько месяцев его придется снять. А я могу к нему привыкнуть. Так лучше не привыкать, не так ли?

Марсово поле — пешеходная зона, в тени портиков здесь в любое время дня и ночи толпится народ. Однако для пурпурных авто делалось исключение. Когда машина Цезаря остановилась у входа в театр, толпа людей — судя по всему несчастливчики, которым не хватило билетов, — принялась радостно выкрикивать:

— Элий Цезарь! Элий Цезарь!

Летиция, выйдя из машины, послала толпящимся вокруг людям воздушный поцелуй. Толпа приветствовала ее радостным воем.

— Руфин уже в своей ложе, — сообщил служитель театра.

Летиция обожала театр — драпировки орхестра[37], где помещались сенаторы со своими женами, лучи прожекторов, прорезавших темноту, чтобы придать сцене то голубоватую, то золотую подсветку, шорох марципановых оберток, дыхание в полумраке сотен людей, внезапные взрывы смеха, а следом — ледяная тишина, когда замирает даже дыхание, и лишь на сцене гулко и четко звучат шаги актеров, обутых в котурны, и от брошенных в тишину зала реплик мурашки бегут по спине… а потом — вопль восторга-и опять тишина — и грохот аплодисментов, и подъем аулеума, как точка в конце письма[38]. Это можно переживать заново раз за разом и не насытиться никогда.

Элий почему-то боялся театра. Особенно театра Помпея. Быть может потому, что рядом с театром находилось здание курии Помпея — той самой, в которой убили Юлия Цезаря и которую потом замуровали. В детстве Элию представлялось почему-то, что труп божественного Юлия в окровавленной тоге замуровали в этой курии не погребенным. И как ни пытались взрослые его разубедить, та странная детская фантазия до сих пор вселяла в его душу тревогу.

Элий с Летицией, прежде чем занять свои места, направились к храму Венеры Победительницы. Маленький храм стоял наверху, и каждый ряд театральных кресел служил ступенькой к подножию храма богини любви.

Сегодня ни в орхестре, ни в следующих четырнадцати рядах, предназначенных для всадников, свободных мест не было. Да и остальные кресла были заняты, а театр вмещал восемнадцать тысяч зрителей. Элий, поднимаясь к храму, отвечал на приветствия и шутки. Зрители, как и в древние времена, обращались в театре к властителям запросто. Все на несколько часов становились лицедеями: и властители, и подданные…