Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, наша пресса нисколько не способствовала совершению займа посредством успокоения заграничной публики. Это было на руку большинству за границею, относившемуся с некоторым злорадством к тяжелому положению, в котором очутилась Россия. Вот, например, что доносил мне 8 января 1906 года (нового стиля) из Парижа наш финансовый агент Рафалович: «Les difficultès de la situation se manifestent très nettement dans l’attitude de la presse financière et Èconomique. Alors que M-r Paul Leroy Beaulieu (знаменитый финансовый деятель) – avec l’autoritè, que lui donne sa compètence toute spèciale, cherche a rassurer et a Èclairer le public et que M-r Kergell (редактор почтенного финансового журнала – „Revue Economique“) s’efforce d’agir dans le méme sens, il y a d’autres publications hebdomadaires qui se livrent а toutes les démonstrations q’inspire la haine autour d’un cadavre d’un ennemi».
«L’Economiste anglais dont l’animosité est chronique parle de l’ef-fochement de l’étalon d’or en Russie. Mal renseigné il annonce que la Russie est forcée de recevoir au cours forcé et a l’émission du papier monnaie non couvert. D’autres journaux racontent qu’une partie des ressources en or auraient été absorbées par des achats de fonds russes а l’étranger pour soutenir les cours». «La Russie est rèduite a faire des billets escomptables». «C’est le cris de guerre des ennemis du crèdit de la Russie».
Уже в ноябре месяце 1905 года положение денежного обращения стало весьма критическим, и я счел нужным держать в курсе дела комитет финансов. Комитет финансов с моего согласия поручил это двум своим членам В.Н. Коковцеву, бывшему министру финансов до 17 октября и оставившему этот пост по недоразумению без моего на то желания, и Шванебаху, бывшему до 17 октября министром земледелия и оставившему этот пост по моему желанию. Оба члена финансового комитета с министром финансов И.П. Шиповым следили за ходом операции с золотом и вообще операции государственного банка, но, конечно, ничего для улучшения дела предложить не могли.
Так как положение все ухудшалось, то я предложил Коковцеву, так как видел, что он желал бы поехать за границу, съездить в Париж попробовать сделать заем, хотя знал, что до разрешения мароккского вопроса заем невозможен. Посвящать членов финансового комитета в политическое положение дела я не считал возможным, а так как некоторые из них выражали мнение, что заграничный заем может быть возможен, то я и предложил Коковцеву съездить за границу, снабдив его надлежащими уполномочиями.
Он был в Париже в 20-х числах декабря 1905 года, переговорил с Рувье, но ему был дан известный мне заранее ответ, что до улажения мароккского дела заем сделать нельзя. Коковцев пожелал в Париже явиться к президенту Лубэ и просил на это разрешения. Разрешение помоему представлению было дано.
Согласно моему разрешению, Коковцеву удалось только получить 100 миллионов рублей авансом в счет будущего займа от банкиров, с которыми я вел переговоры о займе. Эти 100 милл. не могли оказать никакой помощи, так как в Берлине скоро наступал срок краткосрочным обязательствам, выпущенным еще до 17 октября Коковцевым; поэтому я просил его при обратном пути остановиться в Берлине, с тем чтобы постараться отсрочить эти обязательства на несколько месяцев, что им и было сделано, и при этом случае он являлся к Вильгельму. Ему удалось отсрочить, что, впрочем, было не трудно, так как германское правительство еще находилось в недоумении относительно моего образа действий по отношению внешней политики.
Ранее я имел случай рассказать, каким образом в Биорках в 1905 го– ду, как раз когда я, едучи в Америку переговаривать с японцами, остановился в Париже. Вильгельм сумел подвести нашего Государя и формально заключить за обоюдоподписанием и скрепою бывших с Ними высших сановников невозможный договор, ставивший Царя и Россию в самое непристойное положение относительно Франции и имевший целью охранить Германию русскою кровью от нападения как Франции, так преимущественно Англии, и как мне удалось аннулировать этот договор, но оставляя все-таки в перспективе желательность заключения такого договора, который бы объединил Россию, Германию и Францию в единое целое, держащее в руках судьбы, если не мира, то Европы. Это всегда была моя мысль и мой план, который так и не осуществился по недостатку прозорливости как нашей, так преимущественно Вильгельма. После аннулирования биоркского договора германское правительство, вероятно, охотно бы отказалось от Алжезираса и приняло бы тот путь, которого оно держалось в Париже, когда я возвращался из Америки, т. е. путь давления на Францию, дабы она приняла все условия Берлина, которые в результате водворили бы в Марокко такое же влияние немцев, как и французов.
От такого положения дальнейший шаг был бы водворение в Марокко преимущественного влияния немцев. После моего пребывания в Роминтене Вильгельм уже согласился на конференцию, а уклониться от нее для Германии было невозможно. Алжезирасская конференция уже была факт. Тогда началась игра в Алжезирасе. Наш интерес заключался в том, чтобы как можно скорее на этой конференции кончился мароккский вопрос и чтобы мы могли совершить заем, ставивший правительство Государя на твердую почву, хотя бы в денежном отношении.
Лично мне этот вопрос был особенно важен: я создал в 1896 году золотую валюту и установил правильное денежное обращение, и мне, создателю этого российского блага, было вдвойне больно быть во главе власти при провале золотого денежного обращения, хотя провале не по моей вине, а, с одной стороны, вследствие безумной войны, из-за которой еще до ее начала я покинул пост министра финансов, а, с другой, по недостаточной прозорливости бывшего министра финансов во время войны Коковцева, который, боясь во время войны сделать большой заем по сравнительно низкому курсу, все ждал скорого окончания войны, надеясь, что тогда заем будет более выгоден. Он не предвидел смуты после войны, которая расстроила этот план. Впрочем, должен сказать, что не он один, а почти все государственные деятели смуты не предвидели.
Франция желала не без основания, чтобы были приняты в Алжезирасе такие условия, при которых она сохранила бы в Марокко главенство, и рассчитывала в этом отношении на поддержку Англии и особливо нашу поддержку, не только как союзницы, но кроме того, зная, что нам деньги нужны, и нужны скоро. Сделать же большой заем до окончания Алжезираса, и окончания благополучного, было нельзя, потому что французское правительство не разрешит этот заем и еще потому, что до улажения мароккского вопроса общее политическое положение было столь неопределенно, что
