Спасите наши души - Вадим Тарасенко

3

Князь гулял. Гулял широко, по княжески. В кафе–баре был только он, пяток его братков и дюжина девиц — по две на брата. Гулянка была в той золотой стадии, когда уже без всяких комплексов залазишь даме за лифчик и при этом еще чувствуешь хоть какое–нибудь возбуждение. Уже начала падать из пьяных рук посуда, уже от «шумел камыш, деревья гнулись», веселая компашка перешла к «гоп–стоп, бабушка здорова, гоп–стоп и мечтает снова пережить налет». и уже хозяин бара и по совместительству, по случаю того, что гуляет сам Князь, официант подсчитывал убытки: «Ведь ничего же не заплатит, как пит дать ничего не заплатит, а попробуешь рыпнуться — в лучшем случае набьет морду, а может и бар разгромить». Он ненавистным взглядом смотрел, как Князь тискает двух хохочущих девиц. Из пышных, просторных украинских грудей, взращенных на сале и галушках, можно было бы без труда вылепить груди для стольких плоскогрудых англичанок, что ими бы можно было укомплектовать хороший бордель. Сжав зубы, он лицезрел, как за соседним столиком два братка мило заливали шампанское своим подругам за декольте.

— А ну–ка девочки, слабо на столе голыми станцевать? Плачу сто баксов, — Николай Князев очередной раз запустил свои руки в экскурсию по женским грудям.

«Все, хана посуде, — хозяин бара с отвращением смотрел, как брюнетка, колыша своим мощным и незатейливым, как кразовский бампер, бюстом и русоволосая, толкаемые Князем под зад, взбираются на стол. «А вон та русоволосая, чем–то напоминает подружку покойного Гришки, — неожиданно подумал он. — Она еще месяц назад приходила сюда со священником… Стоп!».

— Хозяин, где тебя черти носят, а ну принеси дамам шампанское, — услыхал он голос Князева.

— Сей момент, Николай Иванович, — хозяин бара метнулся за стойку, схватил бутылку и подбежал к столу с девицами и Князевым.

Девицы уже стояли на столе и, смеясь, протягивали фужеры. Он быстро откупорил бутылку и ловко налил шампанское в протянутые фужеры и, уловив момент, когда рэкетир посмотрел на него, выпалил:

— А у меня для Вас, Николай Иванович, есть кое–что поинтересней шампанского.

Князь тупо уставился на него, наконец, спросил:

— И что это у тебя есть для меня интересное? А ну говори, — он тяжело поднялся со стула, подошел к замершему хозяину бара и полуобнял того. — А вы что застыли. Как статуи, а ну, скидывайте с себя все, — гаркнул он на девиц, застывших на столе в одном нижнем белье.

Хозяин бара наклонился к уху Князева и шепнул:

— Я могу кое–что рассказать об Инне.

— Какой Инне?

— Подружке вашего покойного братика.

— Об Инке? — Князев схватил говорившего за ворот рубашки, притянул его лицо к своему и, обдав запахом спирта, выдохнул:

— Так что ты знаешь о ней?

Хозяин бара испугался ни на шутку. Прямо перед собой он увидел бешенные, с расширенными зрачками глаза рэкетира.

— Она один раз заходила ко мне в бар.

— Ну и что? — еще сильнее притянув его к себе, рявкнул Князь.

— Ни одна заходила.

— С кем, — голос Князева перешел в свистящий шепот.

— Со священником, — также шепотом ответил хозяин — официант.

— С попом? — в голосе рэкетира говоривший услыхал нотки облегчения.

«Э нет. Я из кожи вон вылезу, но добьюсь того, что бы ты считал, что я тебе оказал большую услугу».

— Если поп, то это не значит, что импотент. А наш священник мужчина молодой, красивый. Так что не знаю, не знаю… Да и ворковали они как два влюбленных голубка, друг дружку за руки держали. Между ними что–то есть. У меня на такие дела глаз наметан.

Рэкетир долго смотрел в глаза говорившему. Тот со страхом наблюдал, как пьяно–тупое выражение лица Князя сменяется пьяно–жестоким. Наконец тот разлепил губы:

— Ну, гляди, сука, если что не так — живьем сожгу в этом баре.

— Можете мне верить, Николай Иванович, — залепетал хозяин бара, — что я враг самому себе?

— Я тоже так думаю, — презрительно усмехнулся Князев, — ну а если все что ты сейчас мне сказал верно, то считай меня своим другом.

— Спасибо Николай Иванович. И не сомневайтесь — я точно вам все рассказал.

— Ну ладно, — Князев хлопнул хозяина бара по плечу, — на, держи, — и вытащив из кармана пиджака бумажник, отсчитал тому три сто долларовых купюры. Затем он вновь уселся за стол, за которым в ожидании своего хозяина застыли две обнаженные девицы.

— А ну брысь, — мужчина брезгливо махнул рукой.

Затем налив и выпив полбокала водки, он проорал в зал:

— Олег, ко мне.

Когда его ближайший помощник подскочил к нему, он обнял его за шею и что–то зашептал тому на ухо.

4

Инна стояла у окна и смотрела на нерадостный, стандартный для этого года пейзаж — мокрый снег, вяло сыплющийся с неба, серо–свинцовое небо, грязь. Смеркалось. «Хоть бы Сережка приезжал скорей. Он сегодня обещал заехать пораньше».

И тут же, словно услыхав желание девушки, зазвонил звонок. «Наконец–то», — Инна устремилась к двери. «Хоть бы это был он»:

— Кто там?

— Это я, Инна, — раздался за дверью любимый голос.

Дверь распахнулась.

— Привет, — в дверях стоял улыбающийся Сергей.

— Привет, проходи.

— Смотри, что я принес, — сказал Сергей, когда они прошли в комнату, и развернул, держащий в руках сверток.

— Ой, прелесть какая. Клубника! И такая крупная! — девушка захлопала в ладоши.

— Сейчас устроим пир. Ты как любишь — со сметаной, с сахаром?

— Я люблю просто клубнику, просто натуральную клубничку.

— Натуральную клубничку? Посмотрим, посмотрим, — Сергей рассмеялся и на мгновение прижал девушку к себе.

Та вздрогнула, счастливым взглядом окатила мужчину и пошла в кухню за посудой.

— Господи, как хорошо, — девушка, счастливо улыбаясь, медленно положила себе крупную клубничину в рот, — абсолютный кайф!

Сергей и Инна сидели за столом и уплетали клубнику.

— Так где ты такую достал? Такой крупной сейчас на рынке не купишь.

— Мужчина я или не мужчина, — Сергей стукнул себя кулаком в грудь.

— Ох ты боже ж мой. Надо же — мужчина! Добытчик!

А кто ж. Мужчина — хозяин жизни, — шутливо сказал Сергей.

— Может вы, мужчины, и хозяева, но очень… — девушка сделала паузу, не спеша положила в рот клубничину, — хреновые. Вы даже своих женщин как следует, содержать не можете, тоже мне д–о–б-ы–тч–и-к-и.

— Трудно быть лидером в этой жизни…

— Ну, начинается. Вы все мужчины такие. Чуть что — начинаете плакать, как вам трудно, как мы, женщины, вас только и используем в своих интересах, и какие мы стервы.

Сергей и Инна улыбаясь друг другу, продолжали шуточно отстаивать каждый свой пол.

— В этом есть доля истины… — начал было мужчина.

И тут же получил в ответ.

— Да вы, мужчины, везунчики в этой жизни, а все равно плачетесь — как вам бедненьким трудно живется, а мы, женщины, вас не понимаем, не ценим и не жалеем. А если подумать — работу вам найти легче, вам не надо рожать и не надо заботиться о ребенке, когда вторая половина трусливо убегает. Вас не страшит перспектива остаться одному, когда тебе уже за сорок. Да что там говорить, вы даже писаете гордо — стоя!

— Ну, Иннушка, дала по мужской половине! Как ты сказала: «Вы даже писаете гордо — стоя!», — Сергей вместе с Инной расхохотался.

— И все же, вы женщины, хоть и слабый пол, но можете так нашего брата закрутит, что мы готовы ползать перед вами на коленях.

— А для этого ума много не надо, намного меньше, чем для того, что бы выдрессировать, например, собаку.

— Ну, ты уж слишком… — Сергей не успел закончить фразу.

— Именно так, Сереженька. Призывно улыбнешься, кокетливо стрельнешь глазками, пройдешься, покачивая бедрами. Все! Мужик твой! Можешь упаковывать его в косметичку.

— Значит и меня, вот так — в косметичку, — спросил Сергей.

— Тебя? Тебя нет. Ты у нас особенный. Тебя бедрами не возьмешь. Ты бедроустойчивый!

— А чем же меня возьмешь?

Девушка посмотрела на мужчину, прищурила глаза, взяла одну ягоду клубники, откусила половину:

— Тебя и клубничкой не возьмешь, — девушка второй половиной ягоды потерла свои губы, — тебя возьмешь… — Инна встала и подошла к замершему на стуле мужчине, нагнулась над ним и провела той же половинкой ягоды по его губам, — тебя возьмешь… любовью… — две пары губ слились в сладком поцелуе.

Потом две пары глаз, почти в упор смотрели друг на друга.

— Сережа, скоро Новый Год, — женские губы почти касались мужских.

— Да, милая, скоро Новый Год, — мужчина сидел, боясь пошевельнуться, боясь, что вдруг исчезнет этот прекрасный миг и, сладко–мучительно не впуская в себя уверенность в то, что сейчас произойдет между ним и девушкой.