Спасите наши души - Вадим Тарасенко

Следующую пару нищих девушка одарила десятью копейками на двоих. По принятому здесь прейскуранту, за такие деньги «Благослови тебя Бог» не полагалось. Еще через пару просящих Инна перестала давать милостыню. «Если нищие — это божьи люди, то пусть Господь и заботится о своих коллегах. А я не Христос — я не могу, как Он, накормить пятью хлебами пять тысяч голодных». Так идя сквозь строй, исполняющий на разные — тенорные, басовые, с хрипотцой, а то и просто гнусавые голоса: «Подайте Христа ради», Инна, наконец, добралась до дверей церкви.

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (14), — тут же голосом любимого, назидательно, окатило ее, едва она открыла дверь. Инна оглянулась — «блаженные нищие» профессионально обрабатывали очередного клиента. «Ну что ж, если я окончательно разуверюсь в этом мире, то вступлю в гильдию нищих, а что — работать не надо, стой себе и проси: «Подайте Христа ради» и с голоду не умрешь и еще Царство Небесное в конце обещано. Красота! — девушка еще раз окинула взглядом согнутые спины и протянутые руки, — нет, все же противно, противно так жить, пусть даже тебе обещан рай. «Чем жить, стоя на коленях с протянутой рукой, выпрашивая у сильных мира сего разные подачки, лучше зубами вырывать себе достойную жизнь и пусть, даже, в конце тебе светит за это ад», — девушка решительно шагнула в церковь, откуда успокаивающе неслось: «Блаженны вы, когда будут поносить вас…»(12) Инна тихо встала за спинами прихожан.

— Люди, братья и сестры, будьте стойки в вере в Господа нашего Иисуса Христа. И будьте терпеливы в страданиях ваших. За это вас ожидает Царствие Небесное, — голос священника проникновенно звучал под куполом церкви, отражаясь от стен, окон, ликов Христа и Божьей Матери. «Поистине религия — великолепное обезболивающее для душ тех, которые поставили на себя крест в этой жизни и Господь, нет, не Господь, а его образ в сознании людей, есть великий и самый главный анестезиолог для человечества. Ну а лично для меня мой Сережка — самый главный, любимый анестезиолог, извини Господи за мою правду» — девушка посмотрела на любимого. А он, не подозревая о своей «второй профессии» продолжал:

— И да не соблазнят вас мирские искушения — все они пыль и суета перед лицом Вечного. Ибо как сказал Господь: «Ибо ты говоришь: «Я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся» (15). «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю», — девушка машинально повторила услышанные слова, — а ведь Он Сережку любит, иначе не связался с ним по Интернету. Значит и его Он «обличаю и наказываю». Ох, Господи, не надо его наказывать, он хороший, очень хороший…»

А между тем над головами вдохновенно плыло: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною…» (16). «А мы с Сережей услышали Его? Услышали! И Сергей должен опубликовать то, что напечатал принтер. Может, именно для этого Он его и избрал», — Инна во все глаза смотрела на своего любимого мужчину.

«Побеждающему дам сесть со мною на престоле Моем, как и я победил и сел с Отцом моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам» (14), — неслось в Небеса. «А мы с Сережкой кто — побеждающие или нет. И где мы будем, в конце концов — ох, наверное, уж не на престоле», — девушка не спеша, удалялась от церкви, удалялась от любимого, удалялась от Бога… — не буду впутывать Сергея в эти свои дела. Я и так его запутала между Богом и собой. Бог мне тогда помог, может и сейчас поможет».

5

Инна в этот день проснулась поздно. Посмотрела на часы — полдесятого. Она сладко потянулась в постели и встала. Посмотрела в окно — серое неуютное утро раскинулось за ним. Моросил легкий дождь. «Интересно, почему вид падающих капель дождя и мечущихся языков пламени костра всегда навевает на человека грустно–философское настроение и так гипнотически притягивает его взгляд? Наверное, в это время, вся его человечья сущность напоминает его грешной душе и о падении Адама, и о всемирном потопе и о геенне огненной — как наказаний за грехи людские. А грешен же человек, ох как грешен», — Инна про себя грустно улыбнулась и отвернулась от окна. «Сегодня вечером он придет», — мысль, даже скорее не мысль, а теплое чувство всплыло откуда–то изнутри. И сразу улучшило настроение девушки. Она снова сладко потянулась: «Ох, быстрей бы этот самый вечер наступил». Девушка накинула халат и отправилась в ванную комнату.

Зубная паста зеленой жирной гусеницей легла на щетку. «Интересно, когда девушка берет в рот банан, мужчины от этого зрелища балдеют, а когда сует туда же щетку — в лучшем случае равнодушны. А впрочем, все правильно, все по старику Фрейду. Девушка, с бананом во рту похожа на девушку с…, ну понятно с чем, а девушка со щеткой напоминает им дикого, небритого джигита с кинжалом во рту. А мужики, слава Богу, в большинстве своем не гомосексуалисты». Щетка последний раз прошлась по зубам, чистка зубов закончилась. Закончился и психоанализ по Фрейду. Мытье лица и шеи в холодной воде (горячая вода в доме была такой же редкой гостьей, как и султан в покоях нелюбимых жен) подвигла девушка на следующий внутренний монолог. «Вот попробуй придерживаться привычки западноевропейцев — принимать душ утром и вечером. Господи, ну почему у нас все так — живем как свиньи, питаемся как свиньи и сами грязные как свиньи. Неожиданно девушка увидела в углу ванной полки. За старым, пустым флаконом из–под шампуня, Гришкин бритвенный станок. И вмиг всплыло перед глазами — она и Гришка, тут в ванне… " И как свиньи, любим выкачаться в грязи», — про себя добавила Инна.

Умывшись, причесавшись, девушка собралась на базар — в холодильнике шаром покати. На базар Инна ходить любила. Ей приносило своеобразное удовольствие эта толчея и гомон людей, эти заваленные ряды с разноцветными и яркими овощами и фруктами. Она ощущала какой–то внутренний трепет и легкое возбуждение при виде здорового, сильного мужика, с закатанными по локоть рукавами и рубящего топором мертвую плоть, а потом бросающего отрубленные, влажно шлепающиеся на прилавок, куски мяса. Ей нравилось спрашивать цену товара, делая при этом равнодушное, даже чуть недовольное лицо. И смотреть, как продавец старается уговорить ее купить товар, напряженно улыбается и заглядывает ей в глаза. Приятно, черт возьми, хоть в мелочи, но почувствовать себя хозяином положения. И даже банальное кавказско–национальное: «Дэвушка, какой красавица. Дэвушка, купы мандарын. Почти даром отдам», доставляло ей чувство, чем–то сходное с тем сладостно–мстительным чувством, которое испытывает благополучная независимая женщина при виде опустившегося мужчины–неудачника. А то, что она проходит так дразняще–близко от этих детей гор — такая гордая, красивая и главное — недоступная для них, делало это чувство сильнее вдвойне.

Девушка посмотрела на термометр за окном — привычный, слякотно–промозглый ноль. «Надену спортивный костюм, сверху курточку и быстрым шагом на базар. Утренняя ходьба полезна для здоровья». От Инниного дома до базара было минут двадцать пешком.

Обход базара девушка начала с молочных рядов. Горы творога, бидоны и банки со сметанной и сливками радовали глаза. Инна подошла к тетке, Эверестом возвышающейся над Монбланом своего творога от буренки. И сама она походила на эту буренку — толстая, с крашенными каштановыми волосами, с круглым добродушным лицом, на котором печально смотрели на мир большие карие глаза.

— Почем Ваш творог? — Инна начала играть роль пресыщенного, недовольного покупателя.

— Четыре, — и ласково посмотрела на девушку, — ты попробуй, дочка, творог — прямо тает во рту.

Инна двумя пальчиками взяла кусочек творога и положила себе в рот. Творог был действительно хорош. Но какая прилична пьеса длится один акт — ни насладишься, ни игрой актеров, да и закрученный сюжет не создашь. Словом Инна отправилась дальше дегустировать твороженную продукцию. Пройдя по всем рядам и наевшись до отвала «дочка», «доченька», «девушка» и даже «тетенька» (так посмел ее назвать двенадцатилетний отрок, торговавший на пару с матерью. Хам!), вернулась к печальной тетке–буренке.

— Действительно, лучше Вашего творога не найти.

— А я что говорила?

Купив творога, девушка направилась к мясным прилавкам.

Куски ляжек, грудинок, боков и прочих частей тела свиней и коров серо–красным ковром устилали прилавки. Возле них кружились, приценивались, торговались, а то и просто околачивались люди. Вот субтильная девушка, которая если и сможет свернуть кому–нибудь шею, то только цыпленку–доходяге и то с огромным риском заработать себе нервное расстройство, прищурив глаза и, прикусив губы, смело тыкала в грудинку, когда–то принадлежавшей трехсот пятидесяти килограммовой свинье. Закончив процесс тыканья, наш тореадорша, напрягая все свои силенки, дотащила полуторакилограммовый кусок мяса до весов. Продавец — ражий мужик, лет тридцати, с густыми черными усами, поколдовав с гирями, и потыкав пальцем в калькулятор, выдал девушке ответ: