Джесси - Валерий Козырев

В армию Вока призывался в первой половине апреля, сейчас же на дворе был май, и день стоял уже по-летнему жаркий. Слабый ветерок серебрил листья придорожных тополей и приятно охлаждал лицо. Невдалеке рабочие в ярко-оранжевых жилетках укладывали асфальт, в воздухе витал запах дыма и плавленого гудрона. Когда подходил к дому, тело наполнила необыкновенная воздушная легкость. Он почти бегом взбежал по лестнице, – такой знакомой, на ней он помнил каждую щербинку, позвонил в свою квартиру. Дверь открыла мать. От неожиданности она отступила шаг назад и, всплеснув руками, смогла лишь проговорить.

– Володя! Сыночек!

Вока поставил чемодан на пол прихожей и обнял её. А из комнаты с радостным криком уже бежала младшая сестренка Катька, повзрослевшая за два года, – совсем уже девушка, и повисла у него на шее.

– Вовка, как я скучала! Как здорово, что ты опять дома! – щебетала она. Затем, чуть отстранившись: – Вока, какой ты стал мужественный да красивый!.. Как жаль, что ты мой брат, а то непременно бы влюбилась…

– Да и ты тоже, смотрю, девушка на выданье, – улыбался Вока.

Как и положено, в дембельском чемодане Воки были подарки для всей семьи. Он положил чемодан на стул, щелкнул замками, с видом фокусника извлек из него серую пушистую шаль и протянул ее матери.

– Извини, мама, что подарок не по сезону… Но зимой ты оценишь его и будешь благодарна.

– Спасибо, сынок, я и сейчас благодарна! – засветилась улыбкой мать и, накинув подарок сына на плечи, подошла к зеркалу. – А красивая-то какая! – Встала она у зеркала вполоборота, поглаживая дымчатую шерсть шали.

Кате в подарок привез Вока сделанную Валькой брошь, с крупным переливающимся зеленым камнем. Его Валька нашел в русле пересохшего ручья, огранил надфилем, подгоняя под купленную в магазине брошь, из которой он предварительно выковырял блеклый, искусственный камень. И когда камень вошел в гнездо, прежде чем основательно закрепить его, отшлифовал пастой гои. Брошь получилась удивительно красивой, и Валька, – зная, что у Воки есть младшая сестренка, отдал брошь ему. Катька тут же приколола её к платью и стала крутиться у зеркала.

– Теперь к ней надо что-то зеленое… – сказала она чуть задумчиво, и затем радостно: – Ура! У меня же есть зеленая перевязь для волос и зеленого цвета пояс!

– Ну, ты и модница стала! – рассмеялся Вока.

– Девушкам это позволительно!

– Кстати, у тебя ещё и глаза под цвет камня.

– Ну, не такие уж они у меня и зеленые! – кокетливо засмущалась Катерина.

Не прошло и часа, как Вока засобирался в город.

– Ба-а, да ты и дома-то еще совсем не был, отдохнул бы с дороги! – запротестовала мать.

Зато Катька Воку поддержала и напросилась идти вместе.

– Куда пойдем? – осведомилась она, взяв его под руку, лишь только они вышли из подъезда.

– На кудыкину гору, – как в детстве отшутился Вока.

– Нет, ну правда!

Катя откровенно гордилась братом, ей было приятно идти рядом с ним.

– Туда, где я не был два года.

– Но ты же везде не был два года!

– Тогда, куда глаза глядят.

– А куда они у тебя глядят?

– У меня – прямо, у тебя – не знаю.

– У меня тоже прямо.

Узнавая Воку, к ним подходили ребята, здоровались, с уважением поглядывая на его старшинские погоны. Катька чувствовала себя на седьмом небе. Прогуливаясь, вышли к фонтану. Издали он смотрелся, как огромная опрокинутая хрустальная ваза с бассейном у основания. Вокруг бассейна, по его периметру – разноцветные скамейки, буйство зелени и цветов. Серебристая водяная пыль, витая в воздухе, несла приятную прохладу; и у фонтана, несмотря на дневную жару, было не так душно. Кругом – радостные лица и детский смех. И вот, среди всего этого великолепия Вока вдруг почувствовал, что скучает по северной природе, той, которая как простенький ситец отличается от восточного, переливающегося яркими красками шелка, отличается от всего того, что сейчас окружает его. Ему стало грустно. Мог ли он подумать там, где местами росли лишь чахлые лиственницы, да на камнях серебрился сухой мох, что будет скучать по всему этому?! Но вот – не успел приехать, а уже скучает…

– Ты не рад, что дома? – не вытерпела Катька, заметив перемену в его настроении.

– Почему же? Рад. Просто, вспомнил те места, где служил. Там весной тоже красиво… Правда, по-другому, совсем не так, как здесь.

– И поэтому ты теперь всегда будешь ходить печальный?..

Катьке в душе было обидно, что она так ждала его домой, а он скучает по тому, что в её представлении не должно вызывать подобных чувств. Не понять девчонке, что это – часть жизни; и многие, кто отслужил, частенько с ностальгической тоской вспоминают пусть и не лёгкие, но дорогие сердцу армейские будни.

– Нет, – улыбнулся Вока. – Вот, немного погрущу, а потом всегда буду весёлым. Тем более что у меня такая сестренка! – И он приобнял её за плечи.

Катя смутилась.

– Ну и рука у тебя! Тяжёлая, словно железная…

Вока был её кумиром, и на всех ребят во дворе и в школе она смотрела, сравнивая с ним. Уже возвращаясь домой, они проходили мимо дома, в котором жил Гена.

– Гену часто видишь? – спросил Вока.

– Не очень. Только в церкви и иногда на улице. А в церковь он с какой-то девушкой приходит… Красива-я-я – слов нет!

– В общем-то, мы переписывались… Но про неё я не знаю; знаю только, что с Марьяной они окончательно расстались, и что она замуж вышла.

– Да, я про это тоже знаю.

– А ты-то откуда?!

– Все у нас в школе про это знают. У них же любовь была, как у Ромео и Джульетты!

– Ну ладно, всезнайка! Пошли к нему …

Гена недавно вернулся с работы и, поужинав, с книжкой в руках лежал на диване. На звонок дверь открыла Людмила Александровна.

– Здравствуйте, Людмила Александровна! – поздоровался Вока.

– Володя!!! – всплеснула она руками.

Гена, узнав друга по голосу, выбежал в прихожую.

– Вока!!! Генка!!! – закричали они одновременно, бросаясь обнимать друг друга.

– Ну, ты матерый северный медведь! – проговорил Гена, с трудом освобождаясь из могучих объятий друга.

– Да и ты тоже, брат, не доходяга! – смеялся Вока.

– Ну-ну, хватит вам силой меряться, – с нарочитой строгостью произнесла Людмила Александровна и по-матерински обняла Воку. – С возвращением, Володя! – Затем взглянула на скромно стоявшую у дверей Катю. – А это что за красавица: неужели Катерина?

– Она самая! – вместо застеснявшейся Катьки ответил Вока.

– Подумать только! Встретила бы на улице, ни за что бы не узнала!

Катька смутилась ещё больше.

– Ну-ну! – Людмила Александровна заметила, что девушка совсем засмущалась. – Не обижайся, Катерина, это я так… Конечно же я узнала тебя, хотя ты и очень повзрослела – просто невеста.

Людмила Александровна пригласила всех на кухню и принялась угощать пирожками с яблочным джемом, которые она пекла – как, впрочем, и все другое – великолепно. К этому времени подошел и задержавшийся на работе Михаил Иванович. Широкая славянская душа всегда рада гостям, и он шумно приветствовал Воку.

– До старшины дослужился, молодец! Не всякому удается, – приговаривал он, похлопывая его по плечу.

Из холодильника Михаил Иванович достал пару бутылок «Жигулевского», но, взглянув на ребят и не встретив подтверждения в их глазах, вздохнув, поставил бутылки обратно.

– А ведь какой повод, чтобы выпить, а? – с напускным сожалением промолвил он. И, сев за стол, обращаясь к Воке, спросил: – Ну, как служба-то: медом показалась али нет?..

– Да, всякое бывало… Наверное, как и везде.

– Это ты, Володя правильно сказал. Я ведь тоже срочную не на югах загорал; в Заполярье, на флоте служил – тоже, брат, всяко было… Север, он и есть север. Про него только вспоминать хорошо, а вот чтобы жить там, полюбить его всей душой надо – без этого никак! Не всякому это дано, но уж если прикипит душа к северу, ничем не оторвать. Все там другое: и природа, и живность. И людей он другими делает. Мягче, добрее люди на севере. Ведь недолго я там пробыл – три года. Это, брат, для севера – плюнуть и растереть, годам да километрам там счёт другой. А вот же – многое вспоминается! По первости-то как отслужил – все бы бросил, да обратно уехал!.. Да и морем тоже болел, тянет оно человека, точно магнит какой. По сей день служба вспоминается. Случай вот однажды был! – оживился он, явно настраиваясь на длинный рассказ. – Должны были мы в тропики идти, – в дальний поход, значит… Да только где-то на середине пути главный двигатель из строя вышел. Обратно уже далеко, получили приказ догрести на вспомогательных до одного промежуточного иностранного порта. В общем, встали мы там у стенки… Пока то да се, пока нам запчасти на двигатель подвезли, да потом в доке стояли – так и месяц прошел. Так вот, насмотрелись мы там на эту закордонную жизнь… Хорошо живут! Нам чтобы так – еще о-го-го, сколько надо! Не знаю, кто кого там у них угнетает, но бедных, – чтоб в лохмотьях ходили, я не видел. В магазинах тоже всего навалом: покупай – не хочу, деньги б только были… А вот случай там был один, – продолжал он, все более увлекаясь. – Недалеко от порта супермаркет ихний – универмаг, значит, по-нашему – загорелся. Пожар, разумеется, потушили быстро. С этим у них там тоже все в порядке – пожарные машины на пожар без воды не приезжают. А вот товар все-таки подпортился, где подмок, где-то пена на него попала… И весь этот по-ихнему хлам отгребли бульдозерами в сторону, и всё, что в этих кучах, можно было брать просто так, бесплатно, только бы место освободилось. В порту на тот момент из наших еще рыболовные суда стояли, да два сухогруза на рейде, так они этой дармовщиной загрузились так, что осели чуть не по самую ватерлинию! Да и мы не зевали, хоть офицеры и стыдили нас. Мол, защитники могучей социалистической державы, а тащите на борт всякий хлам, то, что, мол, капиталисты выкинули. Хотя сами ведь прекрасно знали, что в этой самой могучей державе даже если и деньги есть, так всё равно купить нечего… – Михаил Иванович замолчал, поняв, что ляпнул лишнее, но тут же, продолжил: – Да и жизнь там, скажу, повеселее будет… Днем работают, а вечером, стало быть, развлекаются. Кафе да ресторанов всяких у них там видимо невидимо, все улицы в рекламах, но и безобразия всякого тоже хватает. Целые улицы в городе такие есть, где…