Ослиная Шура - Александр Холин

– Да ты чего? – не понял он.

– Не смей, охальник, с тропы в сторону сходить! – прикрикнула девушка. – Гляди, козлёнок!

С этими словами Чернавка подобрала из-под ног камень и бросила на шёлковую луговую траву. Камень сначала лежал неподвижно, но потом мгновенно и беззвучно юркнул в бездну, как будто бы его и не было. Среди расступившейся ласковой травы возникло чёрное пятно водяной дыры, которая, пустив несколько пузырей, снова замаскировалась под полянку.

– Смекаешь? Нам только здесь можно, – Нава указала на кусты вересника, растущие у подножия сопки. – А то вас, мужиков, вечно надобно уму-разуму учить. С ума с вами сойти можно, баламуты проклятущие.

Нава ещё для порядку поворчала немного, потом замолчала, прислушиваясь. По густым кустам вересника они прошагали довольно недалеко. Вскоре Чернава остановилась, снова прислушиваясь, то ли к шуму кедрача на сопке, то ли, ловя болотные запахи, нет, нет, да и прорывавшиеся наружу.

Толмай невольно залюбовался девушкой, стоящей, как лайка в охотничьей стойке. Яга тем временем распахнулась и показала юноше скрытый под лохматой душегрейкой расшитый золотой узорчатой канителью зелёный сарафан девушки, поддерживающий высокую грудь, скрытую за побеленной тонкой льняной сорочкой. Что говорить, узорная оправа всегда придаёт красивый оттенок драгоценному камню.

– Ты чё это уставился, охальник, – Чернавка запахнула ягу, но её выдал яркий румянец, разлившийся по щекам. – Мы в Игримское болото отправились не для того, чтобы в ладушки поиграть.

– А скажи, Нава, – решился, наконец, Толмай. – Ты ведь одна живёшь, или я ошибся?

– Нет, не ошибся. А к чему тебе это? – девушка попыталась нахмурить брови, только это у неё сейчас плохо получалось.

– Просто знаю я, – объяснил парень. – Знаю, что в вашей стране Десяти Городов только замужние носят на голове кокошники. Девкам ничего кроме косы не положено. А ты кокошника не снимаешь, но сзади красивая девичья коса?..

Девушка посмотрела на него внимательно, как бы думая, отвечать – не отвечать любопытному гостеньке, потом всё же решилась:

– Меня выдали замуж за хорошего человека по решению родителей, по записи домостроевской, по выгоде семейной. И родители мои, как у нас водится, просто забыли обратиться за советом к Богу. Значит, и меня забыли спросить, готова ли я стать хотя бы не женой – невестой обручённой? Только родители часто за дочь решают, мол, стерпится, слюбится. А если нет? Если не стерпится, не слюбится, ни на что не променяется? Зачем тогда родители дитятку на свет рожали? Зачем холили, баловали? Затем, чтоб замужеством жизнь девке поломать, а себя успокоить – замужем, мол?

– Ну и что? В нашей стране часто так бывает, – пожал плечами парень. – Родители не всегда бывают неправы.

– Согласна, – кивнула Чернавка. – Но у нас не так. От Бога моему мужу была предназначена другая. Ведь рождаемся мы в миру этом для того, чтобы душу свою любви обучить. Вот и ты хочешь в Нижний мир сходить через реку Смородину ради того, чтоб любовь познать. А оттуда редко кто возвертается. И редко какой мужик согласится жизнь за любовь отдать! Но человек иногда безумную и нелепую страсть за любовь принимает. Выдали девку замуж, а за кого? Мой благоверный муженёк на меня даже не посмотрел ни разу, какая уж тут любовь!

– Как же так? – вытаращил глаза Толмай. – Мужик на бабу не взглянул ни разу? Так не бывает! Ты шутишь!

– Вот так бывает, – покачала головой Чернавка. – Наверно, только в нашем Хаосе такое случается. Через год мой благоверный умер от одиночества. А я – ни жена, ни невеста, ни вдова. Судьба такая.

Чернава обеими руками принялась растирать виски, видимо воспоминанья приносили ей тяжкую боль. Но, встряхнув головой, как собака отряхивается после купанья, вернулась к главному:

– Мы вот здесь остановимся, – она указала на самые непроходимые заросли вересника и первая полезла в середину.

– Зачем нам это? – поморщился Толмай, но последовал шаг в шаг за своей спутницей.

– Чтобы жить счастливо, станем жить скрытно, – отвечала та, не оборачиваясь. – Такой закон в животном и человеческом мире, а тем более у тех, кто живёт за чертой. Здесь черта тоже недалеко. Вон на косогоре видишь, большой гранитный камень из вересника выглядывает?

– Ну, вижу, – кивнул Толмай.

– Вот он-то и есть Бел-горючь! – прошептала девушка. – Из-под него малёхонький ручеёк вытекает и больше ничего. Только раз в месяц на полнолуние под ним вход в Зазеркалье открывается. А кто увидит открытое, надобно закрывать научиться, чтоб нечисти неповадно было.

Не совсем поняв женскую мудрость, Толмай всё же немного поворчал, однако, послушался. Недалеко от места, где Нава решила сделать схорон, из кустов вересника действительно выглядывала глыба белого гранита, но чем она отличается от других камней, никто не смог бы сказать и вразумительно объяснить.

Кто знает, как здесь надо себя вести? Ведь он же не учит Чернаву крабов ловить в Тритоновом понте? Там свои правила, здесь – другие. Возможно, Чернава открыла гостю Алатырь-камень не просто так, а чтобы тот понял, что на земле только любовь имеет силу неодолимую.

И всё бы, наверно, кончилось по уму, но вдруг девушка сама его уцепила за руку и только шёпот:

– Вот он!

Кто – он? – спутник Чернавки не сразу понял, да и не до того было. Но девица вцепилась в рукав, словно жернов в зёрна или вилы в сено, а оторвать бабу от себя не способен никакой новосильный мужик.

Парень попытался оглядеться то ли из чутья, то ли из заветных природных общений с внешним миром. Прямо сквозь кусты от сопки, со стороны Алатырь-камня проламывался медведь. В общем-то, зверь не очень походил на медведя а, скорее, это было какое-то существо. Но живое. И лохматости в нём было не меньше, чем у заправского таёжного мишки.

– Это Иркуйем-богал,[37] – шепнула его спутница. – Он был когда-то ангелом. Не шевелись, иначе не выживем.

А существо ничем агрессивным себя не выдавало, просто шлёпало по болоту, словно в сосняке или малиннике. На голове у него была косматая шевелюра и по телу – густая шерсть, похожая издали на медвежью шкуру.

Однако, присмотревшись, можно было сразу заметить разницу между медвежьей шкурой и волосяным покровом этого существа. Тем более по болотной топи оно топало, как посуху. А это было довольно-таки странно, поскольку выглядело оно взрослее взрослого и с косой саженью в плечах. К тому же Иркуйем-богал усердно хрюкал, как сбежавший из тайги кабан, которому захотелось вдруг поваляться в Игримской грязи, то есть принять ванну.

– Он кто? – не утерпел Толмай от вопроса.

– Ты что, не видишь? – зашипела Чернавка. – Демон это. Болотный. Они к нам иногда ночами приходят с востока, но через черту переступить не в силах. А по ночам такой вой поднимают. Ужас! У нас говорят: вольно Иркуйему в своём болоте орать.

Толмай понял, что повезло увидеть ожидаемое чудище. И всё же казалось странным: существа, чья таинственность, неуловимость и опасность превратили их в мировую легенду, чуть ли не страшилку, на самом деле оказались удивительными, непонятными, невероятными, причудливыми, безобразными, странными, свирепыми, фантастическими, но не страшными. А ведь когда-то все они были Божьими ангелами!

Меж тем Иркуйем лёгкой поступью ступал на покрывавшую болотную жижу траву, но не проваливался. Толмай не верил своим глазам. Может, в этом месте вовсе не болото, а настоящая поляна? Но сомнения вскоре рассеялись.

Прямо у ног существа вода запузырилась и высоко вверх над болотной поляной взлетела толстенная змеюка. Взметнувшись метров на пятнадцать над поверхностью болота, змеюка зависла, разглядывая огненными глазищами косматое существо. Потом начала свиваться вокруг пришельца кольцами. Толмай открыл рот от удивления. По спине змея вздымались острые костяные перья, а шкура покрыта довольно крупной серебристо-чёрной чешуёй.

– Кто это? – только и сумел выдавить Толмай.

– Тот, кто закручивается в спираль, – просипела Чернава. – Тот, кого не ждали, царь-Горыныч!

– Знаешь, – тоже прошептал её спутник, – в храме Аккади есть халдейские надписи, где пишут о таком змее. Я думал это выдумки жрецов!

– Тихо ты, – снова зашипела Нава. – Если услышат, нам не уйти. Мы не готовы на встречу с ним.

Змей сворачивался многоярусными кольцами, но голова его оказалась прямо напротив рыла лохматого чудища. Снизу из-за свёрнутых колец показалась мохнатая мощная лапа Иркуйем-богала и почесала змея под челюстью. Тот радостно захрюкал, затем развернулся по глади болота, подставляя лохматому зверю спину с костяными перьями.

Хотя Иркуйем был довольно крупным зверем, но сумел втиснуться меж острыми костяшками на хребте царь-Горыныча. В следующую секунду змей, извиваясь, пополз по болоту в сторону вересниковых зарослей, где притаились Чернава с Толмаем. Мощная змеиная чешуя не боялась колючек, и толстое тело быстро проскользило рядом, обдавая схоронившихся людей крутым смрадным запахом.