Коринна, или Италия - Жермена Сталь

За несколько часов до начала спектакля Освальд приехал с Коринной во дворец княгини Кастель-Форте, где все уже было готово для представления. Солнце сияло во всем своем великолепии, и из окон лестницы, по которой они поднимались, открывался широкий вид на Рим и его окрестности.

— Взгляните, — сказал Освальд, остановив на мгновение Коринну, — как все прекрасно вокруг! Солнце блистает для того, чтобы озарить вашу победу.

— О, если бы это и вправду было так, — ответила она, — это значило бы, что вы принесли мне счастье, что вам я обязана милостью Неба!

— Скажите, — спросил Освальд, — разве мало для вашего счастья невинных и сладостных радостей, которые дарит нам эта дивная природа? И какая пропасть лежит между шумным залом, где скоро ваше имя будет у всех на устах, и этим воздухом, которым мы сейчас дышим, этими полями, которые будят в нас мечты!

— Освальд, — возразила Коринна, — если моя игра вызовет аплодисменты, то они смогут тронуть меня только потому, что вы их услышите. Если я обнаружу хоть искру таланта, то лишь благодаря моей любви к вам. Поэзия, любовь, религия — все, что возбуждает энтузиазм, — все находится в гармонии с природой; и, глядя на это лазурное небо, отдаваясь впечатлению, какое оно производит на меня, я лучше понимаю чувства Джульетты, я становлюсь более достойной Ромео.

— О, ты достойна его, небесное создание! — воскликнул лорд Нельвиль. — Это слабость души моей — ревновать тебя к твоим талантам, желать остаться с тобой наедине во всей вселенной. Иди, пусть тебя осыпают почестями, но пусть твой любящий взгляд, в котором еще более божественной силы, чем в твоем даровании, будет обращен только на меня!

Они расстались, и лорд Нельвиль занял свое место в зале, предвкушая удовольствие увидеть выступление Коринны на сцене.

Трагедия о Ромео и Джульетте написана на итальянский сюжет; действие происходит в Вероне, где и поныне показывают гробницу двух влюбленных. В этом произведении Шекспира отразился Юг, где человек наделен пламенным и вместе с тем жизнерадостным воображением; он торжествует в счастье и легко переходит от счастья к отчаянию, а от отчаяния к смерти. Впечатления здесь врезаются в душу мгновенно, однако эти мгновенные впечатления неизгладимы.

Могучая природа, но не ветреность сердца торопит в знойном климате развитие страстей. Земля здесь не легка для обработки, но все произрастает быстро. Шекспир глубже всех чужестранных писателей постиг итальянский национальный характер — и эту щедрость ума, изобретающую тысячи способов для выражения одинаковых чувств, и это пышное красноречие, заимствующее образы у самой природы, чтобы поведать о переживаниях души. Как это непохоже на однообразную поэзию Оссиана, которая задевает самые чувствительные струны сердца с помощью одного и того же тона, одних и тех же звуков! Богатство колорита «Ромео и Джульетты» отнюдь не придает стилю трагедии холодной искусственности: ее краски рождены многогранным небесным лучом и всегда отражают его блеск и огонь. В этом творении Шекспира столько жизни, бьющей через край, столько яркой экспрессии, что она полностью отвечает духу Италии и ее обитателей. Трагедия «Ромео и Джульетта» в итальянском переводе зазвучала так, словно была заново написана на родном языке.

В первом акте Джульетта Капулетти появляется на балу в доме своих родителей, куда Ромео Монтекки проник тайно, потому что его семья находится в смертельной вражде с ее семьей. На Коринне было прелестное бальное платье, соответствующее той эпохе. Волосы ее были с большим искусством украшены цветами и драгоценными камнями. Публика встретила Коринну дружными аплодисментами; сначала она поразила всех своим новым обликом, потом стали узнавать ее голос, ее черты. Это была она, Коринна, но божественно преображенная светом поэзии. Она тотчас увидела Освальда и уже не сводила с него глаз. Луч радости мелькнул у нее на лице, осветившемся выражением живой и робкой надежды. У многих сердца в упоении и страхе стали биться сильнее, глядя на нее: казалось, что такое блаженство не может долго длиться на земле, но к кому относилось это предчувствие — к Джульетте или Коринне?

Когда Ромео подошел к Джульетте и вполголоса обратился к ней со стихами — столь блистательными на английском языке и не менее великолепными на итальянском, — со стихами, в которых он восхвалял ее красоту и изящество, зрители, в восторге оттого, что так выразили их собственные чувства, единодушно разделили восхищение Ромео: страсть, внезапно овладевшая юношей, страсть, вспыхнувшая с первого взгляда, всем показалась естественной. С этой минуты Освальд потерял покой, ему уже чудилось, что сейчас все откроется: Коринну провозгласят ангелом среди женщин, у него самого станут допытываться о чувствах, какие он к ней питает, ее будут оспаривать у него, похитят у него; какое-то ослепительное облако проплыло перед ним, и, боясь потерять сознание, он на несколько мгновений спрятался за колонну. Обеспокоенная Коринна в тревоге искала его глазами, в то время как она произносила слова:

Too early seen unknown and know too late.He зная, слишком рано увидалаИ слишком поздно я, увы, узнала[16], —

таким проникновенным голосом, что, услышав их, Освальд вздрогнул, словно речь шла о ней и о нем.

Он не мог налюбоваться изяществом ее жестов, ее полной достоинства осанкой, лицом, на котором можно было прочесть все то, чего нельзя высказать словами, — все неизъяснимые тайны сердца, владычествующие, однако, над всей нашей жизнью. Если актер играет с искренним увлечением, если роль его действительно вдохновляет, то и голос, и взгляд, и малейшие оттенки его мимики — все служит непрестанному раскрытию внутренней жизни человека; идеал искусства всегда связан с постоянным раскрытием человеческой природы. Гармония стихов и красота театральных поз придают любовной страсти, изображаемой на сцене, то, чего ей недостает в жизни, — грацию и достоинство. Таким образом, все чувства и движения души и сердца, проходя сквозь призму воображения актера, ничего не утрачивают в своей правдивости.

Во втором акте Джульетта появляется на балконе, выходящем в сад, чтобы поговорить с Ромео. На голове у нее уже не было украшений, остались только цветы, да и те уже увядали. Сцена была полуосвещена, ибо действие происходит ночью; легкая тень, падающая на черты Коринны, делала их еще более мягкими и привлекательными. Голос Коринны, казалось, был еще мелодичнее, чем днем, на блистательном празднике. Ее поднятая рука словно взывала к звездам, как к единственным свидетелям, достойным слушать ее; и когда она проговорила: «Ромео! Ромео!» — то хотя Освальд был уверен, что она думает только о нем, он почувствовал укол ревности к имени другого, к имени, которое она повторяла с таким трогательным выражением. Освальд сидел прямо напротив балкона: актер, игравший Ромео, стоял несколько в тени, и взгляд Коринны не отрывался от Освальда, когда она произносила эти чудесные строки:

In truth, fair Montague, I am too fond,And therefore thou may’st think my haviour light:But trust me, gentleman, I’ll prove more trueThan those that have more cunning to be strange.………………………………………………………………………………………….therefore pardon me.Да, мой Монтекки, да, я безрассудна,И ветреной меня ты вправе счесть.Но верь мне, друг, — и буду я вернееВсех, кто себя вести хитро умеет.………………………….………………………….Прости ж меня…

Когда она сказала: «Прости ж меня, прошу, и не считай за легкомыслие порыв мой страстный», в ее глазах зажглась такая нежная мольба, а при словах: «Прекрасный мой Монтекки!» — в ее голосе зазвучало такое благоговение перед своим возлюбленным, такая гордость своим выбором, что Освальд тоже почувствовал себя столь же гордым, сколь и счастливым. Он поднял склоненную в умилении голову; он казался себе властителем вселенной: ведь он царил в душе женщины, заключавшей в себе все сокровища мира.

Заметив, какое действие она производит на Освальда, Коринна, охваченная сердечным волнением, которое уже одно способно творить чудеса, воодушевлялась все больше и больше; и когда при приближении утра Джульетта слышит пение жаворонка — знак того, что Ромео должен покинуть ее, — голос Коринны стал волшебно прекрасным: он звучал как сама любовь, но в нем скрывалась и какая-то священная тайна, слышались какие-то воспоминания о небесах, предчувствие возвращения к ним и неземная тоска, какую испытывает изгнанная на землю душа, которую Божественная родина скоро должна призвать к себе. О, как была счастлива Коринна в тот день, когда она исполняла перед своим избранником столь благородную роль в такой чудесной трагедии! Сколько лет жизни должны были показаться ей тусклыми после подобного дня!