Цитадель тамплиеров - Михаил Попов

Шевалье нырнул под брюхо жеребцу и ассасинским кинжалом надрезал подпругу. Успел!

Барон, подойдя, снял торбу, отвязал повод от коновязи, подвел коня к валуну с плоским верхом, которым здесь пользовались, и взобрался в седло. Похлопал коня по шее, что-то пробормотал ему на ухо, тронул поводья и миновал ворота. Через несколько мгновений раздались вскрик и тяжелый удар о землю. Выбежавший из ворот шевалье тотчас определил — он убился. Шевалье с трудом перевернул тяжелую тушу и воткнул ему позолоченный нож в затылок.

Затем он стремительно и бесшумно вернулся во двор, отвязал своего коня и, не седлая его, выехал на освещенную луной дорогу. Возле трупа, впрочем, остановился, так как явилась новая мысль. Он нагнулся, вырвал кинжал и спрятал в пояс.

К утру де Труа загнал своего коня. Ему повезло: это случилось возле постоялого двора. Там он за небольшие деньги раздобыл довольно крепкую арабскую кобылу. Ей была недоступна стремительная иноходь сельджукского жеребца, брошенного у раскаленной тропы. Но шевалье доволен был ее мягкой, неутомимой рысью, и на рассвете следующего дня, весь в тяжелой известковой пыли, он въехал в южные ворота Иерусалима.

Он тотчас направился к капитулу и велел доложить о себе брату Гийому. Однако стражники о таком не слыхали и позвали начальника, но и тот понятия не имел о монахе.

Находясь в замешательстве, де Труа вернулся в капеллу де Борже. Приор встретил его более чем сдержанно.

— Ваша келья занята, брат Реми. Не возражаете ли отдохнуть в помещении кордегардии?

Возражать шевалье не стал.

Когда он проснулся, рядом уже сидел юноша с постным лицом.

— Вас ждут, господин, — сказал он.

Через час он опять гулял с братом Гийомом под платанами. Шевалье терялся в догадках, кто он такой, брат Гийом? И почему общается с ним исключительно в этой роще вне помещений капитула, как бы не подпуская его к каким-то секретам жизни храмовников.

Шевалье де Труа напрямик спросил об этом монаха. Тот не смутился.

— Что ж, брат Реми, вы поняли правильно. Не все вновь принятые в орден рыцари одинаково посвящены в его тайны. Вы их узнаете постепенно. В этом есть большой смысл. Очередной шаг вам предстоит сделать в любой момент, хоть сегодня, а может — никогда.

Шевалье на минуту задумался.

— Вы не спрашиваете, как я выполнил получение.

Монах пожал плечами.

— Зачем спрашивать? Если бы что-то не получилось, вы начали бы разговор с оправданий. А что касается инцидента со стражей… Все просто. Я не ждал вас так рано, и была предупреждена дневная стража, а вы приехали на рассвете. Кстати, отчего такая спешка?

— Рвение, — быстро ответил де Труа, — я понимаю, насколько не дворянская черта — исполнительность, но…

— Не надо извиняться, когда не за что. Вы хорошо все сделали, а у нас немногие могут сделать что-то, хотя бы посредственно.

Шевалье ощутил в словах монаха едва уловимую двусмысленность. Или ему почудилось?

— Барон де Кренье ничего не передал на словах? — спросил брат Гийом.

— Нет, мы говорили с ним очень недолго! Может быть, он не успел.

— Впрочем, он и не должен был… — Вновь брат Гийом добрался до обомшелой стены капитула и с наслаждением грелся на солнце. — Возвращаюсь к теме наших тайн. Сегодня вечером вы, в числе еще нескольких десятков братьев, пройдете посвящение второй степени и узнаете, что представляет наш орден на самом деле.

«Ну вот», — подумал шевалье, погружая ладони в горячий мох.

— После этого мы сможем беседовать не только в этой роще.

— Благодарю вас, — сказал шевалье.

— Собственно говоря, благодарить вам некого, ибо сошлись некоторые обстоятельства. Да, обстоятельства. Хотите узнать, какие?

Шевалье скованно кивнул.

— Месяц назад умер граф де Торрож, Великий магистр нашего ордена.

— Я не знал.

— А об этом никто не знает. О его смерти будет объявлено сегодня на заседании великого капитула, где состоятся выборы нового Великого магистра. Месяц ушел на подготовку собрания европейских магистров ордена. Это главная причина, побудившая нас приобщить к делам ордена новых отличившихся и достойных рыцарей. Вас торжественно посвятят… За час до полуночи вы должны быть здесь в полном рыцарском облачении.

— В этой роще? — спросил де Труа, поглядев на пару белых колонн, обозначающих, по наводке прокаженного короля, начало пути в лабиринте, ведущем к Соломонову кладу.

— Здесь будет много народа, но ничему не удивляйтесь. И ничему — после того как вы оставите рощу.

— Вы говорите, что посвящение будет в том храме?

— Да.

— Спасибо, брат Гийом.

Опустив голову, шевалье де Труа медленно ехал по узкой улочке. Вот как устроена жизнь. Пока он рвался хоть в прихожую Храма, пока терпел унижения и побои, карабкался, срывая ногти, пока убивал, воровал, предавал и обманывал во имя цели, она оставалась недостижимой. И вот его тянут к ней, тайны тамплиеров сыплются под нож.

Не будь на территории капитула Соломонова клада и не будь ключа к нему, шевалье и не подумал бы являться на нынешние ночные бдения. И он обрадовался, что вытащил ассасинский кинжал из глупой башки де Кренье. Эту позолоченную улику лучше устроить на место здесь.

А что касается клада…

Во время выборов Великого магистра, на массовом празднестве, все сделать проще. Обстоятельства срабатывают сами.

Глава XXVI. В ожидании Раймунда

Седлай коня, — велел граф Раймунд Триполитанский оруженосцу, когда тот стянул на его спине последние ремни, крепившие наплечники. Многое может ныне решиться. По настоянию великого провизора всем военачальникам надлежало собраться к ночи в королевском дворце.

Д’Амьен полагал необходимым действовать строго по уложению Годфруа, дабы иметь дополнительный аргумент в будущих переговорах с курией, Филиппом-Августом, Ричардом Львиное Сердце, Фридрихом Барбароссой… Наготове и выборные. Участие выборных делегаций весьма усложняло конструкцию заговора. Многие говорили о том д’Амьену, но он был непреклонен.

Может, он прав, подумал гигант Раймунд, вдумчиво двигая правым плечом, — ему не нравилось крепление наплечника. Может быть, великий провизор прав, да, но он напрасно себя ведет, будто стал властителем Палестины. Передел власти начнется лишь после того, как бело-красный плащ будет втоптан в пыль Святой земли. Вмешаться в здешние дела не замедлит и сюзерен Раймунда — Филипп-Август. Если с арены уйдет король Бодуэн, что вероятно. И никому нельзя доверять.

В комнату вбежал запыхавшийся человек в пыльном балахоне.

— Фландо? — удивился граф. — Что ты потерял здесь, бездельник?!

— Час назад прискакал какой-то итальянец и заявил, что великий провизор предлагает нашей турме переместиться к заброшенным воротам.

— Почему его не повесили?

— Он знал сигнал.

Граф Раймунд выругался.

— Пока я жив, мои войска перемещаются только по моим приказам. Езжай туда, где я велел тебе быть.

Черный балахон кивнул и попятился.

Граф, раздраженно скалясь, подошел к окошку, за которым садилось огромное лихорадочно-красное солнце. Сушь. Две недели жара, ни капли дождя. Над городом кружила неощутимая пыль. Ее как бы поднимало над крышами города скопившееся под ними напряжение.

«Пора», — подумал Раймунд. Пора во дворец, пора действовать. Граф подошел к сундуку, обитому полосами железа, поднял крышку, достал два кожаных кошелька с константинопольскими цехинами. Может статься, что потребуются деньги. Королевская казна пуста, говорил д’Амьен. Не его ли стараниями? А может, оставить цехины здесь, под охраною?

Раймунд взвесил на ладони белые кошельки. Проблему он не решил. Сзади раздался едва уловимый шорох, метнулась тень, и в затылок одного из самых славных, сильных, мужественных и богатых людей Палестины вонзился позолоченный кинжал.

Шевалье не дал графу упасть на спину и смазать картину, а уложил его ничком. Содержимое одного кошелька он высыпал на спину поверженному, чтобы не возникло сомнений насчет мотивов убийства. Не ограбление!..

Проделано все было быстро, бесшумно. Когда вбежал оруженосец доложить, что лошади оседланы, он застал описанную картину за вычетом актера, сыгравшего роль ассасина.

— И на что вы теперь рассчитываете, де Созе? — ехидно спросил великий провизор, барабаня пальцами левой руки по столу.

— Не знаю, мессир, — сокрушенно отвечал рыцарь. — Теперь — на христианское снисхождение.

Лицо д’Амьена исказила судорога.

— Вы сказали — снисхождение?!

— Да, мессир. Вы велели убить в поединке Рено из Шатильона, мы честно пытались… В итоге двое погибли, я изувечен, — де Созе поднял правую руку и показал то, что осталось от кисти. Ему было больно.

— Вы должны были не попытаться, а убить Рено. И поработать головою, коли не могут руки.