Лелишна из третьего подъезда - Лев Иванович Давыдычев

А приснилось ей, что она укротительница. Только не львов, а…

На тумбах сидели:

ПЕТЬКА

ВЛАДИК

СУСАННА

ДЕДУШКА

БАБУШКА (младшая).

А Виктор сидел верхом на льве.

Лев встал на дыбы (вернее, на задние лапы), прыгнул к Петьке, зубами взял его за шиворот, а Сусанна бросилась на льва…

Тут Лёлишна проснулась.

Кто это на кухне?

Лёлишна взглянула на будильник: половина десятого! Почему же он не прозвенел в половине восьмого? Никогда ещё они с дедушкой не спали так долго!

Лёлишна оделась и — на кухню.

— Доброе утро, хозяюшка! — приветствовал её Эдуард Иванович, не оборачиваясь от плиты. — Как спалось? Какой сон приснился?

— Что вы делаете?!

— Готовлю завтрак. Я уже съездил на рынок. Дедушке будет манная каша, а нам с тобой…

— Ой, как нехорошо! Я первый раз проспала.

— Потому что я перевёл стрелку будильника на десять. И — не возражать! Извольте меня слушаться.

— Слушаюсь, — Лёлишна улыбнулась. — Что нужно делать?

— Умываться. А больше ничего. Уходите отсюда, не мешайте. Мы, домашние хозяйки, не любим, если стоят у нас над душой, когда мы стоим над плитой.

Лёлишна ушла умываться, а когда вернулась в комнату, дедушка уже сидел в постели.

Лицо у него было грустное и виноватое.

— Стыдно вспомнить вчерашнее, — сказал он, — я плохо вёл себя. Феноменально плохо.

— Плохо вело себя твоё здоровье, а не ты.

— Сначала — оно, потом — я. Вернее, сначала — я, потом — оно. И не надо меня утешать. Такие замечательные люди вчера из-за меня… Нет, нет, стыд и позор! Меня надо наказать. Жестоко, беспощадно.

— Ты абсолютно неправ, — сказала Лёлишна. — Виноват ты лишь в том, что без разрешения вышел погулять и играл в футбол.

— Нет, нет, я всё равно буду переживать. Долго. Мучительно.

— Вот как раз переживать тебе и нельзя. Иди лучше умойся.

— И всё равно буду переживать, даже умытый.

— И добьёшься, что тебя положат в больницу.

— За что?! — ужаснулся дедушка.

— Чтобы лечить. Если не удаётся вылечить тебя дома, я отправлю тебя в больницу. Нельзя переживать с утра до вечера по любому поводу.

— Хорошо, — угрюмо согласился дедушка. — Я постараюсь выполнить твои указания. Но без переживании жить ещё труднее, чем с переживаниями.

Как только сели завтракать, явился Петька.

Вид у него был помятый и растерянный.

Когда мальчишка рассказал, что его покинули родители и бабушка, все рассмеялись.

Пока все смеялись, Петька расправился с яичницей.

А пока смеялись над тем, как он уснул по дороге в милицию и проспал до утра, Петька доел что-то со сковородки (а что — не разобрал).

— Это всё ерунда, — сказал он. — Вот лампочки, семь штук, забыл выключить, ямку в новом столе провертел — вот это хуже. Взяли бы вы меня к себе, дядя дрессировщик!

— Зачем?

— Да хоть зачем! Чтоб польза от меня была, хочу! — жалобно воскликнул Петька. — А то вред один! Самому надоело!

— Ну, раз надоело, — сказал Эдуард Иванович, — значит, соображать начал. А раз соображать начал, значит, со временем поумнеешь. А то ведёшь себя, как грудной младенец. Ешь, спишь, делишки разные вытворяешь.

— Плюёшься, — добавил дедушка.

— Хватит тебе младенцем быть, — продолжал Эдуард Иванович.

— Грудным, — весело добавил дедушка.

— Ладно, ладно! — угрожающе проговорил Петька. — Вы меня ещё узнаете. Я таким замечательным буду, что меня когда-нибудь вывесят! Видали на Ленинской улице Доска почёта «Лучшие люди города»? Там я буду!

— Всё может быть, — сказала Лёлишна. — А на поруки тебя брать?

— А ну их, эти поруки! Сам я себе — порука.

Лёлишна с Эдуардом Ивановичем пошли мыть посуду, а Петька вышел на балкон.

— Переживаешь? — спросил, подойдя, дедушка. — Я тебе завидую. Тебе можно переживать. А мне запретили. Категорически. А это было моим любимым занятием.

— Я переживать не буду, — твёрдо ответил Петька. — Хватит.

И тут он увидел своего отца и бабушку.

Они выходили из-за угла дома.

— Папа! — закричал Петька. — Бабушка! Я тут! Я здесь! Я к вам!

И умчался.

Продолжаем нашу программу.

ПРОЩАНИЕ СО ЗЛОЙ ДЕВЧОНКОЙ СУСАННОЙ КОЛЬЧИКОВОЙ!

Читайте о её последнем выступлении в нашей программе!

Пробегая от подъезда к подъезду, Петька увидел невероятную картину.

До того невероятную, что не мог не остановиться.

Ему навстречу шла Сусанна Кольчикова с небольшим чемоданчиком в руке и с авоськой — в другой.

Шла, опустив голову.

Одна.

— Ты куда это? — спросил Петька.

Сусанна подняла заплаканные глазки, всхлипнула и ответила:

— Мы больше не увидимся. Прощай.

— Прощай, конечно, — сказал Петька. — А куда ты?

Но злая девчонка больше не сказала ни слова.

Ушла, всхлипывая тонко и жалобно.

Её отправили в пионерский лагерь. Потому-то она и брела, опустив голову.

А вот почему она сама несла (сама!) чемоданчик и авоську, почему шла одна, это следует объяснить.

Вчера, прибежав из цирка без туфель и бабушки, Сусанна плюхнулась на диван и закрыла глазки.

И пронзительно застонала.

— ЕЩЁ ЧТО? — не своим голосом спросил папа. — ОПЯТЬ ЧТО-НИБУДЬ?

— Где туфли? — спросила мама.

— Где бабушка? — спросила старшая бабушка.

— Она ИЗБИЛА меня, — со стоном ответила злая девчонка. — В цирке. При всех. Дала мне ЗАТРЕЩИНУ. И бросила на улице. Ой… как мне ужасно.

— Довели, — почти своим голосом сказал папа.

— Я петь больше не буду, — сказала старшая бабушка. — И хрюкать не буду. И мяукать не буду. И кудкудакать не буду. И вообще я уезжаю. К брату. В Калугу.

У Сусанны было такое ощущение, словно она ехала в трамвае по знакомому-знакомому маршруту, а приехала, например, на Луну.

Сквозь полуопущенные веки злая девчонка следила за тем, что происходило вокруг, и ничего не понимала.

Ей становилось ясно: происходило что-то непонятное, невиданное, страшное.

Родители и бабушка почему-то вроде бы перестают её слушаться.

Ну… лад-но!

Она дёрнулась всем телом, затем подёргала левой и правой ногами попеременно.

— Это мне надо дёргаться, а не тебе! — крикнул папа своим голосом.