Правила перспективы - Адам Торп

— Все-таки я считаю, герр Хоффер, что вам здесь не место.

— Что вы хотите сказать?

— Никак не могу выкинуть это из головы. Не стоило вам покидать семью.

— Разве я их покинул?

— Все-таки сегодня не простой налет. Сегодня наступит конец. Так или иначе. В общем, я не понимаю, почему вы здесь, когда должны быть с женой и детьми. Это ненормально, честное слово. К тому же у кого-то из них скоро день рождения, верно?

Все трое уставились на него. Он недоуменно нахмурился.

— Мой долг. Долг и.о. и.о. директора, фрау Шенкель.

Господи, у Эрики день рождения на следующей неделе! Восемь лет! Она хочет учиться играть на арфе!

— Но в здании Музея ничего нет, — вмешался Вернер. Как будто сговорились. С окровавленным носовым платком на плече он был похож на сумасшедшего официанта. — Это пустая скорлупа. Призрак. Даже герр Лозе не сидит на фабрике термометров.

— Почему тогда вы здесь?

— У нас нет семьи.

— У меня есть, — возразила Хильде.

— В Лоэнфельде — нет.

Герр Хоффер обвел глазами картины, рядами уходившие во тьму. Золоченые рамы старых работ поблескивали в свете свечи. Арфа — очень дорогой и совершенно непрактичный инструмент, особенно учитывая размер их квартиры. Обязательно надо купить Эрике арфу. Когда-нибудь она станет великой арфисткой — это стоит любых жертв.

— Да, — заявила фрау Шенкель, не дожидаясь ответа, — на самом деле картин тут нет, верно?

— Они здесь, — возразил герр Хоффер.

— Их нет в инвентаре, — заметил Вернер, принявший, в виде исключения, сторону фрау Шенкель. Как будто только и ждал этой возможности.

— Ну где-то они точно есть, — невнятно возразил герр Хоффер и внезапно разволновался.

— Только у тебя в голове, — ответил Вернер.

— Все равно я за них отвечаю.

— А что, если бы я укрывал книги так же, как ты картины?

— Ты бы, как и я, перенес их в подвал.

Сердце готово было выскочить из груди.

— Нет. Вывез бы их отсюда безо всякого разрешения, — с угрюмой улыбкой возразил Вернер, складывая руки на груди. Нелегко быть напыщенным ханжой, когда сидишь на каменном полу с окровавленным платком на плече.

— Я считаю, Вернер, что в отсутствие герра Штрейхера и при его полном согласии у меня были все необходимые полномочия.

— Ты уверен?

— Да.

— А правда, что кроме нас об этих картинах никто не знает? — спросила фрау Шенкель.

— Я отправил копию описи в Берлин, вторая копия хранится в нашем банке, — ответил герр Хоффер, пытаясь восстановить свой авторитет и не опуститься до раздражения. Третья копия инвентарной описи — тетрадная страничка разлинованной розоватой бумаги — пыталась прожечь дырку в его кармане. Теперь он, разумеется, жалел, что коньяк остался наверху. Хоть желудок усмирил бы. — Какой подходящий момент для допроса, — добавил он, покосившись на Хильде в надежде на поддержку.

— Этих полотен в твоей описи нет, — сухо заявил Вернер. — Тут почти четверть всего собрания.

— Да, — посмотрел на него герр Хоффер. — И ты отлично знаешь почему.

— Инвентаризация была неполной, — пробубнил Вернер.

— Исключительные времена требуют исключительных мер.

— Я провел полную инвентаризацию библиотеки, перечислил каждый том, и они увезли все, — сказал Вернер, со страдальческим видом почесывая нос, изрезанный мелкими осколками.

— На соляной рудник, — вмешался герр Хоффер, словно это что-то меняло.

— Увезли, — повторил Вернер траурным голосом.

— Так то книги, — сказала вдруг фрау Шенкель.

— И что?

— А мы говорим про картины.

— Это очень хорошо, что книги перевезли на рудник, Вернер, — снова вмешался герр Хоффер, оседлавший любимого конька. — Как вам всем прекрасно известно, минимум раз в месяц я инспектирую хранилище. Условия там идеальные. Четыреста шестьдесят метров под землей, абсолютно сухой воздух — соль впитывает влагу, а грунтовые воды туда попросту не попадают. Книги ничуть не пострадали, даже самые старые, переплетенные в свиную кожу. Я регулярно пролистываю какую-нибудь из них, все страницы совершенно чистые. Здесь, как мы знаем, отнюдь не так сухо. Порой бывает даже сыровато. Что же до крыс…

— Вот именно. Год в подземелье не прошел для картин бесследно. Вон ту раму ведь погрызли.

— Если бы их тоже забрали, они пострадали бы гораздо больше. Можно подумать, вы не видели, как эти болваны из противовоздушной обороны утрамбовывали их в грязные мебельные фургоны!

— И слава Богу, что болваны. Проверь они опись как положено — непременно бы что-нибудь заподозрили. Как тебе такой вариант?

— Никакие они не болваны, — возразила фрау Шенкель. — Эти мальчики всю ночь расчищали развалины сиротского приюта.

— Что ничего не меняет, — не сдавался герр Хоффер. — И ты, Вернер, тоже прекрасно знаешь, что любая инвентаризация — чистейшей воды проформа, поскольку фонды Музея полностью принадлежат рейху. Ты уж прости, но я не понимаю, к чему эти обвинения.

— Это не обвинения, а желание быть в курсе дела. Полагаю, что как главный архивариус и хранитель книг, отвечающий также за историю города, коллекции ископаемых и местные народные промыслы, я имею право знать. Говорить от лица моих погибших коллег, да будет им земля пухом, я не могу.

Герр Хоффер закашлялся. Восемь сотрудников, от смотрителей до практикантов, погибших во время исполнения служебных обязанностей, конечно были упомянуты не без намека на его вину.

— Ты меня ни разу не спросил, Вернер, — возразил он.

— Я предполагал, что ты сам расскажешь.

— Мы обсуждали условия хранения фондов не один раз, на нескольких собраниях. Ты мог поднять этот вопрос тогда или в любое другое время, когда обсуждается "Разное".

— Чтобы ты принялся мне врать? Как сейчас соврал фрау Шенкель.

— "Врать" — это слишком сильно сказано, — вмешалась она. — Герр Оберст, честное слово, сейчас не время…

— Помолчите, фрау Шенкель.

— С какой это стати?

— Послушайте! — воскликнул герр Хоффер, воздев руки, — мы поступили наилучшим, наиразумнейшим образом, и все ради одной священной цели: ради сохранения в безопасности той коллекции, за которую все мы так или иначе несем ответственность. За последние семь-восемь лет она и без того заметно пострадала по не зависящим от нас обстоятельствам. Считайте это неофициальное подвальное хранилище тыловой операцией по охране работ из группы особого риска, проводимой исключительно в интересах будущего Лоэнфельде, ведь когда-нибудь этот кошмар закончится.

— Какой кошмар? — нахмурилась Хильде Винкель.

В тусклом желтом свете герр Хоффер ощутил, как все посмотрели на него. Раненая рука болела. Лицо саднило.

— Война, — коротко отрезал он.

— Неужели сырые подвалы с крысами лучше соляного рудника глубиной в четыреста шестьдесят метров? — хмыкнул Вернер.

— Мы не могли быть уверены, что туда доедут все картины.

— А как же книги?

— Не думаю, что они в такой же опасности.

— Генрих, фюрер собирает книги, — произнес Вернер, снял свои очки-полумесяцы и прикусил дужки. Когда он заговорил снова, то выпустил их изо рта, и очки задрожали. — Тысячами. Для Линца. Десятками тысяч. Он запланировал там величайшую библиотеку в мире.

— И вы бы не обрадовались такой чести, герр Оберст? — поинтересовалась Хильде Винкель.

Герр Хоффер с облегчением почувствовал, что обстановка разрядилась.

— Какой чести?

— Включению некоторых наших томов в библиотеку фюрера.

— Библиотекарь печется обо всех своих книгах без исключения, фрейлейн Винкель, — ответил Вернер. — И в нашей библиотеке абонемента нет.

Хильде изумленно уставилась на архивариуса. Герр Хоффер представил, как фюрер заполняет библиотечную карточку, и нашел эту картину скорее сюрреалистической, чем возмутительной.

— Все дело в том, — продолжал Вернер, поблескивая очками у рта, как сигнальными лампами, — что ты начал снимать картины еще до войны. Под предлогом переноса их в бомбоубежище.

— Да, некоторые работы, относящиеся к группе особого риска, я убрал еще тогда. Мы с герром Штрейхером начали с отдельных полотен, но я разработал…

— Дегенератов попрятали? — перебила Хильде Винкель.

— Пауль Бюрк совсем не дегенерат, — возразила фрау Шенкель. — У него всегда понятно, что нарисовано. Слышно, как листья шуршат.

— Тут есть картина Бюрка?

— Да, фрейлейн Винкель, я убрал ее прежде всего ради фрау Шенкель, — объяснил герр Хоффер. — Равно как и несколько модернистских работ. Чего тут только нет…

— Вот уж не знала, что это ради меня, — просияла фрау Шенкель.

Хильде приготовилась что-то сказать.

— А как насчет Тенирса? — поинтересовался Вернер, сверля его глазами, очки посверкивали, словно отражаясь в зеркале.