Последние узы смерти - Брайан Стейвли

Сейчас ей казалось, что мальчик, носившийся по дворцу и ухмылявшийся во весь рот, пропал. Почти десять лет среди хин содрали с его лица легкую улыбку. Пропали темные волосы – сбриты под корень. И глаза, хотя еще светились, горели далеким светом, какой она видела прежде в глазах отца. Едва ли Адер и узнала бы брата, если бы не тот день на стене над морем. Тогда, десять лет назад, она подсмотрела то, что видела в нем теперь: ту же тишину, то же молчание, тот же неуловимый взгляд.

– Твое возвращение в город – это вопрос не желания, – сказал Каден, – а необходимости.

Она устало, недоуменно покачала головой:

– Раз уж нам суждено сражаться на одной стороне, ты мог бы пораньше объединить силы. Например, сразу по возвращении в Аннур. Тогда не рвали бы друг друга в клочья, а сразу стали бы союзниками, выступили единым фронтом Малкенианов.

– Единым фронтом Малкенианов… – повторил, изучая ее, Каден.

Под его взглядом Адер чувствовала себя редким жучком, доставленным из северных лесов образчиком вида.

– Для этого нам нужен Валин, – договорил Каден, немного помедлив. – Ты не догадываешься, где он сейчас?

У Адер сжалось сердце. Она с усилием сохранила лицо неподвижным и не отрывала взгляд от лениво плескавшейся у ног волны, пока в памяти снова разыгрывались страшные сцены: Валин, словно с неба, сваливается на площадку андт-килского маяка; Валин убивает Фултона, ее последнего эдолийца; горячая кровь хлещет у Фултона из-под доспеха, неподъемная тяжесть его тела ложится на руки Адер, в ране застрял нож; Валин грозит ил Торнье, готовится убить полководца, единственную надежду Аннура; почти невесомый нож в руке Адер входит в бок брату; ее собственный крик, высокий, словно голос чайки…

Наверное, можно было поступить иначе, но тогда она не видела выбора. Без ил Торньи они бы погибли – ургулы еще много месяцев назад растоптали бы Аннур копытами своих коней. Валин был вне себя, почти безумен – стоило только заглянуть ему в глаза. В нем ничего не осталось от помнившегося Адер мальчугана: игривость, радость, озорство сменились ненавистью, ужасом и черной всепоглощающей яростью. И она сделала то, что должно, ради империи. С тех пор Адер десятки, сотни раз перепроверяла свое решение – с тех пор, как его бессильное тело рухнуло в воды под башней. Она не видела иного выбора – ни тогда, ни много месяцев спустя. Но это не спасало ее от ночных кошмаров.

– В последний раз, – ответила она, твердо встретив взгляд Кадена и следя, чтобы голос звучал ровно, почти равнодушно, – я видела его ребенком, на судне, уходящем к Киринским островам.

Она заставила себя вдохнуть и медленно выдохнуть. Ложь, как костер в день зимнего солнцеворота, складывают без спешки.

Каден, не отвечая, разглядывал ее своими пылающими глазами. Его лицо не выражало никаких чувств. Так же он смотрел бы на голую стену или на заросшую травой лужайку, но он все смотрел, смотрел и смотрел, пока на загривке у Адер не выступил пот.

«Он не может знать, – напомнила она себе. – Неоткуда ему знать».

Его глаза все жгли ее. Она ощутила себя зайцем, маленьким теплокровным зверьком, запутавшимся в охотничьих силках.

«А вдруг кто-то видел? – внутренний голос походил на голос Ниры. – Сколько бедолаг бились там внизу – кто-то мог заметить, как ты вгоняешь нож Валину меж ребер».

Адер много месяцев об этом думала. Что ни говори, трудно не заметить падающего с башни тела. С другой стороны, когда Валин в крови, в беспамятстве, с собственным ножом в ребрах шагнул с башни, он падал с южной стороны, к озеру, а оттуда смотреть было некому. А главное, на улицах тогда еще бушевало сражение. Все, кто мог бы что-то рассмотреть, были отчаянно заняты – били клинком или отражали удары. Им было не до разглядывания крыш Андт-Кила.

Во всяком случае, так говорила себе Адер, и каждый день, в который никто ее не спросил, не призвал к ответу, укреплял надежду, что смерть Валина осталась незамеченной и покрытой тайной. Такое долгое молчание должно было принести облегчение; ей меньше всего нужно было, чтобы над останками гибнущей империи разнеслась весть о братоубийстве в правящей семье. Отсутствие слухов должно было ощущаться милостью богов. Не ощущалось.

Жестокие факты истории – войны, голод, тиранию, истребление народов – разделяли миллионы. Правду об убийстве в башне маяка Адер несла в одиночку. Единственным свидетелем был ил Торнья – кшештрим, который, хоть и научился изображать добродушие и легкомыслие, по самой природе своей не способен был постичь, чего стоило Адер ударить ножом родного брата. Эта ее правда, ее молчание, и в иные дни тяжесть их казалась невыносимой.

Она покачала головой:

– Я хотела бы знать, где сейчас Валин. Половину Раалте бы уступила за верное крыло кеттрал. – Адер нацелила на Кадена колкий взгляд. – Мои агенты донесли, что тебе известно, где он. Что вы после его бегства с Островов пересекались.

– Агенты? – поднял бровь Каден.

– Да, – подтвердила Адер, – агенты. Люди, которые притворялись, что они на твоей стороне, но служили мне. Даже в вашей бездарной республике есть шпионы.

Он медленно кивнул:

– И что именно они тебе донесли?

– Что Валин с бесчестьем покинул Острова. Что отправился к тебе. Возможно, спас тебя. Это так?

Каден кивнул:

– Близко к истине. А наши шпионы донесли мне, что в сражении при Андт-Киле участвовало крыло кеттрал. Рассказывали, что оборону до подхода Северной армии возглавляла рыжеволосая женщина. Были взрывы – сработали боеприпасы кеттрал. Люди видели похожую на мальчика девушку в кеттральской черной форме. – Он ответил на ее напряженный взгляд. – Под описание подходят бойцы крыла Валина: Гвенна Шарп, Анник Френча.

Адер кивнула.

– Я видела их с башни, – сказала она, стараясь быть как можно ближе к правде. – Кто они, никто не знал.

– Даже ил Торнья? Он кенаранг. Кеттрал подчиняются ему.

– Это не значит, что он помнит в лицо каждого кадета. А в тот день, если твои шпионы забыли об этом упомянуть, шел бой. Ил Торнья пытался остановить Длинного Кулака, а не играл в «угадай кеттрал».

– Так, значит, Валина не было? Там, на севере.

– Если он там и был, я его не видела, – покачала головой Адер. – Конечно, когда сражаются десятки тысяч…

Каден помолчал, словно соображал, развивать ли тему, и нахмурился. Единственное проявление чувств, которое она заметила в нем при этом разговоре на причале.

– А что Длинный Кулак? – наконец