Последние узы смерти - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хитрый, гад, – бормотал он. – Хитрый-хитрый.
Как будто произнося это слово вслух, повторяя раз за разом, он отгонял другое, бившееся в голове и более правдивое: не «хитрый», а «страшный».
Ветви пошевелил порыв холодного ветра. Пихты поскрипывали. Они здесь стояли так тесно, что даже сухим некуда было упасть, они склонялись к живым, да так и гнили стоймя. Даже в светлое утро солнце слабо пробивалось сквозь хвою, и каждый луч разгонял бегущие тени.
В обычный день полумрак не пугал Валина. Здешние леса он знал, как собственный дом: знал, где можно вздремнуть на мягчайшем сухом мху, где в извилистом ручье есть форелевый омуток, в какой сырой лощине гуще всего мошкара, а где ее нет, потому что запах смолы и ветерок разгоняют кусачую тварь. Но сегодня, вставая на ноги над налаженной ловушкой, он чувствовал: что-то неладно.
Он еще задержался, чтобы смазать палочку-подпорку жиром, а потом пригнулся и скользнул в щель между мшистыми стволами, вдруг заспешив выбраться из чащи туда, где видно хоть на десяток шагов, где можно пуститься бегом.
До камня-нырялки было не так далеко: плоский, заросший лишайником валун выдавался над излучиной ручья, и, добравшись до него, Валин присел на край, чтобы отдышаться. Солнце уже взобралось много выше зубчатой линии леса, выжгло остатки тумана над извилистым руслом и согрело ему кожу. Чуть выше по течению всплыла за мухой форель; крошечные волны разбежались кругами по буро-зеленой воде. Валин вдруг почувствовал себя дураком. Восьмилетний парень удирает из лесу, как малолетка! В душе он благодарил богов, что брат не видел, какого он сыграл труса.
– Рыжий орел, точно, – громко проговорил он, возвращаясь мыслями к тайне ловушки.
На свету, на удобной закраине валуна, болтая тощими ногами над водой, он легко верил такому объяснению. Какой-нибудь кролик сбил камень, но успел из-под него вывернуться. Орел мог выдернуть бьющегося зверька, даже не поднимая камня. Валин прищурился, вглядываясь в мысленную картину: кривой клюв, вцепившийся в промокшую от крови шкурку. Наверняка рыжий орел!
Он выбросил загадку из головы, откопал в кожаном мешке полоску вяленой оленины и с удовольствием стал жевать, поглядывая на реку. Осталось еще проверить несколько ловушек, и уж в какой-нибудь да окажется белка или заяц, а может, и кот-рыболов. А если и нет – что же, после полудня он попробует выудить форель. Над очагом в их хижине еще висела половина оленьей туши, и в лесу зверя хватало. Может, мать добудет еще оленя или отец с братом доберутся до медведя, которого давно выслеживают. Нельзя сказать, что вся семья держится на нем одном.
Валин уже откинулся спиной на теплый камень, забыв об утренних волнениях и полусонно дожевывая мясо, когда что-то заставило его встрепенуться и дернуть руку к ножу на поясе. По плечам поползли мурашки, он зорко оглядел лес. Ни звука, ни медвежьего ворчания, ни предсмертного вопля зайца. Лес казался даже тише, мрачнее обычного. И птицы затихли, оборвали песню на середине трели. Ладони у Валина стали липкими от пота. Дыхание сорвалось, зачастило. Почему молчат птицы?
– Оставь нож в покое.
Валин развернулся как ужаленный, забегал глазами, высматривая в темной стене деревьев говорящего. Ему пришлось трижды повернуть голову, прежде чем он различил темную, почти сплошь в черном, фигуру, неподвижно застывшую в каких-нибудь десяти шагах и укрытую густой тенью молчаливых сосен и кедров. Лицо тоже было в тени.
Сердце дернулось в груди. Валин вскочил на ноги, затеребил рукоять ножа, высвобождая его из ножен, а другую руку вскинул в зыбкой надежде защититься. Человек не шевельнулся, и оружия у него не было видно, но что с того? Само его появление – уже угроза.
Родители Валина выбрали этот кочковатый болотистый участок леса именно за глухое безлюдье. С приходом ургулов и аннурского войска жизнь в селениях стала опасной, часто смертельно опасной. Ургулы, если до тебя доберутся, убьют, и убьют медленно. Валин не видел трупов, но довольно наслушался, как они насаживают людей на кол, а потом принимаются сдирать кожу. Как шкуру с бобра, только бобра-то сначала убивают.
Считалось, что аннурские войска явились для защиты лесорубов и звероловов в северных лесах. Так считалось. А по правде, они с равным успехом могли и защитить, и унести заготовленные на зиму запасы мяса и меда. Родители старались скрыть от Валина самое страшное, но он слыхал, как аннурские солдаты отбирают все, от одеял до медвежатины, и даже одежду снимают с беззащитных. Бывало и того хуже – до Валина доходили шепотки, что солдаты всяко использовали таких, как он, ребят, сыновей и дочерей поселившихся у границы семей. Это было дурно, что говорить, а если откажешься или станешь отбиваться, солдаты убьют. Убьют или оставят ургулам. Трудно сказать, что хуже.
Вот родители и увели их подальше. Беглецы чаще направлялись на юг. Но об этом мать и слушать не хотела.
– Что мы знаем про южные земли? – набросилась она на отца ночью, когда огонь прогорел до сердитых углей. – Что мы знаем про города? И про горожан?
– Не одни же там города, – отбивался отец Валина, в жизни не ступавший за пределы края Тысячи Озер. – Можно землю пахать.
– А что мы знаем о полевых работах?
Они думали, что Валин спит, забившись под шкуры в дальнем углу хижины, но он сквозь щелочки век видел, как мать обхватила ладонями голову отца, притянула, как если бы хотела поцеловать, и прямо в лицо проговорила:
– Ты зверолов, Фен. Зверолов, следопыт и охотник. Никого лучше тебя я не знаю, но крестьянин ты никакой.
Валин видел, как отец сжал зубы.
– В лесу теперь небезопасно, – сказал он. – С земледелием потом разберемся. Сейчас надо уходить из лесов.
– Нет. – Она медленно покачала головой. – Уходить надо глубже в лес.
И они ушли глубже, на север, в места, которых Валин прежде не знал, в дебри ельников, кедровника, бальзамических пихт, куда забирались только самые закаленные или совсем безумные охотники. Они шли и шли, пока не оставили далеко позади последние поселки лесорубов, за неделю пути миновали линии столкновения ургулов с аннурским войском. Валину уже стало казаться, что они так и будут идти до самого Фрипорта, а может, и до океана, но однажды, когда солнце уже садилось и ветер с севера дул жестоким холодом, они вышли на крошечную поляну, в
