Корниловец - Валерий Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нахохлившийся Корнилов сказал Маркову:
— Это был чисто Суворовский переход!
— Никак нет! — оскалился Сергей Леонидович. — Это был Корниловский переход!
А вот у Нади, что стояла неподалёку в белом халате, накинутом на шинель, было своё мнение на этот счёт. Взволнованная, она сказала генералу Маркову:
— Это был настоящий ледяной поход!
— Да, да, — ответил генерал, сдерживаясь, чтобы не застучать зубами. — Вы правы…
Глава 11
ДАР ЕКАТЕРИНЫ
Сообщение ОСВАГ
«„Социалистическая армия“ прапорщика Р. Сиверса заняла Таганрог и Ростов. Казаки-большевики тут же образовали Донскую Советскую Республику. Генерал-майор А. Назаров, новый войсковой атаман, объявил мобилизацию, но даже теперь донцы не откликнулись. Вместе с отрядом походного атамана генерала П. Попова верные А. Назарову казаки оставили Новочеркасск, с боями прорываясь в Задонье на соединение с Корниловым.
Севастопольские матросы, именующие себя „краснофлотцами“, обстреляли Новороссийск с линкоров „Свободная Россия“ („Императрица Екатерина Великая“) и „Воля“ („Император Александр III“) и захватили город, наступая вместе с частями Юго-Восточной революционной армии хорунжего А. Автономова».
На исходе ночи перед Рождеством Христовым добровольцы вышли к аулу Хатук и станице Георгие-Афипской.
Кирилл как раз подносил Маркову патроны, когда увидел прихрамывавшего офицера, пожилого штабс-капитана, дважды раненного при штурме Новодмитровской. Его сопровождала сестра милосердия, фамилии которой Авинов не упомнил, а звали её Еленой.
— Заживает? — осведомился генерал.
— Раны пустячные, — бодрился штабс-капитан. — Заживут на ходу при роте.
— Садитесь на подводу! — приказал Марков.
— Да, но…
— И без разговоров!
А Кирилл подумал, что у Сергея Леонидовича много почётных прозвищ. Его и Белым витязем звали, и Ангелом-хранителем. Понятно, почему…
…Взять станицу приступом Корнилов поручил Маркову, но атака не получилась внезапной — когда голова наступавшей колонны подошла на расстояние всего в одну версту, как-то уж слишком быстро рассвело — и белогвардейцы оказались посреди чистого снежного поля, попадая под перекрёстный огонь пушек и пулемётов Красной армии.
— В укрытие! — заорал Марков, призывая своих под высокую насыпь железной дороги, проходившей по заливным лугам. Впереди смутно виднелась станица, опоясанная речкой Шебш, протекавшей в невысоких, но отвесных берегах. Мост через неё был один.
— Да не бойтесь вы пуль, — убеждал добровольцев Сергей Леонидович. — Если суждено, то она найдёт нас везде, не судьба — так и в жарком бою уцелеете. Я никогда не берёгся пули и вот, видите, цел!
Взрывом гранаты накрыло бежавших пулемётчиков.
— Возьмите, возьмите, ради бога, — застонал раненый корниловец саженного роста, — господа, куда же вы?
Один белогвардеец пробежал мимо него, будто не замечая, а другой на ходу бормотал, неловко оправдываясь:
— Ну куда же мы возьмём? Мы идём на новые позиции…
— Не христиане, что ль, вы?! — надтреснуто закричал корниловец.
— И правда? — буркнул Авинов. — Возьмём, господа?
Вчетвером уложили раненого на железнодорожный щит. Тащить было тяжело, а корниловец стонал и скрипел зубами — левую ногу ему раздробило.
— Ой, братцы, осторожно, о-о!
Боясь уронить щит с раненым — пальцы онемели и готовы были сорваться, — Кирилл добежал-таки до железнодорожной будки подобия медпункта.
— Сестра, вот, гляньте, пожалуйста.
— Сейчас, сейчас, — хладнокровно отвечала сестра милосердия, уже выработавшая в себе необходимую и достаточную жестокость врача, — подождите, не все сразу. Видите, на позиции я одна, а все сестры где? Им бы только на подводах с офицерами кататься!
Отовсюду летели, жужжали пули, словно целясь в красный крест, а вокруг сестры лежали, сидели, стояли раненые.
— Сестра, воды!
— Сестра, перевяжите!
— Доктора позовите, умоляю!
Сестра, Варя или Катя, Авинов не запомнил, лишь жмурилась и трясла головой. Но нет, это не кошмарный сон, это кошмарная явь…
Кирилл короткими перебежками устремился к своим, сполз по насыпи, оказавшись за спиною у самого Маркова.
— Артиллерия, — процедил Сергей Леонидович, — где эта… такая и растакая артиллерия?!
А Кирилл почувствовал всем телом легчайшее содрогание. Приподняв голову, он всмотрелся в сумрак — там явственно двигалась угловатая и коробчатая масса.
— Поезд, ваше превосходительство!
Марков разразился такими замысловатыми проклятиями, что даже самые грубые натуры пришли в изумление.
Броневой поезд надвигался медленно, но неумолимо — огни его были закрыты, только свет из открытой топки скользил по шпалам.
— Твою-то ма-ать… — протянул Марков и вдруг бросился по насыпи вверх, мимо железнодорожной будки: — Поезд, стой! Такой-растакой! Раздавишь, сукин сын! Не видишь разве, что свои?![85]
И поезд, заскрипев тормозами, остановился. Лязгнул щиток паровозной будки. Ошалевший машинист так и не успел прийти в себя — Сергей Леонидович выхватил ручную гранату и забросил её в кабину. Взрывом выбило стёкла и переколотило приборы. Тут же изо всех вагонов затрещали винтовки и пулемёты, а вот орудия с открытых площадок не успели сказать своё веское слово — полковник Миончинский, молодой офицер-артиллерист, продвинул вперёд две трёхдюймовых пушки и под градом пуль навёл их на бронепаровоз.
— Отходи в сторону от поезда! — закричал Марков. — Ложись!
Трёхдюймовки ударили в упор по колёсам и цилиндрам паровоза, и тот грузно лёг передком на полотно.
— По вагонам… Огонь!
Артиллерийские гранаты рвались, прошибая стенки блиндированных вагонов, и марковцы набросились на поезд — стреляли по амбразурам, взбирались на крыши, рубили их топорами и швыряли в отверстия бомбы. Парочка текинцев, с ними Саид, притащили из железнодорожной будки смоляной пакли — и запылали два вагона. Большевики выскакивали из горящих теплушек, полных удушливого дыма, выбирались сквозь пробитый пол, выбрасывались, обгорелые, и ползли по полотну.
К Маркову подобрался Деникин и пожал тому руку.
— Горячо обнимаю виновника этого беспримерного дела. Не задет?
— От большевиков Бог миловал, — улыбнулся Сергей Леонидович. — А вот свои палят как оглашенные. Один выстрел над самым ухом, — генерал кивнул на смущённого Кирилла, — до сих пор ничего не слышу!
— Пустое! — засмеялся Антон Иванович, — скоро все станем туги на ухо — гаубицы на позиции!
И тут же, словно дослушав Деникина, прогрохотали орудия, залпом накрывая Георгие-Афипскую. И ещё, и ещё!
— Вперёд, ура! С Богом, вперёд!
Часом позже станица была взята, и бойцы разместились в бедных хатках форштадта.[86] В тепле Авинов отогрелся, но заснуть, подремать хотя бы так и не смог — в хате стоял густой туман от испарений сырой одежды, налепленной на печь, и дыхания множества людей, висел тошнотный едкий запах прелой шинельной шерсти и мокрых сапог.
— Здравствуйте, родные! — протиснулся в хату Марков. — Друзья! Нам дан отдых. Отдохнём часика два-три, сколотимся, пополнимся и — в новые бранные дела за Родину!
Ровно два часа спустя, невыспавшийся, с гудящей головой, но в сухом, Кирилл встал в строй — начинался штурм Екатеринодара.
Переправлялись по деревянному мосту[87] — «красные» так спешили отступить, что не успели сжечь его за собою.
Первыми на тот берег Кубани выдвинулись броневики, из пулемётов расстреляв красноармейские посты. За реку двинулись артиллерия и обоз, добровольцы бежали трусцой и ехали — подводы насчитывались уже тысячами. Марковцы прикрывали обоз и раненых.
Показался Марков, герой дня. Генерал шёл широким шагом, размахивая нагайкой, и издали ещё, на ходу ругался:
— Чёрт знает что! Вместо инвалидной команды к обозу пришили. Попадёшь к шапочному разбору… Пустили бы сразу вперёд — я бы уже давно в Екатеринодаре был!
— Не горюй, Серёжа, — ответил ему Романовский, — Екатеринодар от тебя не ушёл.
На своём английском буланом подъехал Корнилов. Его чёрные раскосые глаза блестели как угольки, посматривая в сторону кубанской столицы, губы кривились улыбкой предвкушения.
— Генерал Казанович и атаман Каледин двинутся в атаку вдоль Екатеринодарской дороги, — сказал он. — Врангель атакует западную окраину города, наступая на Черноморский вокзал. Еще левее пойдёт конница Эрдели — в охват города с севера и северо-востока. А вам, Сергей Леонидович, я поручаю артиллерийские казармы.
Марков сразу повеселел.
— Ну, видимо, — проговорил он довольно, — без нас дело не обойдётся!
