Маска свирепого мандарина - Филипп Робинсон

Кодизм, учение Света и Обретения.

Кодизм, бесстрашное, без оглядки на последствия, проникновение в самые глубины неведомого.

Кодизм, Der Mythus des Zwanzigsten Jahrhunderts.[7] Бездна взывает к бездне.

Да, именно так!

Приступ слабости прошел. Ни одна слезинка не пролилась. Щемящая жалость, банальное сочувствие к своему ближнему — такому же смертному существу, сменились безмерным, бесстрастным участием, которое свойственно Тому, Кто принимает боль, ибо сознает ее необходимость и предвидит, что она вскоре пройдет. Лицо Кода вновь озарил неземной покой.

Богоподобный. Посвященный.

Он тщательно вытер лицо Объекта кухонным полотенцем, похлопал по спине и пристегнул к Креслу. Потом включил Машину и сел за стол.

Глава 15. Инферно

Страшнее всего для большинства из них были недолгие периоды затишья.

Частая мерная дрожь, сотрясающая стены, полы и потолки, нескончаемая вибрация, недоступная человеческому слуху, но отдающаяся в костях, зубах, мускулах, нервах каждого обитателя "Финландии" и заставлявшая трепетать сам воздух, — с такими новыми реалиями жизни они со временем смирились. Притерпелись к ним. Вот почему неожиданные мгновения тишины и покоя, когда все вдруг замирало, а секунды казались часами, внушали намного большую тревогу: казалось, дом собирается с силами, чтобы обрушить на своих жильцов какие-то новые, невиданные прежде испытания.

Дело в том, что хотя Машина работала только по два-три часа в сутки, вибрации, которые Она передала "Финландии", не прекращались ни днем, ни ночью (не считая коротких пауз). Порожденный Ей импульс заставил пульсировать целое здание, и этот процесс уже не зависел от внешних воздействий, он шел сам по себе. Создавалось впечатление, что многоэтажное чудовище из бетона и стали каким-то непостижимым образом дублировало в масштабах своего макрокосма эксперимент, который Код проводил на Объекте в микрокосме квартиры.

Тишина.

На стуле сально ухмыляется свеча, роняя свет.

Что творится с "Финландией"? Разваливается она, постепенно разрушается от фундамента до крыши, или с домом происходят какие-то страшные и непонятные метаморфозы?

Двери срывались с петель, на потолках по штукатурке поползли трещины, меж досок паркета с быстротой раковых клеток разрастались плесень и грибки. Во всех деревянных деталях неожиданно возникали странные углубления, точь в точь как полости, которые каждый вечер выжигались в мозгу Объекта. Кое-где постоянно чувствовалась мерзкая вонь — словно запах давно немытого тела, которую не скрывает навязчивый аромат пудры и старых духов; в других местах воздух стал отвратительно затхлым и удушливым, будто пропитался взаимной ненавистью обитавших в этой части здания людей, начавших страдать от жестоких приступов тошноты и часто падавших в обморок. То тут, то там, в изгибах коридоров от ковриков шел пар, словно его источал какой-то подземный вулкан; некоторые уверяли, что проходя мимо, слышали, как он рокочет и бурлит у них под ногами. Ночью дом полнился другими звуками: пронзительными криками очнувшихся от кошмарного сна людей и тоскливыми завываниями, исходящими, по уверениям знатоков паранормальных явлений, от неприкаянных душ.

Лже-формулой чернеет бесстыдно-голая стена.

Дело в том, что одновременно с метаморфозами "Финландии" менялось сознание ее обитателей. Здесь царила такая же напряженная атмосфера, как в тюрьме накануне казни. Однако по мере того, как близился конец Эксперимента, все меньше жильцов покидало здание; люди выбирались из квартир только для того, чтобы пополнить запасы съестного. Теперь они каждое утро собирались в вестибюле и обсуждали происходящее. Поначалу это были осторожные, полные недомолвок и обычных банальностей разговоры: собеседники просто отмечали, что в доме "творится что-то непонятное", жаловались друг другу на то, что в последнее время чувствуют себя "как-то странно" или "не в своей тарелке". Замолкали и отводили взгляд, начинали говорить, но обрывали фразу. Некоторые пытались представить ситуацию в комическом свете; кто-то, чтобы укрепить свое мужество и сохранить здравый рассудок, намекал на отсутствие и того, и другого у соседей. Но атмосфера постепенно накалялась, непонятные явления множились, становились еще поразительнее, и их ханжеские личины и претенциозные маски спадали одна за другой, словно шелуха. Жильцы стали говорить друг с другом с истерической откровенностью людей, которых сблизила общая катастрофа.

Возникло множество объяснений происходящего. Одна дама решила, что приближается Судный День, и проводила время в молитвах. Другой жилец во всем обвинял Сатану, третий — самоучек-экстрасенсов, случайно устраивающих дикие вакханалии полтергейстов. Четвертый объявил, что причина в "алкоголизме" — оставалось неясным, как выяснить, страдает им само здание или его обитатели, разве что судить по автору этой теории. Собирались вызвать для совершения обряда экзорцизма святых отцов из Общества Исследования Паранормальных Явлений, либо свами, йогов, бонз или мусульманских марабутов, на тот случай, если бесчинствующие в доме бесы не относятся к сфере христианской религии. Предлагали даже посоветоваться с духом ныне покойного Шамана Берна, Архимандрита Архетипов: разве не он в своей последней работе "Уфология" предупредил мир, что скоро грядет великое обновление, которое следует ожидать, если точка преображения совместится с созвездием Водолея: "переломный момент", когда может произойти все что угодно?

Но вот, смотри — здесь пусто, никого здесь нет!

Дальше разговоров дело не пошло. Обитатели "Финландии" объединились в какое-то зловещее сообщество, словно стали соучастниками тайного злодейства, и об этом страшном секрете не должен был узнать ни один чужак. Они не раз говорили между собой о том, что надо выбираться отсюда, и могли покинуть дом в любой момент — но никто не уехал. Их удерживало извращенное любопытство. Если в "Финландии" действительно начинался Конец Света, они гордились тем, что вошли в число избранных, которые удостоились чести лицезреть уникальное событие.

"Что бы здесь ни происходило, — заявил управдом, — главное — чтобы об этом не пронюхали газетчики".

Хихикнул ветер на лету там, где навислаОпорожненная утроба неба.

Во снах им являлись странные белые объекты, состоящие из растекающейся полуразложившейся массы. Вскоре они стали замечать их и днем, в коридорах "Финландии". Ловили их краем глаза, а если осмеливались вглядеться попристальней, те исчезали. По крайней мере, становились невидимыми.

Дом наводнили полчища гигантских пауков. Ужас исходил даже от экранов телевизоров; некоторые утверждали, что оттуда вылезают "странные твари", другие чувствовали, как их самих засасывает внутрь. Однажды утром жильцы обнаружили, что все стены покрыты свастиками — очевидно дело рук кого-то из многочисленных новообращенных индуистов. Как-то в полдень старая дева — соседка Кода выскочила из своей квартиры совершенно голая. Она заявила сестре, что вошла в число Дигамберов, "облаченных небом" Джайнов, которые не признают никаких одежд. Ее отвезли в психиатрическую лечебницу.

Злорадство отдаленных звезд. И свист.

Две другие старые девы, прожившие десять лет в полном согласии, вдруг люто возненавидели друг друга. Одна всем рассказывала, что ее бывшая подруга ведьма, и в несчастьях, обрушившихся на "Финландию" повинен ее "дурной глаз", а та в свою очередь обвиняла первую в том, что она монгольская шпионка: "видите, какие у нее высокие скулы и одутловатое лицо?" Ночью ее застали у квартиры недавней приятельницы при попытке подвести электрический ток к дверной ручке. Эту даму тоже поместили в сумасшедший дом, а вскоре туда же отправили и жертву неудавшегося покушения.

Код ничуть не удивился, узнав, что немолодой актер стал ревностным католиком. Он устроил из квартиры личную молельню и сутками упражнялся в декламации "Отче наш" и "Пресвятая Богородица". Чтобы очиститься от грехов, со слезами на глазах объявил он, придется произнести каждую молитву по меньшей мере полтора миллиона раз. Юный отпрыск управдома помогал ему. Удалившийся от дел плантатор продолжал настаивать, что все это сотворили русские. На полу своей комнаты он соорудил огромную рельефную карту мира и целыми днями планировал кровожадные акции ядерного возмездия. Сосед, который рассказывал Коду, что в небе патрулируют летающие тарелки, теперь утверждал, что сам родом с Венеры. Он постоянно щурил глаза и закрывал уши руками, потому что "видит пространство меж атомов и слышит световые волны", и жаловался, что совсем запутался в своих ощущениях, а жизнь его превратилась в сплошную муку; вдобавок его подкосила лучевая болезнь. Единственная надежда — "они" вернутся и заберут его домой на Венеру, прежде чем он начнет "чувствовать" звуки.