Линии (Lignes) - Рю Мураками
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, чего уставилась? Пшла вон! — гаркнул он, заметив Юко.
В этот момент в доме зазвонил телефон. Автоответчик не работал, но Юко удалось расслышать слова: «Перезвони мне, как только сможешь».
— Перезвони мне, как только сможешь, — произнесла она, глядя на мужчину и его сына.
Молодой человек выпучил глаза от неожиданности.
— Я подумала, что будет лучше, если я вас предупрежу. Мне кажется, что это звонила твоя мать. Она хотела сообщить, что в Ниигате заболела твоя бабушка, и просила, чтоб ты предупредил отца.
Отец охнул и бросился в дом. Юноша стоял, не в силах оторвать взгляд от Юко.
— Да кто ты в самом деле?! — заорал он.
Юко спокойно стала объяснять ему, что она может воспринимать электрические сигналы, передаваемые по проводам и телефонным линиям. В это время из дома вышел отец и сказал, что все так и есть.
— Значит, ты обладаешь сверхъестественными способностями? — изумился сын.
— Не знаю, — промолвила Юко и собралась идти дальше.
— Стой! — раздалось сзади. Юко обернулась. Молодой человек засыпал ее вопросами о таких необычайных способностях. Потом он схватил ее за руку и повел в дом. Отец уже собирался в дорогу.
— Я еду в Ниигату, — сообщил он, но сын ничего не ответил.
Юноша показал Юко старую аудиокассету с треснувшим корпусом и стал раскручивать ленту.
— Эту кассету прислал мне мой друг вместо письма. Я ее случайно сломал, думая, что это мамина. Можешь прочитать, что там записано?
— Понимаете, я могу улавливать только электрические сигналы. А с пленки у меня не получится.
Молодой человек разочарованно посмотрел на нее, но оценил ее вежливость.
— Скажи, а стоит ли мне ехать с моим сраным папашей в Ниигату? Бабку-то я всегда любил…
— Ну, я же не знаю вашу бабушку… Так что ничего не могу вам сказать.
Молодой человек подумал и все-таки решил ехать. С отцом он принципиально не разговаривал…
— Я очень боюсь, когда сын начинает бить меня по голове. Может, мне имеет смысл обратиться в полицию?., или в службу спасения? Если бы с ним ничего не было, он бы не впадал в такой гнев… Рано или поздно он убьет меня. А вот ты, ты сможешь уговорить его… поговори с ним, — просил отец.
— Нет, не хочу. Мужчина разрыдался.
— Это все из-за меня! Конечно, я должен был быть более строгим. А теперь все кончено, он больше не разговаривает со мной. Правда, мне кажется, что насилие — это тоже форма общения… наверно, он что-то хочет мне сообщить. Иначе я бы этого не вынес!
Здоровый сорокалетний мужчина стоял на коленях и горько плакал.
— Хм, сообщить… Да ничего он не хочет, — пробормотала Юко и пошла прочь.
Прогуливаясь по берегу реки, Юко заметила, что вот-вот должно взойти солнце. Когда она дослушала до конца отрывок из «Парсифаля», до дома оставалось всего ничего. Должно быть, Кодзи, ее телохранитель, уже готовит завтрак. Этот Кодзи был нанят ее опекуном. Юко несколько раз пробовала подкатиться к нему, но он не захотел спать с ней. Конечно, ему запретил его наниматель. «Может быть, я ему не нравлюсь? Но он ответит, что это не так», — думала Юко. Она действительно выглядела совсем как школьница, и ее внешний вид не возбуждал агрессии. «А мужчины могут трахаться только тогда, когда почувствуют агрессию», — сказал как-то Кодзи. Еще он говорил ей, что у нее, наверное, было счастливое детство. Юко его не понимала. Она не могла сравнить себя с другими, да и книг не читала. Вообще она была уверена, что он не хочет с ней спать лишь потому, что она ему не нравится.
Когда Юко мастурбировала, ей представлялось, что ее насилуют какие-то ненавистные ей мужчины. А когда она приводила к себе кого-нибудь с улицы, то всегда просила сказать ей, что он ее ненавидит. Некоторые говорили: «Я люблю тебя». Однако Юко не понимала, как можно сказать «люблю» человеку. Она не могла себе представить, что это такое. Но даже если бы это и было похоже на те чувства, которые она испытывала, глядя на картины Кандинского или слушая музыку Вагнера, то все равно вряд ли кто-то мог испытывать к ней что-нибудь подобное. Например, чувство, что она питает к Кодзи, совсем не то, что она питает к музыке Вагнера. Если бы Кодзи вдруг исчез, она бы совсем не огорчилась. А вот если исчезнет Вагнер, ее жизнь сразу же потеряет всякий смысл. «Люди нуждаются в других людях, ибо это единственное доказательство их собственного существования», — так сказал человек, что жил в собачьей конуре. А что же на этот счет думала Юко? — Для меня другие не существуют…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Когда в восьмидесятых годах я написал «Топаз», его героини — девушки из садомазохистских клубов — представляли собой одну из самых маргинальных групп японского социума. Я думаю, что предлагая свое тело на сексуальное поругание, они тем самым открыто бросали вызов всему обществу. Иными словами, эта книга оказалась для меня чем-то новым, так как она не основывалась на современной модели повествования и не была рассказом о чьей-то конкретной судьбе.
Мне кажется, что к «Линиям» я пришел благодаря тому, что в течение последних лет писал только о явлениях негативных: насилии в школах, убийствах, суицидальных наклонностях, пирсинге и подростковой проституции.
Духовная пустота героинь «Топаза» охватила теперь все слои нашего общества. Однако эти люди еще не имеют собственного языка. А поскольку это чувство тоски и одиночества, затопившее современную Японию, — явление абсолютно новое и не имеющее аналогов, то очень трудно выразить его основные особенности. Все, что мы можем видеть, — это ощущение безысходности и бесполезности, стремление разорвать все связи между собой и окружающим миром.
На сегодня одной документалистики уже недостаточно. А поскольку период модернизации страны закончился, то и литература того времени тоже должна погибнуть. Литература не должна быть руководящим началом у людей, лишенных языка. Она не должна превращаться в этой пустоте в самодостаточное и самовоспроизводящееся явление. Литература должна стремиться к тому, чтобы и эти люди обрели дар речи.
Юко и есть воплощение этой мысли. Конечно, она не может воспринимать никаких электрических сигналов. Зато благодаря ей я получил бесценный материал для этого романа.
За что ей и выражаю свою искреннюю признательность.
Рю Мураками Иокогама, 12 июля 1998 года