Линии (Lignes) - Рю Мураками

Желаю вам всяческих успехов.

Ответа он не получил и написал еще раз. Письма возвращались ему в нераспечатанных конвертах, и тогда он стал рассылать свои сообщения во все газеты, еженедельники, на все радиостанции и телеканалы, во все издательства, писателям и журналистам, — всем, кого знал. И опять никакой реакции. К тому же содержание передач не изменилось ни на йоту. Сугино понял, что без юридической поддержки ему теперь не обойтись, и стал приискивать работу, чтобы оплатить адвокатский гонорар. Он отправил свое резюме во множество компаний, но не прошел ни одно из собеседований. С каждым разом он все больше убеждался, что и здесь его друг приложил руку. Все служащие, общавшиеся с ним на собеседованиях, были в курсе последних выпусков радиопередач, и за их спинами маячила тень его друга. «Он рассказал им обо мне», — думал Сугино. Куда бы он ни обращался: в залы «пачинко»*, в курьерские службы, в фирмы, занимающиеся дорожным строительством, — везде витал дух его приятеля, и он был совершенно беззащитен. В конце концов он обратился к адвокату, о котором говорили, что он помогает и самым бедным, — и адвокату успел промыть мозги проклятый друг. Юрист посоветовал Сугино лечь в клинику, а когда тот попытался настаивать, пригрозил сдать его в полицию.

* Игра, напоминающая детский бильярд или пинбол.

Сугино больше не мог есть и перестал спать. Большую часть времени он проводил у окна со своим биноклем. Он потерял около двадцати килограммов: друг сговорился со всеми продавцами и официантами кафе, и теперь ему подсовывали только тухлые или отравленные продукты. Сугино уверился в этом, увидев, в какой гнев впал один из продавцов, когда он сунул ему под нос купленный батон, требуя доказательств того, что хлеб не отравлен. «Что ж, правда глаза колет», — злорадствовал Сугино. Но наступил день, когда он уже не мог доверять даже «Калори Мейт» и витаминизированным напиткам, которые продавались в уличных автоматах. Он обнаружил, что один из техников, обслуживающих эти автоматы, также связан с его другом. Его выдавало поведение — бинокль не мог лгать. Этот техник вел себя так, словно был не на работе: то на небо посмотрит, то перекинется парой слов с детишками, что бегают по улице, то скажет какую-нибудь глупость своим товарищам и потом смеется с ними, а то ногой камушек пнет. Нормальный человек ни за что не стал бы так себя вести…

Когда от голода начинало подводить живот, Сугино воровал продукты прямо с прилавков. Но он оставался бдительным: крал только там, где его друг еще не догадался или куда не успел подложить отравленную пишу. Обычно он таскал выпечку или овощи, когда их привозили рано утром.

Но вскоре пришлось оставить и этот способ: наверняка друг уже навел на его след полицию и на него готовится засада.

К нему часто приходили родители и брат. Они хотели заставить его лечь в больницу, а один раз им даже удалось заманить его на прием к врачу. После этого Сугино исчезал из квартиры, как только замечал их в свой бинокль. Он был уверен, что они готовились внезапно напасть на него… Это продолжалось третий месяц, и наконец Сугино нашел верное средство. Он заранее собрал и держал наготове свой рюкзак, куда сложил припасов на несколько дней. После того как ему удавалось ускользнуть от родственников, он какое-то время не приходил домой, а ночевал в дешевых отелях-капсулах или околачивался в ночных кафе. Его поразила одна мысль: в этих местах он чувствовал себя в безопасности. Там не было никого из тех, кому его друг уже промыл мозги, и никто за ним не следил — ни в отелях-капсулах, ни в ночных барах, ни в парках. Он стал прекрасно высыпаться, у него наконец появился аппетит. Жизнь изгнанника позволяла ему собраться с силами. Он понял, что все эти места, где он находил убежище, и были как раз предназначены для изгоев. И его друг должен был осознать, как глупо посылать своих шпионов и соглядатаев в подобные места. Он выбрал его, Сугино, мишенью для своих насмешек и острот. Наверно, он расходовал сумасшедшие деньги, чтобы заставить его окончить свои дни в каком-нибудь из этих мест… Вот поэтому он и не предпринимал ничего, пока Сугино торчал в капсуле. Но сам Сугино не желал провести остаток своих дней в пчелиных сотах гостиницы для бедняков. Жить там означало бы поражение. Все равно что добровольно сесть в тюрьму…

Сугино поднес к глазам бинокль и внимательно обследовал темную улицу. Кто мог звонить ему так рано? Нельзя терять бдительность. «Да, надо было бы купить тот ствол… С ним я мог бы сам перейти в нападение. А так я вынужден прятаться. Если я не смогу атаковать их первым, это будет продолжаться до бесконечности. За небольшим исключением, мой друг опутал своей паутиной все общество. И это реальность. Да, для меня это истина. Такова жизнь. Правила игры просты. И я принимаю их. Это единственное средство к спасению. И это доказывает, что я еще существую. Враг контролирует всех, кроме нескольких бродяг, вонючих и грязных. А вот все его сообщники: телепрограммы, все теле- и радиоканалы, вся реклама, газеты и журналы, издательства, книги, электроприборы, музыкальные инструменты, различные группировки и ассоциации, адвокаты, суды, распространители продукции, модные бутики, булочные, галантерейные лавки, магазины обуви, зоомагазины, салоны нижнего белья, видеосалоны, пекарни, часовые мастерские, фотоателье, цветочные магазины и магазины оптики, сети магазинов «секонд-хэнд», универмаги, туристические агентства, филиалы, производители автомобилей, лыжные курорты, плавательные бассейны, площадки для гольфа, теннисные корты, гимнастические залы, такси, автобусы, железнодорожные компании, авиакомпании, морские перевозчики, общества автолюбителей, строительные подрядчики, жилые дома, консьержи, импортеры и экспортеры, автоматы с газировкой, рестораны, дорогие кафе, бары, закусочные, отели, рёканы, все фабрики и заводы, банки, инвестиционные компании, пожарные, полиция, почта, детские сады, школы для детей с замедленным развитием, министры и муниципальные власти, все религии на планете, служители искусства и артисты, семья, политики, правительство и, наконец, государство. Я буду сражаться против всех. У меня больше нет друзей. Все это напоминает мне фильм про партизанскую войну в Афганистане. У афганцев месть — это святое. Это долг. И они никогда не откажутся от борьбы. Они убивают всех своих врагов. Никакой пощады. Я убью их всех. Я буду жить так же, как партизаны, под землей, в укрытиях. Я буду бороться. В один прекрасный день я перейду в наступление: я разнесу его задницу в клочья, а заодно и задницы всех его сыщиков.

— Что, за птичками наблюдаешь? — раздался снизу девичий голос.

Сугино посмотрел на нее и понял, что она — такой же беглец, как и он сам. А все беглецы не желают плясать под дудку его друга.

— Я поджидаю кое-кого, кто собирается напасть на меня. Так что будь осторожна.

— Хорошо. Я постараюсь, — откликнулась Юко и зашагала дальше.

XX — ДРУГИЕ

Кем, интересно, мог быть этот человек? Юко несколько раз обернулась, ища глазами его окно. В это время большая часть окон в квартирах, как правило, наглухо закрыта — все-таки не май месяц. В этих квартирах всегда масса всяких кабелей и проводов под напряжением, по которым передается огромное количество информации, преобразованной в электросигналы. Юко могла считывать их непосредственно, без дополнительной аппаратуры. Но чем Дальше она отходила от кабеля, тем слабее становился передаваемый сигнал. На расстоянии более десяти метров она уже не могла отчетливо различать изображение или звук, хотя все еще ощущала их наличие. То же самое было и с проводами, спрятанными под землей или в стенах зданий: малейшее препятствие заглушало сигнал. Если бумажные перегородки не создавали существенных препятствий, то деревянные уже ухудшали качество приема информации, а бетон или металл и вовсе его блокировали.

Гуляя по улицам, Юко смутно улавливала через открытые окна электрические импульсы, скапливавшиеся в помещениях. Это были не изображения или звуки, а скорее представление о них. Сигналы смешивались, накладывались одни на другие и не представляли четкой картины. А вот находясь неподалеку от проводов видеомагнитофона, Юко спокойно могла услышать и увидеть любой звук и изображение, будь они цифровыми или аналоговыми. Чтобы скорректировать изображение, ей было достаточно подойти к проводу чуть поближе. Слабые сигналы формировали в ее воображении абстрактные картины, а нечеткие звуки были похожи на то, что обычно слышит человек, страдающий слуховыми галлюцинациями. Если оригинальная картинка была красивой, а звук — мелодичным, то и ощущения, что испытывала Юко, были приятными, даже несмотря на небольшую мощность сигнала.

Но большинство сигналов и изображений, исходивших из квартир и домов, были отталкивающими. Может быть, это зависело от качества теле- и радиопрограмм. «А вот у того парня с биноклем вроде ничего», — размышляла Юко. Сначала ей показалось, что он наблюдал за птицами, но это оказалось не так. Электрические сигналы, которые исходят из квартир любителей птичек, достаточно гнусны. Вообще звуки природы больше напоминают минометный обстрел. Шелест волн на пляже, пение щегла, жужжание насекомых сливаются в дикую какофонию, и это мало зависит от качества самой записи. Такие звуки обычно смешиваются с шумом крови в ушах и с человеческим дыханием — это малоприятное сочетание.