Маркиз де Сад - Томас Дональд

Но подобные действия представлялись явно нежелательными, так как теперь стало совершенно очевидно, что рассмотрение дела маркиза в Марселе и высоким судом в Экс-ан-Провансе страдало определенными нарушениями законности: факты по делу собирались и анализировались с недопустимой поспешностью. Излишняя торопливость слушания дела и приведения приговора в исполнение даже стала объектом докладной записки, представленной в 1777 году на рассмотрение королю. С какой стати материалы следствия не взялись изучать более тщательно? Никто из представителей власти не задался вопросом, почему в образцах засахаренных анисовых семян и рвотных масс, подвергнутых экспертизе, отсутствовали какие-либо следы яда. По крайней мере, следовало провести хотя бы дополнительные исследования. Вещественных доказательств причастности Сада к отравлению не имелось. Что касалось обвинения в содомии, то оно строилось исключительно на показаниях тех, кто мог оклеветать маркиза, тем более, что позже эти лица от своих утверждений отказались. Мало кто из великих сеньоров горел желанием тратить собственные силы и деньги на проведение подобного расследования.

Главной фигурой в судебном деле являлся канцлер Мопу, который был председателем высокого суда в Париже в то время, когда Сад предстал перед уголовным отделением все того же суда в 1764 года, призванный отвечать за обращение с Роз Келлер. Поговаривали, канцлер с негодованием относился ко всему, что, на его взгляд, имело отношение к могущественному влиянию налоговой палаты, а к ее председателю он питал личную неприязнь. Эту должность, как известно, занимал тесть Сада, президент де Монтрей. Небезосновательно предположить, что Мопу намеревался насолить своему сопернику, испортив репутацию его зятю. Даже если это соответствовало действительности, повод для мести канцлера дал сам маркиз. После смерти Людовика XV в 1774 году Мопу сместили с этого поста, и у Сада на одного влиятельного врага стало меньше.

По прошествии шести лет со дня вынесения приговора его признали недействительным. Адвокат Сада, Жозеф-Жером Симеон, рассмотрев все материалы дела, пришел к выводу, что суд 1772 года допустил юридические и процессуальные нарушения. Доказательства того, что девицы подвергались действию яда, отсутствовали. Более того, полученные экспертизой результаты свидетельствовали против подобного обвинения. Они пользовались снадобьем, приготовленным уличной знахаркой, а суд это обстоятельство во внимание не принял. Кроме того, Сада официально не известили о возбуждении против него дела. Поспешность, с которой провели судебное заседание, вообще выходит за все допустимые рамки. Отсутствие обвиняемого на суде рассматривалось как косвенное подтверждение виновности. Кстати, с точки зрения закона, он имел полное право отсутствовать. Но самое тяжкое процессуальное нарушение заключалось в том, что маркиза официально даже не идентифицировали как человека, посещавшего девушек в Марселе. Одной из них просто сказали, что это был маркиз де Сад, а сие ни в коей мере не соответствовало должному опознанию. Маркиза признали виновным лишь по одному этому показанию. Понятно, что этот спор относится исключительно к правовой сфере. Сомневаться не приходилось, что в марсельском доме Мариэтты Борелли находился именно Сад. Но правовые органы имеют дело не с событиями, как таковыми. Свое заключение они должны выносить, опираясь исключительно на доказательства того, что то или иное событие действительно имело место. При таком подходе к делу виновность маркиза никогда бы не была доказана.

По этим причинам Сад имел меньше оснований опасаться государства, чем собственной семьи. Началась борьба между мадам де Монтрей, выступавшей в роли поборницы морали, и Рене-Пелажи, в качестве преданной жены. Во время многомесячного пребывания Сада в Савойе Рене-Пелажи стала опекуншей детей. Решение это, главным образом, принято на основании нравственной несостоятельности мужа. Ее визит в Шамбери и первую неудачную попытку вызволить Сада из тюрьмы мадам де Монтрей восприняла как откровенное предательство. Как только стало известно, что маркиз сбежал во Францию, мадам де Монтрей и ее муж начали забрасывать прошениями министерство юстиции. Они добивались ареста возмутителя спокойствия и заточения его в Лионезскую тюрьму Пьер-Ансиз. Предполагалось, ему будет предоставлена относительная свобода ведения переписки, чтобы из застенка он мог управлять своими поместьями. Это будет необходимо до тех пор, пока не подрастет его сын, после совершеннолетия которого собственность может быть передана ему. Что касалось самого предполагаемого узника, мадам де Монтрей никогда не смирится с тем, чтобы сумасшедший преступник, которого судьбе захотелось сделать ее зятем, оставался на свободе.

Стараясь противостоять ей, Рене-Пелажи поехала в Париж, дабы защищать дело Сада при дворе и умолять королевских советников не обращать внимания на мать. Став после скандала в Марселе изгнанником, о своей жизни Сад делает следующую запись: «Маниакальное нежелание мадам де Монтрей положить всему конец выходит за все мыслимые и немыслимые пределы. Чего она этим добьется? Только бесчестия, проистекающего из этого злосчастного дела, бесчестия для своей дочери и внуков и ужасных беспорядков в поместьях. Де Монтрей желает заставить меня влачить самое печальное и жалкое существование, потому что кому, как ни тебе, знать, что за удовольствие жить в стране, где тебе постоянно приходится скрываться и играть всевозможные роли, чтобы только не быть узнанным».

Оставаясь в Провансе, маркиз получил возможность лучше контролировать поместья в Ла-Косте и Мазане. Он уволил управляющего, действовавшего по указке его семьи, и назначил своего собственного. Гаспар Гофриди, знакомый Саду с детства после его визита к бабушке в Авиньон, служил адвокатом в Апте, городке, находившимся на восточной равнине от Ла-Коста в пределах видимости. На протяжении почти сорока последующих лет между маркизом и Гофриди то в дружеских, то в сварливых тонах велась беспорядочная переписка. В течение всего этого времени Гаспар оставался другом Сада и его доверенным лицом, растратчиком и отступником, старинным знакомым и никчемным увальнем. Несмотря на бурные вспышки гнева и смены настроений, именно Гофриди и его сыновья собирали подати с поместных земель и переправляли выручку хозяину на финансирование его развлечений.

В 1773 году у Гаспара сложилась любопытная ситуация. Он служил адвокатом у маркиза и выступал в качестве представителя Рене-Пелажи в ее эскападах в защиту мужа. Но, вероятно, догадавшись, какой оборот примет дело, Гофриди в скором времени умудрился поступить и в услужение к мадам де Монтрей. Все обязательства, налагаемые на него ситуацией, каким-то образом мирно уживались в лабиринтах сознания этого человека.

К концу года стало ясно, что Гофриди проявил мудрость, сделав ставку на мадам де Монтрей. В Париже наконец подписали приказ об аресте Сада и его заточении в Пьер-Ансиз. Документ датировался 16 декабря, и его незамедлительно привели в действие. Необходимая подготовка была произведена в Париже, несомненно, не без активного участия мадам де Монтрей. Она, вероятно, также внесла материальный вклад в операцию, стоимость которой обещала вылиться в сумму более восьми тысяч ливров. Полицейского адъютанта из Парижа, господина Гупиля, сопровождал отряд всадников из Марселя с четырьмя констеблями. Ночью 6 января 1774 года они без предупреждения появились в деревушке Ла-Кост. Изолировать ее от внешнего мира не представляло особого труда: для этого поставили охрану у Портей де ла Гард на востоке, у Портей де Шевр — на западе и у рю Басе, по которой также можно попасть на лежащую внизу равнину. Перед всадниками вставали мрачные отвесные стены замка, делавшие его похожим на каменное зернохранилище или склад. Поднявшись вверх по узким, выложенным булыжником тропам, они окружили здание, возвышавшееся над крышами домов на высоком плато. Проблем с проникновением внутрь у них не возникло. При этом присутствовала Рене-Пелажи и оставила собственное описание вторжения, изложенное в официальной жалобе, составленной Гофриди.

«Приготовили лестницы, и стены шато были взяты штурмом. Они ворвались со шпагами и пистолетами в руках. Именно в таком виде полицейский адъютант и предстал перед истицей. Понадобившиеся ему для этого усилия спровоцировали у него вспышку ярости, которую он и не думал скрывать. Страшно ругаясь, и в самых непристойных выражениях полицейский потребовал сказать, где находится господин де Сад, муж упомянутой истицы. Кто способен описать состояние женщины в столь ужасном положении? Ее глаза видели настоящее варварство, душу одолевал то ужас, то страх. Она понимала, что все происходящее является делом рук ее матери…

Упомянутая истица сказала, что мужа здесь нет. Это послужило сигналом к необузданной развязности. Мужчины разделились на группы. Одна часть охраняла подступы к замку, вторая с оружием в руках обшаривала каждый угол помещения, в любую минуту готовая сломать любое оказанное ей сопротивление. Для этой цели специально подготовили особые приспособления, и одно из них, железный лом, выкованный в Боннье, для взламывания дверей и крушения мебели, можно было увидеть в руках одного из констеблей. Поиск ни к чему не привел, это удвоило их ярость. Кабинет господина де Сада стал последней сценой, где разворачивалось действие. Они хватали и резали фамильные картины. Полицейский адьютант «отличился», взламывая бюро и дверцы шкафов кабинета. Они вытащили все бумаги и письма, которые только смогли найти. По прихоти полицейского адьютанта некоторых из них тут же предали огню. Остальные он забрал, не сказав истице ни слова о их содержании. Он не дал никаких объяснений относительно того, что именно послужило поводом для принятия решения в пользу такого вторжения, являющегося нарушением прав личности, прав человечества в целом, и приносит репутацию господина де Сада в жертву предрассудкам мадам де Монтрей».