Долгая ночь (СИ) - Тихая Юля

— Пометил квартиру, — невозмутимо повторил Арден. — Лисом. Его это успокаивает.

— Ты обоссал съёмное жильё?

— Не «обоссал», а пометил, — кажется, он обиделся. — Ты же знаешь, что это не столько моча, сколько…

— Да похеру, что это! Как это теперь вывести?!

— Понятия не имею. А зачем?

Я взвыла.

— Арден! Ну лис же пахнет… не цветочками! И даже не одеколоном «Столичный»! Это просто грубая животная вонь!..

— Я тоже тебя хочу, — он ослепительно улыбнулся. — Кстати о цветочках…

Он вручил мне букетик — какие-то белые нежные цветы вроде лилий, только с бутонами меньше и безо всякого запаха. Я потрогала лепестки: шелковистые, гладкие.

Мне дарили раньше, конечно, цветы. Папа с начала весны и до излома осени таскал их каждую неделю. Это был пышный веник для мамы, который она ставила на кухонный стол, высокий изящный букет для Ары и что-то небольшое — для меня. Когда Ары не стало, цветы для неё мы каждый раз относили на кладбище и ставили там в хрустальную вазу.

Пока я была маленькая, я всё ждала, что вырасту, и у меня будут букеты, как у Ары: большие, взрослые, из длинных цветов с крупными резными листьями. Но потом… папа продолжал по привычке покупать мне ромашки, я быстро совала их в глиняную кружку, и мы шли к Аре.

А цветы красивые. На лепестках — фиолетовые прожилки, а тычинки пушистые-пушистые, как пузатый шмель.

— Это… мне?

— Тебе. Нравятся?

— Хорошие, — я наконец взяла у него букет, зарылась в него лицом.

Цветы ничем не пахнут, но почему-то приятно быть среди них, дышать ими и знать, что они видели какой-то другой мир: беззаботный, зелёный, с голубым-голубым небом и тишиной, в которой есть только ветер и шелест травы.

Наверное, их вырастили в теплицах. Но мне всё равно нравится думать так.

— Мне каждый раз так жалко, когда они вянут, — тихо сказала я, поглаживая пальцами бутоны. — Так грустно думать, что они могли бы ещё жить и расти, но их срезали, чтобы можно было поставить труп в вазу…

— Кесса. Хочешь, я в следующий раз принесу тебе кактус в горшочке?

— Зачем? — я моргнула.

— Чтобы ты не расстраивалась, что они мёртвые. Извини, я как-то думал, что всем девушкам нравятся цветы.

— Мне нравятся цветы, — быстро сказала я. — И мёртвые тоже! А вот кактусы не очень, и… подожди. Ты их принёс, чтобы я не ругалась на вонь?

— Что ты!.. — Арден возмутился с такими честными глазами, что я сразу поняла: угадала. — Просто хотел сделать тебе приятное! Безо всякого повода.

— Арден, — я нахмурилась. — С вонью надо что-то делать. Бедный мастер Дюме, он же тоже вынужден это нюхать! Как это вывести? Может быть, купить хлорки? И я ещё слышала, что если кошка гадит не туда, можно натереть это место лимоном… был же лимон в холодильнике, надо попробовать. И, пожалуйста, не делай так больше!

— Ну милая, — кажется, если бы он был в звериной форме, он принялся бы вилять хвостом. — Это же инстинкты…

— У людей нет инстинктов. Инстинкт — это сложное автоматическое поведение, вот когда гусь вылупляется и уже откуда-то в курсе, что надо лететь на юг, это инстинкт. А у людей в лучшем случае рефлексы, и если тобой управляет животное, тебе срочно нужно наведаться к лекарю душ, попить травки да эликсиры и…

Договорить я не успела, потому что Арден аккуратно отставил авоську с книгами на тумбочку, а потом наклонился ко мне, заглянул в глаза и медленно поцеловал.

Не знаю, что было у меня в голове. Вряд ли это был мозг; по крайней мере, не было похоже, что он способен думать.

Я всё ещё была ужасно зла. Я хорошо помнила, с каким мстительным удовлетворением, с какой дрожащей яростью, с какой готовностью сражаться без оглядки на цену я врезала ему между ног. Было бы странно, если бы я это забыла: в конце концов, это было всего-то позавчера.

И, конечно, я не могла забыть панический страх, который свернулся ядовитой змеёй где-то у меня внутри, окружив печень, перекрутив кишки и сдавив лёгкие. О, я могла закрыть глаза и как воочию увидеть пену на зубах этот прелестной рыженькой лисички с толстым хвостом, хитрой мордой и пастью, расползшейся в умильное «хиии».

Я знала, что бывает, когда ледяные плиты сходятся над головой.

Но страшно почему-то не было. В крайнем случае я убью его, не так ли? А пока…

В общем, не знаю, что было у меня в голове. Но я думала, может быть, несколько секунд, и Арден вглядывался в меня с тревогой и не предпринимал никаких действий. Потом я неловко ухватила его за рубашку, притянула ближе; раскрыла губы, тронула его языком и позволила себе закрыть глаза.

Кажется, какое-то время он осторожничал, — наверное, ему были дороги его яйца; но затем обнял, вдавил в себя, смял мой рот, перехватывая дыхание и заменяя его собой.

Мы оторвались друг от друга… не сразу.

— Ты очень красивая, — хрипло сказал Арден, нежно потеревшись носом о моей нос. — Ты очень красивая, когда занудствуешь. Делай так чаще.

Кажется, я покраснела. Я стояла чуть на цыпочках, с изящными цветами в слабеющих руках, смотрела в его смеющиеся глаза и тонула в них, как девчонка.

Конечно же, ему нужно было всё испортить. Арден зарылся носом мне в волосы, легонько поцеловал ухо и выдохнул:

— Я тебя прощаю.

xxxi

Наверное, у меня было очень дурацкое лицо. Я опустилась на пятки, отстранилась немного и заглянула ему в глаза: ты это, мол, чего? Глупо пошутил?

Но нет: он, похоже, был совершенно серьёзен. Смотрел на меня сверху вниз с мягкой улыбкой и гладил пальцами линию от уха к ключице.

Я сбросила его ладонь.

— Ты? Меня? Прощаешь?..

Он кивнул и потянулся меня целовать, но я отскочила на два шага, запнулась о ботинки и чуть не упала на тумбочку.

— Арден. Ты нормальный?

— В каком смысле? — он обиженно сложил руки на груди.

— В прямом! Ты нормальный, или ты грохнулся с Толстого дуба и проехался головой вниз до самой канцелярии?

Он устало потёр лицо, закрутил косу в пальцах.

— Кесса. Ну что не так? Почему у тебя на этот раз истерика?

— У меня не истерика. Если ты думаешь, что это истерика, ты просто никогда не видел истерик! Или у тебя что, если я с тобой не согласна — так я, значит, истеричка? Какая действительно разница, что я там говорю, что я думаю, когда всегда можно сказать, что это я всё истерю!..

Он вспылил:

— А я у тебя чуть что — так сразу псих? Вот уж действительно, идеальная справедливость!.. Я понадеялся, что сегодня-то ты начнёшь, наконец, мыслить рационально. Но ты походу просто не очень умеешь, да?

— Рационально. Рационально!.. Ты меня сейчас очень рационально простил, да?!

Арден отбросил косу и сказал высокомерно:

— А знаешь, ты права. Я, наверное, поторопился.

Мы сверлили друг друга взглядами: у него потемнели глаза, а зрачок расширился и подрагивал.

— Ну давай, — прошипела я, явственно чувствуя, как моя злость, закипая, паром вырывается из ноздрей. — Расскажи мне, милый, в чём же я перед тобой провинилась, что ты решил ни с того ни с сего меня простить?!

Арден поднял глаза к люстре и, судя по едва заметным шевелениям губ, досчитал до десяти.

Повернулся ко мне. Улыбнулся. Протянул мне руку:

— Кесса. Давай не будем ссориться и закроем тему. Я принёс книги от мастера Ламбы, он…

— Нет-нет-нет, подожди. Я очень хочу знать! На тебе вот твои книги, — я рывком подняла авоську и сунула ему в руки, — пойдём на кухню, кстати угол понюхай, как, нравится? Теперь вот сюда садись и давай, жги! Рассказывай: чем же это я тебя обидела?

Он послушно сел, расплёл косу, запустил пальцы в волосы.

— Кесса…

— Ты мне зубы не заговаривай.

— Мне не кажется, что нам стоит сейчас разговаривать. Давай ты подышишь, успокоишься, и тогда…

— О, я спокойна. Просто как медведь в берлоге. Не переживай. Так что там, говоришь, я натворила?

Арден всё пытался как-то съехать с разговора, но я была так зла, что захлопнула дверь, придвинула к ней стул и там села, скрестив руки на груди.